БЛОКАДНЫЕ ПИСЬМА А.Н. САБЛИНОЙ

Эти письма и дневники сохранились в семье Саблиных и Рожновых с 1941 года. Несколько мелкоисписанных листков, не прошедшие цензуру, а за ними - месяцы нечеловеческих переживаний, лишений, потерь близких, голода, неизвестности... Материал подготовлен Еленой Перовой по дневникам ее прабабушки Татьяны Андреевны Рожновой и Верой Саблиной (1- 79) по двум письмам ее мамы Александры Николаевны Саблиной (1-41) .

Почти в каждой ленинградской семье есть или были родственники, друзья, близкие люди, пострадавшие в период блокады Ленинграда в 1941- 1944 годы - умершие, пропавшие, погибшие, захороненные в братской могиле. Это 30% от общего числа жителей Ленинграда того времени. Поэтому так почитаются в нашем городе братские захоронения, передаются детям и внукам семейные воспоминания о тех страшных днях, сохраняются письма, реликвии, не говоря об огромном числе литературных произведений, воспоминаний, дневников, музейных экспозиций. Однако все реже звучит эта тема, все меньше остается живых участников событий, все меньше в городе старых ленинградцев, а молодежь не всегда интересуется историей города и своей семьи.

... Им было по 30 лет. Две молодые семьи с детьми: Володя Саблин (1-41) окончил институт, заключил договор на работу в Магадане в тресте "Дальуголь" и уехал весной 1940 года. Шура с дочкой Женей (1-78) ждали вызова и пропуска в погранзону. Вторая семья - брат Шуры Андрей Рожнов с Татьяной и двумя девочками. Андрей взял на себя заботу о семье Володи, а также о многочисленных родственниках, которые всегда были рядом в минуты радостные и тяжелые... Первое письмо с описанием прошедшего года Шура смогла написать только в июне 1942 года из эвакуации. 21.06.42, Шура из Пятигорска Даже не верится, что села за письмо к тебе. Вот уже год этой ужасной войне, когда была потеряна надежда на поездку на Колыму. Как раз 21. VI. 41 было мною получено разрешение на въезд. Мне его привезла Ольга на Медный. Рано утром. Я сразу полетела в город, но не успела в субботу подать на пропуск, т. к. нужна была справка из ЖАКТа, а он не работал вечером. Отложила до понедельника. А в воскресенье это ужасное сообщение о войне. Мы сидели у Тани Н. /Никитиной/ (ее рождение) с пирожными и кексом, и вдруг чрезвычайное сообщение. Все перевернулось вверх дном. Пропуска не давали, вернулись на Медный, продолжали жить вместе, работать на трудовых повинностях. Атмосфера сгущалась и нашли нужным поступить работать. Андрей боялся мобилизации. Хоть у него и была бронь, но все могло измениться. Мы с Таней /Рожновой/ уехали в город, поступили в лабораторию Лешки Шт. /Штернберга/ лаборантками. Растили его кристаллы. Получили первую категорию, что впоследствии оказалось весьма важным. Мама осталась на Медном с детьми. Все у нас было наготове. Все вещи первой необходимости были в рюкзаках. Каждый ребенок знал свои обязанности в случае моментального отъезда. Очень скоро пришлось приехать в город, но удалось привезти все. Некоторые вещи рабочих были заброшены к нам в кв. Володик, хочется написать возможно больше, чтобы перекинуть мост через пропасть, которая образовалась за этот год между нами. Ты человек из другого мира, но увы это невозможно. Слишком много было пережито. Мы совсем другие. Я боюсь, что в случае нашего свидания ты не узнаешь. То, что мы переживали во время налета проклятых извергов - передать невозможно. Особенно ужасны ночные дежурства на работе, когда слышишь содрогания земли, гул и зенитки, сидишь в паршивеньком домишке 2-х этажном, а в другом месте твое детище, и ты не знаешь, пронесло мимо или нет. Вот это не передать. Люди, приезжающие с фронта, стремились назад, т. к. считали это более