Рябчиков Е.И.: Соотношение темы и жанра в журналистике

В публикациях, выступлениях Рябчикова затрагивается соотношение темы и жанра, которое зачастую "остается в тени", хотя оно-то и есть, что называется, "душа и сердце журналистики". "Именно сейчас (1966 г. - М. В.), - акцентирует он,- газеты, упорно отстаивающие свое "лицо", стремятся охватить возможно более широкий круг тем, прилагают усилия использовать всю жанровую палитру". Поэтому "очень важно исследовать эти благотворные процессы". Судя по содержанию многих архивных материалов, Евгения Ивановича особенно интересовал жанр очерка, венчающий журналистскую "пирамиду" в информационной сфере.

Уже будучи зрелым очеркистом, Рябчиков не только следит за дискуссиями по поводу жанров современной ему журналистики, но и критикует попытки принизить суть и значение очерка. Он резко выступил ("Литературная газета", 1958 год) против утверждения Ф. Гладкова будто очерк по своей природе хроникален: "описание определенного факта, конкретных обстоятельств, людей; это - хроника", а потому не может претендовать на роль беллетристического произведения, где отражаются "результаты больших наблюдений и производится процесс типизации".

Защищая право очерка не быть лишь документом хроники, Рябчиков доказывает, что "очерк прочно утвердился как жанр художественной литературы", а точка зрения, согласно которой "следует провести разделительную черту между очеркистами и беллетристами-художниками", в корне ошибочна.

Выступая на совещании секции очерка и научно-художественной литературы Московского отделения Союза писателей РСФСР, Рябчиков с горечью констатировал "явное отставание очерка от важнейших событий в жизни". А в последовавшей за тем статье (журнал "Знамя") он с прежним энтузиазмом защищал "права" очерка: "Что бы ни говорили критики, литературоведы и сами писатели об очерке, какие бы ни предлагались ими определения очерка, как бы ни оспаривали иные теоретики значение этого жанра, очерк как важный и нужный род литературы продолжает жить, развиваться, прочно занимать свои позиции "разведчика жизни" в художественной литературе".

Отстаивая синтезированную "природу" очерка, Рябчиков призывал: "Надо сделать все, чтобы пополнить отряд очеркистов новыми силами, чтобы многие писатели заинтересовались очерками, полюбили бы этот трудный, сложный, беспокойный жанр".

Евгений Иванович мог судить об этом вполне авторитетно: с 1950-х ему особенно близок путевой очерк, который как нельзя более соответствовал его репортерскому "менталитету" и, несомненно, более чем какой-либо другой "подвид" обладал провозглашенными признаками. Вдумайтесь:

"Какое подлинное блаженство отдаться музыке колес, слушать гудок паровоза, рев самолетных моторов, ржание коней и шум грузовиков! Пусть же писателей не покидает то святое беспокойство, которое ведет по родным полям и лесам, по рекам и пустыням, по горам и тундрам!.."

1960-е. Рябчиков снова на "кухне", где продолжается обмен мнениями по "очерковой" проблеме. Он внимателен к полемике пишущих, предложениям, замечаниям редакторов периферийных газет (семинары, творческие совещания, "летучки").

И высказывается сам: "Призыв "Правды" - создать антологию "Герои наших дней", помог вскрыть давно образовавшийся "флюс" очерковой литературы. Дело в том, что в секции очеркистов возобладал взгляд, будто "подлинный" очерк - это очерк беллетризованный, похожий на рассказ, с вымышленными героями, придуманным сюжетом, "обобщенным" конфликтом. Появились даже теоретики, утверждающие, будто только в очерке-рассказе и возможно создать художественный образ, вести сюжетную линию, выявлять острые конфликты. Писать очерки о выдуманных героях, ведя по своему усмотрению сюжет, конечно, проще и. "безопаснее", чем писать о реальных людях наших дней, о их победах и горестях, о их счастье и раздумьях. Возникающие в связи с этим дополнительные и весьма значительные трудности порой отпугивают некоторых талантливых очеркистов от документального очерка.