приятным. Первая пострадала твоя мать. Она была дома, когда пострадал весь флигель. Она уцелела чудом. Это было в ночь с 8 на 9 сентября; с 10 на 11 мать пришла в наш подвал, т. к в своем было сидеть невмоготу. А мы ей приготовили сюрпризик, уничтожили домик напротив ворот наших. У нее было чувство, что смерть гонится за ней. Дневник Т. А. Рожновой 08.10.41 Дом пережил две аварии, и все еще стоит на месте. Первая бомба "прикоснулась" к нему в ночь на 10-ое сентября. Она попала в малый домишко на противоположной стороне и взорвалась. Огромной силой взрыва часть домишки, взлетев в воздух, перекинулась через ворота нашего дома, упала во двор, а часть влетела в его нижний этаж. Попутно от соседнего пятиэтажного дома был оторван угол и тут же рухнул. На протяжении двух кварталов вылетели стекла всех домов. Мы были в бомбоубежище, куда накануне перешли на стационарное ночное житье. Подвал набит до отказа лежачими и сидящими людьми. Сыро, тусклое освещение, с потолка падают капли. Наша квартира ютится на громадном диване, в центре которого спят дети.... Раздалась зенитная стрельба, беспорядочно начала садить ближе, ближе... И гул самолетов, кажется, прямо над домом. Мгновения - и воющий звук, и взрыв - оглушающий и отдающийся во всем теле. Дом, как будто, сотрясается до основания, обе двери убежища с силой распахиваются, в них волной врывается дым, и столб сухой едкой пыли. Еще секунды - гаснет свет. В темноте вздымаются крики толпы, бросившейся к дверям, давка, стоны, плач. В момент взрыва, помню, мгновенный взгляд на потолок (цел!) и на ребят. Девочки проснулись и сели как по команде.... Через полчаса вышли с Шурой на улицу. Помогать разбирать обломки залетевшего дома. Ясная лунная ночь, и в ее свете на земле блеск разбитых стекол, груды обломков напротив и обезображенный фасад нашего дома без ворот. Чувство страха испытала на следующую ночь, дежуря на работе в лаборатории Алексея Штернберга (на Владимирской площади). Прилегла на полчаса и сразу - звук сирены, два близких взрыва и угрожающее гуденье самолета... Стало страшно до дрожи, встала картина перенесенного накануне. 21.06.42, Шура из Пятигорска При ночной сирене все трепетали и приходили в оцепенение. У всех была одна мысль: "кто сегодня?". Привели квартиру в более или менее приличное состояние (убрали штукатурку, вставили фанеру вместо стекол). Кое-что разобрали. Все вещи возможные уложили в чемоданы и тюки только 18.IX (жили в подвале), а 19.IX улетела и наша квартира. Это было днем. Я пришла с ночного дежурства. Наше счастье было в том, что попало в капитальную стену над нашими комнатами, разворотило широко, но не глубоко. Уничтожило всю 26-ю квартиру и часть 25-й. Провалилась наша левая комната и провисли потолки в Добринской и нашей правой. Остальные целы, но не пригодны для жилья в виду выломанных окон, дверей, осыпавшейся штукатурки и др. Засыпало дымоходы. Дневник Т. А. Рожновой 08.10.41 19-го сентября нас разбомбило окончательно. Бомба влетела в 4-ый этаж над нашей квартирой, ударилась о капитальную стену и взорвалась. В этот день неожиданно с Карельского перешейка (где стоял его строительный батальон) приехал Андрей. С началом зенитной стрельбы он вместе с детьми, мамой и Шурой (сестрой) начал спускаться в бомбоубежище. В подъезде их задержала учащенная пальба, а через минуту раздался взрыв, и все окуталось дымом. Не успели выйти,- к своему счастью,- ибо на пути к убежищу рухнул этаж.... Я была на дневном дежурстве в лаборатории, (Владимирская площадь), слушала ближние и дальние взрывы. Бомбили наш район. Пострадало много домов - на Колокольном, Литейном, Невском и на Владимирской площади - около моей работы. Где-то совсем рядом обрушился дом.

Наконец - отбой и сразу слухи, что опять бомбили Куйбышевскую больницу, где размещен военный госпиталь (о чем немцы были прекрасно осведомлены) - значит опять рядом с нашим домом. Терпеть нет мочи! Отпрашиваюсь с дежурства и бегу, бегу... вдоль покалеченных зданий; транспортное движение на Невском прекращено. На Маяковской вся улица в осколках стекол. В больницу попало, видимо, несколько бомб. В пролете виден остов дома внутри двора, в другом пролете - в обломках целый корпус. Добегаю до угла Жуковского и Маяковской - на фасадной стороне нашего дома (по улице Жуковского) над нашей квартирой нет ни крыши, ни верхнего пятого этажа. Вместо них - огромная выемка до третьего этажа, без стен и окон. Мчусь во двор к убежищу, - перед ним груды обломков. Налетаю на оцепление милиции, - никого не пропускают. Стою, забыв, что есть другой вход, с улицы, а в голове стучит молотком: "Днем они всегда дома!" Детский голос выводит из столбняка: "Ваши все в бомбоубежище". Бегу на улицу и - в дверь, в темноту. Оттуда хор голосов - "все, все живы!" Дыхания нет... Сажусь, прижимаю девочек... Все еще горят Бадаевские склады с запасами продовольствия. Ветер доносит запах горьковатого дыма. Ночью видно зарево. 21.06.42, Шура из Пятигорска Всех стали расселять по квартирам эвакуированных. Мы с Рожновыми получили квартиру на Моховой в 4-м этаже 2 комнаты и кухня. Квартирка чудная, но немного пострадала после этого /налета/ от соседнего дома. Андрей нас увез в Парголово. Достал там помещение, и мы, напуганные пережитым, все туда ринулись. Мама, Таня, я, трое детей, А. А., тетя Нина, Ирина /Рожнова/, и постоянно у нас пребывали Жорик, Таня /Никитины/. Тетя Шура. Ты сам можешь представить чудную компанию. Жили мы в двух комнатках общей площадью 18 кв. м. Мы с Таней ездили на работу по очереди, а остальные ничего не делали (из постоянных). Дневник Т. А. Рожновой 13.10.41, Парголово Стоят теплые солнечные дни. Парголово в багряных тонах осени и кажется райским уголком. Свободными утрами ходим с Ириной Рожновой за молоком в Староменяевку и любуемся красками Шуваловского парка, мимо которого идем. Броскими пятнами выделяется темная зелень елей, а между ними - море оранжево - золотистой листвы и солнце. Праздничная природа вселяет радостное чувство, несмотря ни на что, и временно лечит сердце и душу.

Пока длится наше путешествие, кажется, что мир и спокойствие царят не только в природе. Но в безоблачном голубом небе гудят, ревут самолеты. У нас две комнаты с выходом прямо на улицу и пристройка с неисправной печкой. По утрам в комнатах становится холодно. Вода, приносимая в ведрах из колодца, иногда покрывается ледяной пленкой. Если не исправим трубу - замерзнем. Наша семья велика. Живем дружно. Спим на чемоданах, складных кроватях, на полу. По выходным дням непременными гостями у нас Ж. Тавастшерна, Таня Никитина, изредка Андрей (тогда это праздник)....

Вечерами в городе начинаются налеты. У нас слышна стрельба зениток, иногда совсем близко, и домишко наш трясется. Очень тревожны были первые три - четыре ночи, когда немцы летели с Финской стороны, т. е. через наш район. Начиналась пальба, и в комнате наступало напряженное ожидание. Лампа ставилась на полу в таз, Нина Дмитриевна патрулировала вокруг дома, возвращаясь при возникающем гудении. Гудение приближалось, нарастало, переходило в ревущий шквал и через несколько минут замирало. После него - облегченный вздох и нервное оживление. Последние дни звуки тревоги долетают издалека. Жизнь в Парголове понемногу налаживается.