Теоретическая путаница, неразбериха в определении особенностей и возможностей жанра, яростное стремление утвердить тот или иной вид очерка, доктринерство, желание видеть очерк только "выдуманным" приводит к ощутимым просчетам и ошибкам".

И выражает, порой, тревогу: "Далеко и далеко не все деревенские очерки ("навеяны" Пленумом ЦК КПСС по сельскому хозяйству) оказались на высоте. Были среди них и такие, что написаны в непотребно слащавых тонах, идут мимо коренных вопросов жизни. Особенно же неблагополучно обстоят дела в области публицистики, посвященной вопросам индустрии, рабочего класса - здесь царит описательность, действуют каноны давно минувших лет. Мы разучились писать о живых людях, о конкретных делах".

Штрих к теме.

Вспоминая свое знакомство с пограничником Н. Ф. Карацупой и свой опыт очеркового рассказа о выдающемся следопыте, Рябчиков обобщает: "Жить жизнью героя, изучать обстановку, в которой он находится, радоваться его радостями и печалиться его печалями - вот путь, который ведет очеркиста к познанию реальной личности, к лепке образа героя, раскрытию его характера".

Но не покидала надежда: "Переломным моментом на пути развития очерка должно стать большое начинание журналистов, учредивших во многих газетах новую рубрику "Герои наших дней". Что может быть важней и почетней этой работы - сегодня, в преддверии съезда партии (XXII-го. - М. В.), съезда подлинных героев наших дней!".

Конец 60-х-начало 1970-х годов. "Произошло отступление очерка, снижение удельного веса и, видимо, нужно разобраться, почему жанр очерка стал снижаться, публицистика явно сдала свои позиции, а в то же время поднимается и растет интервью, растет репортаж". Одна из причин, как она видится Рябчикову: ушли из жизни или с оперативной работы многие блистательные очеркисты и публицисты, "которые в течение десятилетий владели умами и душами наших читателей".

Ситуация осложняется тем, что не затихают дискуссии об очерке, причем "очеркистов-документалистов упрекают порой в том, будто они "фотографы", "регистраторы", будто они не имеют творческой свободы, поскольку связаны с фактами, местом действия и ходом развития реальных событий. При этом критики документального очеркизма забывают, что каждый писатель волен сам выбирать жанр - писать ли ему очерк или рассказ, а то и повесть". В связи с этим Рябчиков напоминает, в чем идейное содержание очерка: "Очерк, стоящий на переднем крае литературы, всегда ведет поиск всего нового, что складывается в характере человека, выявляет рост новых черт его, активно борется за все новое в жизни человека и отрицает все наносное, старое, гнилое, что еще тормозит рост и становление человека будущего - человека коммунистического завтра. В этом отношении примечательно стремление искать все новое, передовое в современнике не в столице, не в больших городах, а в отдалении".

Он не устает полемизировать, объяснять, доказывать.

"Очерк живет в своем времени, в своей эпохе. Он стал многогранным, разветвленным. (Е. И. согласен с мнением В. Поволяева: "Есть очерк- исследование, очерк-портрет, очерк-воспоминание, очерк-жизнеописание, публицистика, ставящая экономические и нравственные проблемы. Есть проблемные статьи, памфлеты, кино-теле-радио-очер- ки"). Специализация по сферам нашей действительности, которую изучают очеркисты, привела к тому, что некоторые критики ввели условную, но достаточно жесткую классификацию, деление очерка на производственный, деревенский, международный, научный, проблемный, нравственный и т.п. Классификация эта условная и введена в силу необходимости ориентироваться в журнальном и газетном море, для понимания кто есть кто и что есть что.

Некоторые критики и очеркисты возражают против подобного сложившегося деления и считают, что определение очерка должно вестись, как в прозе и поэзии, по одному принципу: либо очерк талантливый, либо нет. Но данный принцип не выдерживает критики: в литературе рассматриваются произведения талантливые, достойные внимания, ибо они определяют развитие литературы, а не поделки, не ремесленнические "оперативки".

Куда серьезнее сложившееся с годами деление очерков на документальные и так называемые художественные, широко использующие вымысел и домысел, т.е. принципиально тяготеющие к рассказу. В литературе развивается "очерк-рассказ", "безадресный очерк". "художественный очерк", в которых авторы отходят от реальных фактов и событий, используют их для решения своей избранной темы. Уже одно это показывает, насколько подобный очерк приближается к рассказу".

Конец 1970-х. Очередная напасть: "С появлением так называемых "безадресных" очерков стала набирать силу "теория" проблемного очерка, очерка-размышления, конфликтного очерка, требовавшего-де изъятия реальных фамилий, смещения событий и лепки характеров на основе увиденных в жизни прототипов. Имея в виду успех таких очерков, многие критики и иные очеркисты стали говорить о том, что творческая удача авторов объясняется именно отказом от строгой документальности. Разговоры дошли до "свержения" факта, отказа от подлинности событий - за утверждение обобщений, лепку собирательных характеров, то есть за перевод очерка на рельсы рассказа.

Все чаще раздается требование "раскрепостить" очерк, освободить его от "догм" и дать простор для вымысла и домысла. Нет, я целиком и полностью согласен с Борисом Полевым: "очерк вымысла не допускает"".

В 1990-е годы очерковая литература, хотя и развивалась, но стала своего рода заложницей общественно-политической и экономической обстановки в стране, теоретико-методологические споры уступили место иным заботам, а наряду с приобретениями жанра были явными утраты из наследия предшественников. "Ничего не выбрасывать!"

Однако, вернемся к "факту" - по большинству ситуаций, первооснове рождения темы.

Где источник, откуда черпать? Чуть ли не основной - газеты всех уровней: центральные, областные, краевые, городские. Их в подписке Рябчикова - множество. И ведь успевает ежедневно просматривать, делать вырезки. "Так пополняется моя картотека, в которой - многие тысячи фактов, необходимых в журналистском деле". А параллельно - "складируются" необычные рубрики, примечательные фотографии. Кладезь фактов - радио- и телепередачи, справочная литература, книги.

"Помню, как-то, едучи в машине, поймал по приемнику "Последние известия" из Тамбова, и там вдруг вскользь упомянули про какой-то альбом в колхозе имени Ленина. Что за колхозный альбом? Приехал в редакцию, заказал междугородный разговор, и скоро стало ясно, что тамбовские товарищи не придали должного значения просто сенсационному материалу! В тот же день выписали мы с фотокорреспондентом командировки, а спустя некоторое время "Комсомолка" посвятила целый номер страницам этого уникального колхозного альбома, в котором запечатлена сама История".

Общее требование для журналиста-газетчика - начинать рабочий день с чтения редакционной почты, "ибо читательские письма - бесценный источник информации, фактов".

Вот, хотя бы: "Как-то просматривая редакционную почту "Огонька" - я был спецкором этого журнала - обратил внимание на письмо, автор которого просил объяснить, кто прав: Би-Би-Си, утверждавшая, что самая длинная авиалиния - это английская, протянувшаяся из Лондона на Восток, или же Большая Советская Энциклопедия, сообщающая, что таковой является авиатрасса Москва-Владивосток?

Содержание этого письма и стало "неясной темой". Вопрос прояснил начальник Аэрофлота: если говорить о сухопутной, то - наша, а если иметь в виду комбинированную - над сушей и над морем, то - английская. А я подумал: почему бы не рассказать о трассе Москва-Владивосток - ведь эта тема еще не затрагивалась в прессе.

Но в каком выступить жанре? Решил, что самым удачным будет репортаж.