Наши девочки! Ожили на чистом воздухе, в тишине. И помогают забывать дни в бомбоубежище. Безмятежнее всех маленькая Галя. Произнеся в день бомбежки и дома свою магическую формулу, она все забыла и радостно приветствует каждый день. Покладистая, ласковая, определенная в своих действиях, неправильно болтает на тарабарском языке. Старшие девочки более памятливы. Двоюродные сестры с разницей возраста в год с небольшим (6 и 7 лет) по характеру и поведению контрастны и по разному держат себя. Надя борется за самосохранение. Во время зенитной пальбы или гула самолетов накрывает голову подушкой; когда очень страшно - дрожит, надевает шапку и царапает пальцами фетр, заглушая внешние звуки. Под конец тревоги обычно засыпает. На следующее утро бодра, весела, но менее послушна, пристает к старшей сестрице (скачет вокруг, задирает). А Женя - вся на нервах, напряженных со времени ленинградских бомбежек. Невероятно боится стрельбы, во время тревоги - мечется, плачет. На другой день - растерянная, молчаливая. Нервозность ее передается Шуре - изводится за дочку. Сейчас в относительной тишине Женька немного приходит в себя и становится прежнею ласковой девочкой. Дай Бог ей выдержать все уготованные испытания нашего неизвестного будущего. Дневник Т. А. Рожновой 20.11, Парголово. Идет снег. Масса снега выпала за две ночи, он тает медленно. Все бело и спокойно. Издалека, слышно, бьет артиллерия. Тревог нет. Дневник Т. А. Рожновой 3.11, Ленинград. За городом по-прежнему зима. В Ленинграде подтаивает и подмораживает. Небо серое, временами проясняется. После восьмидневного отдыха снова начались тревоги, бьющие по нервам, снова - ночные ужасы налетов. В ночь на первое город гудел от зенитных залпов и рокота самолетов. Где-то сбрасывались бомбы. У нас на работе было относительно тихо. Главные силы немцы устремили на Москву - бомбят. Войска на подступах к городу. Сообщение по радио о народном ополчении. Хочется спать и не думать... Но сегодня мое ночное дежурство. Дневник Т. А. Рожновой 15.11 Идет третий месяц бомбежек и не видать им ни конца, ни краю. Живем в полном неведении, что делается на фронте, и только явственно ощущаем силу немецкой авиации. К ней прибавилась сила орудийных обстрелов. Весь город с напряжением ждал праздников - ожидались ужасы, но прошли они сравнительно спокойно, тревоги были умеренны, а день 7-го ноября - совсем спокойный. А в эти дни началось... В ночь с 13-го на 14-е было восемь тревог и продолжение их на другой день. Бесчисленное количество бомб обрушилось на город, разрушая дома и улицы. В эту ночь должна была дежурить Шура; в 11 часов вечера она пришла пешком с Выборгской стороны, не попав в город. Порадовались мы ее приходу, посидели за самоваром и легли спать. В 12 ночи началась стрельба... ближе, ближе и загрохотало все вокруг. Вскочила Женя, заметалась в плаче и крике, потащила на улицу, домой, снова на улицу. Е.А. еле бродит, все зеленые, мои ребята спят. На улице зловещее зрелище: все небо в скрещенных лучах прожекторов и вспыхивающих звездах от разрывов зениток. Воздух гудит, где-то вдали ухают бомбы, а в невидимой высоте рокот вражеских машин то приближающийся, то замирающий. В час ночи новая картина: в темноте повисли яркие факелы, освещающие небо бенгальским огнем; факелы медленно горят на одной высоте, частями падая вниз. Очевидно, самолеты сбросили осветительные ракеты - жутко и красиво. В 2 часа ночи налет кончился, легли спать, а в 6 утра снова та же картина, и потом, утром в 9 и 11 часов. 14-го в ночь на свое дежурство я не попала: трамваи не шли из-за разрушенных объектов. В эту ночь (с 13-го на 14-е) пострадала масса районов. Несколько бомб на ул. Рылеева, то же на Кирочной, разбиты внутренние здания конфетной фабрики на пр. К. Маркса, на Коломенной ул., на ул. Рылеева, на Каляева и у нас на Моховой. Бомба попала в дом Ирины, непосредственно в их квартиру, прошибла все этажи и прошла в бомбоубежище, погибло 137 человек.

Это самое сильное и ужасное впечатление. В окна подвала видно, что все убежище заполнено грудой балок, камней и перекрытий всех этажей - до самого верха и там люди... Уж лучше гибнуть сразу наверху или на улице, чем под таким грузом! В 7 часов вечера начался очередной налет, длившийся два часа. Я почти не выходила из своей шумящей команды и только моментами чувствовала сбрасываемые бомбы. Состояние, какое-то отупелое, не все ли равно, в конце концов - от судьбы не уйдешь... Сейчас тихо, замолкла тяжелая артиллерия, ухавшая густо, близко весь вечер. А погода опять дивная - после вчерашнего сумасшедшего ветра - вечер сегодня тихий, ленивый, теплый. Шла на работу и любовалась силуэтами города в розовом закате.