Поехал в агентство Аэрофлота, купил билет на первый же рейс до Владивостока - он отправлялся в 2 часа 55 минут из Внуково - и попросил начальника агентства познакомить меня со списком пассажиров. Затем - нахожу их адреса и тотчас начинаю разыскивать своих попутчиков. На это ушел весь день, а в полночь, за три часа до вылета, познакомился с экипажем самолета.

Итак, знаю чуть ли не всех пассажиров. Среди них-тракторист и ученый, хирург и дегустатор вин, председатель крайисполкома и моряк, инженер и сталевар. Из Владивостока, Комсомольска-на-Амуре, Хабаровска, Петропавловска-Камчатского. И те, кто летел на Сахалин. Во время рейса беседовал с людьми, фотографировал их, на остановках встречался с работниками аэропортов и пассажирами встречных рейсов, узнавал о событиях на трассе. И самое важное - в блокнот.

Все? Нет! По прилете во Владивосток побывал на рабочих местах своих попутчиков и получил массу новых впечатлений. Возвращаясь, опять-таки старался пополнить свои знания и о трассе, и о тех, кто с ней связан.

Собранного материала хватило бы на книгу. Но тогда "Огонек" предоставил мне возможность поделиться своими "находками", впечатлениями в нескольких номерах. Так родилась серия репортажей "Навстречу солнцу". И, помню, отклики читателей были очень благожелательными".

Бывает, сама ситуация - своеобразный факт, из которого может вырасти тема. К примеру, такая: "И на первом и на втором съездах писателей я приходил в Колонный зал Дома Союзов едва ли не первым, чтобы увидеть, казалось бы, самое простое и в то же время весьма примечательное - как открываются двери, вспыхивают в зале хрустальные люстры, кто из писателей приезжает первым, как постепенно начинает гудеть большое здание. Важно с самого начала ощутить атмосферу съезда - по разговорам, объятиям, по тому, как читают в кулуарах многотиражку и сатирические стенные газеты, услыхать от читателей их мнение о книгах и их авторах, о том, что ждут они от писателей".

Наконец, один из плодотворных вариантов поиска, добывания фактов - специфическое "правило Рябчикова": "Через каждые пять лет, 10-15, пока живу, я возвращаюсь к какому-то событию, ищу юбилейные даты". "Путешествие по следам путешествий" - это повод выявить факты, характеризующие перемены в судьбах людей, в хозяйственной жизни регионов, городов. "Моя жизнь прошла, если можно так выразиться, на колесах. Мои путешествия - работа с двойной нагрузкой. Не только внедряться в жизнь местности, изучать ее особенности, но и тут же, немедленно делиться своими наблюдениями и впечатлениями с читателем газеты или журнала".

Рябчиков напоминает и о значимости тщательных дневниковых, диктофонных записей, пометок в блокнотах. (Кстати, о блокнотах: они должны быть различных размеров - в зависимости от обстановки, в которой работает репортер). "Ничего не выбрасывать! - рано или поздно понадобится.". Сюрприз может преподнести кино- и фотокамера. Даже интервью!

интервью

Выступая на II съезде Союза журналистов СССР (1966 г.), Рябчиков отметил заметные перемены, происходящие в "одном из самых сложнейших жанров в печати":

"Теперь, например, интервью широко используется всеми газетами, причем иногда публикуются два-три в одном номере. Интервью стало более человечным, живым. Это теперь не только пассивная форма: вопрос-ответ. В нем проявляются авторские интонации, виден портрет собеседника, автор спорит с ним, высказывает свои суждения".

И вспоминает из своей практики: "Мне приходилось самому работать в этом жанре и брать беседы то в Антарктиде, то на Северном полюсе, то в стратосфере, то на подводной лодке. И в Австралии, и на заводах Круппа в Западной Германии, и на целине, и на строительстве величайших ГЭС. Именно поэтому я высоко ценю силу и емкость этого жанра, но в то же время хорошо представляю все трудности и сложности, которые возникают у литератора, использующего этот жанр".

Позднее, в 1972-м отметил: "Сейчас, в связи с демократизацией общества, происходит невероятно важный процесс - с интервью обращаются не только к государственным деятелям, видным ученым, обращаются к наладчикам производства, колхозникам, идут в заводской цех, берут интервью у людей труда. Интервью приобрело чрезвычайную публицистичность, и книжка Н. Мара "50 интервью" показывает, какой происходит благотворный, нужный процесс в этом жанре".

И всем этим арсеналом Е. И. пользовался постоянно, а порой виртуозно.

хроника

В непосредственной связи с "фактопоиском" Рябчиков рассматривает, каково состояние, содержание и в чем значимость исходного, "атомарного" жанра информации - хроники. "На протяжении многих десятилетий хроника была жанром третьестепенным, "подверсточ- ным", который использовался главным образом тогда, когда в верстке оставалась "дыра": в эту "дыру" ставили хронику. Но за последние годы (конец 1960-х. - М. В.) в этом жанре произошли разительные и интереснейшие перемены: насыщенная важными фактами, хроника обретает такую страстность, публицистичность, такую глубину и размах, что уверенно занимает первополосные позиции. Без "Хроники дня", "Хроники пятилетки" и т.п. уже не обходится ни одна газета. Хроника становится не случайным набором мелких фактов, а "обоймой" таких новостей, которые, будучи пропагандистским залпом, заставляют читателей радоваться и волноваться. Хроника стала вровень с публицистикой. Это принципиально важное явление".

К числу очевидных и симптоматичных новаций Рябчиков относит.

"Моя "Комсомолка" стала печатать хронику вместо передовых статей, и мы привыкаем к этому: она выглядит как вполне публицистическая статья. Если бы такое случилось лет 30 назад, на человека, позволившего такое, смотрели бы как на сумасшедшего.

Или другой пример. На днях "Известия" ввели колонку, которая мгновенно завоевала внимание читателей. Эти колонки дают хронику по городам, или в подверстке идут заметки, которые более тематично дают представление о городах, республиках или на какие-то определенные темы. Такие колонки вызвали массовое подражание в нашей печати.

Я думал о том, почему сегодня мы наблюдаем эту перемену в жанре хроники и являемся ее участниками? И вот к какому пришел выводу.

Газетный жанр является зеркалом, отражающим общественные и политические процессы в нашей жизни. И то, что происходит с хроникой, - это отражение всех грандиозных перемен в стране. Значит, пришла такая пора, когда этот жанр находит своих читателей, когда он действует как великолепный, мгновенно разящий могучий жанр.

Представьте себе, что 30-40 лет назад вступал в строй крупный машиностроительный завод. Тогда это было таким событием, что о нем рассказывалось широко, подробно. Или, скажем, пуск электростанции - для этого газета использовала, как у нас говорят, крупнокалиберный жанр - статью, очерк, репортаж. А сейчас, когда у нас новое в хозяйственной жизни носит массовый характер, нет возможностей сказать подробно о каждом событии. Т.е. количество переходит в качество, происходит зримый диалектический прорыв, который имеет огромное значение".

Конечно, далеко не все "постулаты" Рябчикова - устаревшие. Если внимательно прислушаться к мнениям нынешних "законодателей моды", то преемственность, в известном смысле, прослеживается. Микрофон включен! Уже не раз упоминал заинтересованное отношение Рябчикова к радиожурналистике.

Стоит, пожалуй, "собрать" некоторые, принципиального характера, суждения Евгения Ивановича на эту тему, а также передать общий настрой, сопровождавший подготовку передач и сами трансляции.

В этом смысле характерны репортажи, которые вели журналисты с Красной площади во время парадов, демонстраций. С 1951 года Е. И. непременный член "команды", оповещавшей граждан о важнейшех событиях на главной "арене" страны.