Эх, только бы жить, да жить! Больно и горько за всех и в первую очередь за ребят. Проверяю свое состояние духа и пока вполне удовлетворительное. Тоска безнадежная не так уж часто и посещает, вырабатываю в себе спокойствие и выдержку - стараюсь. На все явления жизни и все время чувствую, что у нас еще полное благополучие, несмотря на все аварии. Моментами даже безотчетно хорошо - особенно после какой - либо страшненькой ночи - чувствуешь себя целым на этот раз и радуешься. Теперь тревога за Андрея - он уволен, но хамски, не по заслугам. Видела его мельком. Если останется с нами - все ерунда остальное. 21.06.42, Шура из Пятигорска Медный завод , где начальником был А.Н. Рожнов , дал некоторый запас продуктов, что удалось спасти: т. е. часть картошки, корову в виде мяса, и крупы, которые удалось приобрести; дополнением были наши с Таней первые категории. Так мы дружно существовали до января. К этому времени продукты были уничтожены, хоть и старались, возможно, дольше сохранить, растягивая. Андр. Андр. /Барановский, отец Тани/ был болен, сердце слабое, а при весьма незначительном питании он слабел с каждым днем, к январю он уже не вставал с кровати, а 13 января тихо скончался. Был очень выдержанным и вполне ясно сознавал, что уходит. Это была мука для всех. Условие болезни было ужасно. Холодно, антисанитарно и антисытно.

Похоронили Ан. Ан., и остались жить как отшельники, т. к. трамваи не ходили. В Парголово ходить можно было только пешком, а сил ни у кого не было. 21.06.42, Шура из Пятигорска 1 февраля мы переехали к Андрею. Он завод свой оттянул в лес по дороге в Агалатово. Настроил чудных землянок, перестроился по-военному и работу не прекращал. Он отремонтировал домик в прилегающей деревне и мы блаженствовали, несмотря ни на что. Мы с Таней работали в качестве рабочих, благодаря чему опять имели первую категорию и право питаться в рабочей столовой, кот. три раза в день давала по тарелке супа из конины, временами даже засыпанный лапшой или чуть мукой. Эту благодать мы делили с нашими иждивенцами, добавляя дома тем, что удавалось достать. Все было бы прекрасно, если бы я не заболела в день переезда. Температура 40, понос скрутил меня в несколько дней, я была первым кандидатом за Ан. Ан, если бы не Андрей, который добыл конины и буквально меня ею откормил. 10-го я сумела приступить к работе, правда пошатываясь. Хуже всего слушались ноги. Подобных мне было много. Написать тебе, на кого я была похожа довольно трудно. Представь себе старуху, высохшую и почерневшую. Ноги выше колен были тоньше колен. Плечи торчали мосталышками, тазовые кости торчали, копчик выпирал, на висках были ямы, торчали острые скулы, на шее кожа висела, не правда ли, чудная жена? Несмотря на дивное состояние, жизнь в Лупполове вспоминается как сказка. Мы были все вместе, спали на кроватях, на чистых простынях, в тепле. Сознание Андрюшкиной близости покрывало все. Это были чудные дни. Как мы наслаждались вдали от всех ужасов. Но, видно, судьбе было угодно нас гнать. Неожиданно в воскресенье 15-го /февраля/ Андрей прибежал и сказал, что его вызывают в Агалатово, что 17-го он должен с заводом выехать за Ладожское озеро... Андрей просил у комиссара вывезти на казенной колонне семью до Жихарева. Надо было с собой взять необходимый минимум, и вместе с тем, максимально оставить все вещи в таком виде, чтобы можно было отправить в город. Весь день готовили из всех остатков и собирали вещи. Проукладывали всю ночь /поддерживая/ себя чаем. След. день продолжали укладку по сортам, чтобы в дороге можно было выкинуть менее нужное. В 2 часа ночи влетел Андрей с мужчинами, скорей, скорей, машины ждать не будут. Пока они выносили вещи, мы одели ребят, маму Андрей навалил на воз, т. к. она не могла идти, Женя больная, две девушки, ехавшие с нами, забрали Надю и Галю, я с ногами как тумба...

В темноте машины, вдалеке на шоссе виден свет, возбужденные голоса. Добрели. Рассовал нас Андрей по разным машинам в кабинки и мы отправились. Непередаваемое чувство. Что нас ждало впереди - полная неизвестность.... Мать в таком состоянии, что ходить самостоятельно не может, не может одеться. Трое ребят, причем Женя больна. Выхода у меня не было. Мы бы погибли с ней в самый короткий срок, без поддержки Андрея. Отложить отъезд до выздоровления - невозможно. Игра была ва- банк. Риск большой, но если вынесет дорогу, то значит останется жить! Сели все в одну машину. Я с Женей и Галей в кабинке, остальные в кузове вместе с личными вещами. К вечеру подъехали к Ладожскому озеру. Андрей с 2-мя другими машинами потерялся. Три машины шли вместе. Начальник колонны с нами. Ждать не хотел. 30 минут перед Озером подождал и поехал. Мы с Женей сели в кузов, закутала ее как могла. Девчонка все-таки замерзла, начался понос, вся обделалась. Машины остановить нельзя. Непрерывная цепь машин с опаской прилета гостя сверху. Ночь болтались на машине по разным дорогам, т. к. никто не знал куда ехать. Приехали в деревню, к самому фронту, откуда все выселены, нас не хотят пускать. Машины военные, а куча бабья. Наконец уломали коменданта, дал хату. Холодно. Нашли дров, затопили полуразрушенную плитку. К свету немного согрелись. Смогла переодеть Женюрку. Как она выдержала этот путь - не понимаю. Я пишу тебе, т. к. хочу, чтобы ты был немного в курсе дела, но все так некрасочно получается, особенно с моей способностью. Конечно, родной, не передать того, что мы переживали... Ждали Андрея. Его нашли только на следующее утро. Нач. колонны не ждал те машины, а бензин был на наших... Андрюшка приехал и опять свет в окне. Через часа два погрузили нас на машину и с разрешения начальника повез на Жихарево . Подвез сразу на посадочную платформу. Стали ждать эшелона. А пока мы с Таткой пошли за питанием. С этого момента нас начали откармливать. Давали обеды и небывалое количество хлеба - всем по 400 гр. Когда мы пришли с обедом, все уже сидели в вагоне. Андрей сумел занять нужные места. Был большой американский вагон. Мы сидели в двух этажах в углу. Между нами и дверью была буржуйка, которую топили не прекращая, грели на ней чайники и обеды. Даже готовили позднее. Письмо Андрея Рожнова с Ленинградского фронта в Горячеводск 07.04.1942

Мой верный спутник! Танюшка - радость! Вот уже 46 дней, как я вас, моих родных, потерял и хожу, словно переродился, словно что-то оборвалось и не может найти место. Моя любимая, будь проклята та ночь, когда вы, мои родимые, уехали. Я ушел раньше отхода поезда, потому что не мог больше выдержать этого момента расставания, я не мог больше даже думать, что вы, мои любимые, вот-вот сейчас уедете, и когда я вас увижу, неизвестно. За много-много лет я в ту ночь распустил нервы и дал им полную волю. Может быть, это и нехорошо, но я не мог. Ну да ладно - это позади. Вы теперь в тепле и в местах не так уж плохих. Родная, любимая девочка! Тебе приходится нести всю тяжесть семьи, и я - худой помощник, ну да ничего - будем надеяться. Что это не надолго. Я себя веду умником и строю программу работ так, чтобы, безусловно, моих родных увидеть и быть всегда полезным. Из Ленинграда народ уезжает и уезжает энергично, а продукты все поступают. Учитывая вышеизложенное, считаю, что оставшимся жить будет не так плохо. Моя любимая девочка! Помни, что мои мысли всегда с тобой и около тебя. Береги себя, мой любимый и маленький друг! Ты у меня единственная, и если что-либо с тобой случится, помни, что мне не перенести, а у нас 2 "клопа". Целую мою любимую. Поцелуй за меня по секрету от всех моих любимых девчонок. Помнят ли они меня?

21.06.42 Шура из Пятигорска Нужно сказать, что со стороны правительства, нам, пострадавшим ленинградцам, было оказано колоссальное внимание и забота. Питание на станциях было организованно прекрасно. Топливом снабжали, дополняли сами. В дороге потерян был всякий стыд. Различия пола не было. Вдоль всего эшелона на каждой остановке была большая уборная. Тощие желудки не могли перенести сразу такого богатства, и многие начали страдать поносом. Мама всю дорогу лежала. Я боялась, что ее не довезу. Жека поправилась. Эшелонщики все были просто страшные. Грязные от копоти, худые, стоячие глаза. Да, тот, кто не пережил всего, тот и не поймет. Для тебя все это далеко, несмотря на то, что это переживали самые тебе близкие люди. Неожиданно нас повезли на юг, предложено было пересаживаться тому, кто хотел ехать за Урал. Нам было все равно куда ехать, а т. к. на юге обещали подкормить, а потом устроить на работу, а сил таскать вещи не было, то мы решили до конца не вылезать из своего угла. Встречены в Пятигорске были совершенно непередаваемо. Такое исключительное внимание и забота трогали до слез. Мы привыкли смерть считать ни за что, а тут такое внимание. Жаль стало тех, которые не доехали. И врачи, и питание - все было на ногах. Самым дружеским образом нас встречало все начальство. Нас вымыли, вычистили и разместили по квартирам. Организована была столовая, а кому далеко ходить, тому давался сухой паек. Отдыхать могли столько, сколько хотели. Дневник Т. А. Рожновой 18.07.42, Горячеводск Зеленые горы, голубое небо. Солнце, обильное южное солнце, под которым пышно цветут сады северного Кавказа и зреют тучные хлеба... Молодость и веселье пели свои песни в прежние годы здесь. Жизнь была так же красочна, как природа. И все это ушло, как сон. Я смотрю на белую линию хребтов, сверкающую над утренними лугами и только она - неподвижная и величественная говорит о неизменном покое... А кругом царит хмурая озабоченная жизнь, диктуемая тяжелыми военными условиями. Нет ни одной семьи, на этом солнечном Кавказе, которая не жила бы ежедневными сводками радио, не переносясь на фронт, где бьются родимые, бойцы, командиры, партизаны - мужья, отцы, братья... Рокот наших самолетов в чистом небе, напоминает беженцам о зловещем гуле немецких хищников, бомбивших их дома и родные города... Ни крова, ни дома - все чужое, ненужное. И мы сами - ненужные, незваные и сколько нас здесь! Но разбитые дома, жизнь на чужбине может примирить, только бы наступила долгожданная победа над страшным и сильным врагом. Только бы сохранилась жизнь молодых и любимых, что бьются день и ночь, защищая родину! Страшные картины, страшные переживания. Ожесточенные бои - днем и ночью - пожары, гул орудий, взрывы, льется рекой многоводной русская кровь. Гордый, красивый Севастополь погиб! Как много фронтов - враг рвется по всем направлениям. 21.06.42, Шура из Пятигорска Когда мы окрепли, вступили в колхоз. Рабочие руки нужны и стало обидно бездельничать. Мы продали много вещей, проели все привезенные деньги и поправились быстро. Через три недели восстановили свой вес, но здоровыми не были. Сейчас я себя чувствую почти совсем здоровой. 0 2.07.42, Шура из Горячеводска Нам надо ежемесячно 3000 р. Чтобы питаться более или менее нормально, но это плохо удается. Первое время мы ели очень хорошо, но иначе мы не восстановили бы так быстро силы, а теперь как попало. Надя и Галя ходят в колхозный дет. сад. Мы с Таней в колхозе на общественном питании, т. е. один раз в день получаем борщ из щавеля. Это вода с картошкой и щавелем и иногда на второе галушки или каша с небольшим количеством постного масла, а утром и вечером хлеб с кипятком, иногда мед покупаем. Берем литр молока, иногда больше. Живем в общем не по средствам. Но решили, что продадим остатки барахла. Неизвестно, что нас ждет. Что с нами будет к осени, сказать трудно. Здесь оставаться невозможно с топливом полный скандал. Пока лето еще можно собирать сухую траву и палочки, а зимой надо согревать помещение. Как мы устали Володинька! Хочется тепла, уюта. Ты нас не зовешь к себе. Чем это объяснить положением международным или у тебя семья? Ты главное напиши. Ты интересуешься только дочкой. Значит мне найдена замена? Дочка тебя любит, очень скучает. Для нее, конечно, самое главное было бы жить своей семьей в спокойной обстановке. По-видимому, и климат здесь не совсем полезен. У нас все время кто-нибудь болен. Мама очень неважно себя чувствует из-за сердца.

Хочется очень отсюда уехать. Население тоже не очень хорошо относится. Мы все им мешаем. Здесь крепкое казачество, зажиточное не понимающее никаких горей. Как хочется домой! Как безумно хочется хоть мало-мальски культурной обстановки и людей. Пока я была слаба, я не скучала и не томилась, жила животной жизнью и была довольна, что сыта, а теперь мне этого стало мало. Стала человеком и почти нормальной женщиной. В какой ужас я пришла, когда увидела себя в зеркало нагой. Всю зиму ходила в ста шкурках (трико, рейтузы, сверху лыжные штаны и поверх еще юбка), а на ногах "меховушки" (головки от валенок обшитые мехом), на голове шапка, а сверху платок. Кода же сняла с себя все это то оказалось, что не ноги меня держат, а какие то палочки а тело старой старухи. Я решила, что больше никогда не буду молодой, что на всю жизнь тело мое стало безобразно, но оказалось, что все же я помолодела, тело мягкое, все кости закрылись жирком. Кожа мягкая, шелковистая, загорелая. Работаем в одних трусах, а потому сильно загорели. Немного полновата, но это просто с непривычки. По твоему выражению "есть за что подержаться". Морда была несколько противна - толста, но ангина стянула лишний жир и теперь все в порядке. Даже можно было начать финтить, да, к сожалению, не с кем. Жду с нетерпением твоих писем. Дневник Т. А. Рожновой 13.10.42 Двадцатого августа в Минеральных водах мы благополучно сели в вагон на Махачкалу, втиснув все свои тюки. Рано утром прибыли в Махачкалу . Порт находится рядом с вокзалом. С носильщиками, нагруженными вещами, сами обвешанные ими, прибываем в порт и видим картину: громадная площадь перед воротами порта пестрит людьми, сидящими на своих багажах. Импровизированные палатки, бивуаки, хаотичные груды вещей и между этим люди всех видов и возрастов, расположившиеся крепко и хаотично. Весь этот многоязычный табор сидит днями, неделями в ожидании билетов, главным образом, на Астраханский пароход. Раскинулись и мы, подкрепились и решили действовать. Прежде всего, хотелось устроить детей куда-нибудь в тень, т. к. поднявшееся солнце обещало жечь весь день немилосердно.

Разговорившись с караульным, я проникла в порт - там та же очередь, живущая на тюках, но главным образом военные и организации. Добралась до начальника порта - выслушал и отказал. Протолкавшись безнадежно весь день, записавшись во все очереди, поняли, что сидеть придется долго и упорно; организации сидят десятый день, а мы только приехали. На другое утро поезд выбросил к нам новую толпу, пришедшую, как и мы, в ужас от зрелища. Решили пробовать садиться на Красноводск, а оттуда через Ташкент в Гурьев и Казань. Шурка, проникнув за ворота, пробовала обработать кассира, начальника, но тоже безуспешно. Узнав, что пароход на Красноводск пойдет рано утром на 23-е, решили ехать. Ребятишек мы отдали в эвакопункт и отдыхали при мысли, что они едят и в чистоте. До этого выкупали их в море. Получив билеты, начали перетаскивать вещи к боковым воротам порта - вещей у нас больших - 13. Таскали полночи и, наконец, уснули на багаже в конце длинной очереди на посадку. Утром началась сумасшедшая посадка... 30 августа рано утром мы приехали в Сталинабад . Все наше путешествие - ряд случайностей, заставлявших нас перемешать все карты и планы, и в пути изменить маршрут... Сталинабад- Бишкек - зеленый, солнечный городок. Сколько месяцев, дней и часов проведено в нем, сопряженных тоскливой и напряженной жизнью и все-таки, сколько милых воспоминаний оставил он в памяти.

Т. А. Рожнова 01.11.42

Среди суровых будней жизни,

В пустынных солнечных степях,

Лелею образ я Отчизны,

Терзаемой врагом в боях.

Здесь взор ласкает мимоходом ?

Гортанных говоров толпа,

Одежды, краски... Синим сводом

Хребты, ушедшие в снега...

Все это красочно и чуждо,

И незнакомо и не нужно

Для беженцев земли родной

С опустошенною душой.

Стремится мысль, где за туманом

Лежит прекрасный Ленинград,

Где горделивых очертаний

Музеи и дворцы стоят.

Где гладь Невы в гранит одета

С ажурным поясом мостов

Рождала многие столетья

Своих прославленных певцов.

Где парки Пушкина в одежде багряной осени стоят,

Где каждый шаг и каждый взгляд

Остался в памяти надежной

И тени юность там хранят.

Встает мой город пред глазами

Израненный, как гордый лев

В бою, с разбитыми домами,

Открывшими свой мертвый зев.

Мой Ленинград, мой город смелых!

Хочу припасть к твоим стопам!

В бою с врагом, в своих усильях

Забыть скитанье по степям.

Ссылки: