Рябчиков Е.И.: "Узелки" на память. Из дневников, публикаций 1943-1945

Приятным сюрпризом стала встреча с Г. И. Кублицким (писатель, его многие книги посвящены Северу, прежде всего Енисейскому), которого Рябчиков хорошо знал. Хотя Георгий Иванович пробыл в Норильске дней 10- 12, поговорить им удалось, видимо, однажды. И Евгений мог лишь посетовать, что долгого разговора не получилось - лишь накоротке, после того, как старые знакомые случайно увидели друг друга в фойе ДИТРа.

Вот она, краткая запись того, о чем успели поговорить два журналиста - заезжий, с заданием отдела печати Совинформбюро написать для зарубежной печати несколько очерков о новом промышленном центре и поселке, уже напоминавшем небольшой город, и "в некотором роде старожил Заполярья":

"[Рябчиков] расспрашивал о Москве, огорчился, услышав, что московский Дом журналиста закрыт с начала войны. Узнав, почему я здесь, рассказал, что в ДИТРе состоялся вечер "Трех флагов", исполнялись русские, английские, американские народные песни. Иногда выступают приезжающие из тундры кочевники. Танцуют "хейро", это немного похоже на хоровод.

- Надеюсь, увидимся в Москве, - сказал Женя при прощании".

Вот, собственно, и все: у Кублицкого нет времени (нагрузка такая, что "спал едва ли больше четырех часов в сутки"), а Рябчиков- конечно, многотиражки не ждут, требуют "сырья". Но Женя и не вправе откровенничать. Даже не смог пригласить домой, познакомить с семейством. И не давали покоя грустные размышления: ведь он уже неплохо знал Норильск, мог бы писать не только репортажи, очерки.

Послышался стук лыж, дверь распахнулась, и на пороге в клубах морозного пара появился высокий мужчина в меховой одежде. Это был геолог, профессор Николай Николаевич Урванцев .

- Мороз хороший, - сказал он. - иду в тундру, на стоянку геологов. Хотите со мной? Я давно искал встречи с геологом - послушать о прошлом Таймыра. Собрался живо. И, надев лыжи, мы ушли с ним из тепла в холодную полярную ночь. Когда пришли на стоянку геологов и сели у огня, мой спутник, подбрасывая в печку уголь, рассказал много для меня нового и интересного.

А потому в рабочих блокнотах Рябчикова нет-нет да появляются заметки и на "исторические темы" - об освоении Таймыра , первых строителях, прокладке железной дороги, трудностях навигаций, доставки грузов на стройплощадку, августовском, 1942 года, бое у Диксона . Вряд ли свои расспросы Евгений связывал с далеко идущими планами - скажем, осмыслением хотя бы военного периода норильской истории, тем более что сам он оказался здесь только осенью 1943-го. К тому же сохранилась лишь малая часть записанного. Но и это ценно, не говоря уже о значимости многочисленных деталей, "осевших" в печатном слове. Можно только сожалеть, что большинство журналистских зарисовок того времени утрачены. Навсегда.

Не знаю, насколько хорошо Рябчиков знал Николая Николаевича, не была ли та встреча случайным эпизодом. Фамилия Урванцева почти "не сохранилась" в громадном архиве Е. И. Разве что. Запомнился совет А. П. Завенягина "написать о профессоре Урванцеве". Может, речь шла не только о главке в "Северном сиянии", а отдельной книге?

И еще. Когда Евгений Иванович работал в "Огоньке" (первая половина 1950-х), ему передали для подготовки ответа письмо А. Е. Воронцова , адресованное журналу.

Частично процитирую обращение к "тов. Воронцову":

"Ваше письмо, где Вы отрицаете роль и значение профессора Н. Н. Урванцева в открытии богатейших месторождений руд цветных металлов на Таймыре и пытаетесь очернить крупного ученого-геолога, бросить тень на политическую репутацию человека, чье 75-летие (1968 г. - М. В.) и 50- летие творческой деятельности было торжественно отмечено недавно научной общественностью Ленинграда, вызывает чувство большого огорчения и решительного протеста.".

- Сколько вы налетали километров?

- Полтора миллиона. Но это всего, а не только здесь.

Все равно потрясает. На календаре 6 мая (1944 г. - М. В.). Скоро навигация. В моем блокноте появляются записи о строительстве барж, подготовке механизмов для порта на ремонтно-механическом заводе, работе водолазов - они поднимают затонувшие грузы.

Сославшись, в качестве доказательств значимости вклада Урванцева, на многочисленные публикации (книги и брошюры, изданные в Москве, Ленинграде, Красноярске), Евгений Иванович дал весьма резкую оценку нападкам Воронцова: "Только личной неприязнью к профессору Н. Н. Урванцеву, личной заинтересованностью могу объяснить появление Вашего более чем странного письма, пытающегося перевернуть реальную историю открытий норильских рудных богатств. Но это - попытка с явно негодными средствами".

Дудинка, гостиница. Из-за непогоды здесь застряли экипажи нескольких самолетов. Полярные асы! Мое сердце прикипело к ним давно и, пользуясь случаем, расспрашиваю пилота Штегмана о работе на Севере.

Но голова моя больше занята мыслями о предстоящем полете в Красноярск и поездке в Москву: осенью должны открыть Норильский техникум , и мне поставлена задача - раздобыть все необходимое для занятий.

До Красноярска я летел с капитаном-фронтовиком Лаховым . Евгений Ефимович производил впечатление: молодой - ему нет и тридцати, светлые вьющиеся волосы, синие живые глаза, всегда тщательно выбритый, одетый с подчеркнутой аккуратностью, в хромовых сапожках, спортивно сложенный.

Лахов командовал авиачастью, которая вывозила норильский никель на Большую Землю, к железной дороге. Экипажи бывалых летчиков показывали образцы подлинно военной работы. При благоприятных обстоятельствах им удавалось за сутки обернуться между Красноярском и Дудинкой.

Сколько раз, провожая взглядом крылатые машины, я вспоминал время, когда с юга на север пробирались первые утлые самолеты. Вспоминал и рейс с Гладышевым. Какие разительные перемены!

В ИТЛ появилось еще одно подразделение - колония для малолетних заключенных . Хожу туда с газетами, иногда, если разрешают в Политотделе, приношу ребятам книги. (С. М. Карпачева вспоминала: "Возвращался всегда мрачный, подолгу молчал").

У нас пополнение: после скитания по госпиталям прибыл журналист и поэт Владимир Фролов . Часами слушали его рассказы о том, что происходит на дорогах войны. Газета печатает его фронтовые очерки, он выступает по радио.

Однажды, мартовским утром, мы с ним поехали на РОР (рудник открытых работ . - М. В.), где готовили огромный взрыв. Сначала - на грузовике, потом - в вагончике фуникулера. И вот мы на вершине горы, откуда открылся вид на Норильск. От грандиозной панорамы трудно было оторвать взор.

Нам показали минные колодцы, скважины, куда закладывалась взрывчатка. Начальник РОРа порывистый, стремительный Зарапетян отдавал команды.

Мы с Фроловым разместились под металлической громадой экскаватора - это место, как безопасное, выбрал, по-военному умело, Владимир.

Тяжелый глубинный взрыв точно вырвал из-под ног землю. По фронту 650 метров взметнулась плотная высокая стена из камня и дыма.

Сдав очерк о взрыве, я уехал в Дудинку.

Ударная информация: машинисты Федор Жанко и Алексей Елисеев освоили перевозку грузов на РОР составами по три-четыре вагона.

Чтобы не буксовать на крутых участках, не скатываться вниз, придумали песочницы нового фасона. Другое предложение - обдавать рельсы не паром, а горячей водой.

Едем по узкоколейной железной дороге из Дудинки . В дрезине нас пятеро. Попутчики рассказывают "истории".

Вдруг налетела сильнейшая пурга. Дрезину качнуло и-

- Вот черт! - выругался механик, потирая ушибленный лоб. - Помогите, товарищи, поднять, того гляди, совсем задует.

Распахиваем дверцу вагона и, проклиная непогоду, лезем в снег - ставить упавшую дрезину на рельсы.

На Новый год "Сусанна приготовила праздничное платье, надели обновки и старушки, но, как на грех, задула жесточенная "черная пурга", сорвала электрическую линию в "Горстрое", погас свет, стало холодно, и мы сидели за новогодним столом при свечах и в шубах".

Второй раз встречаю восход солнца после полярной ночи. Незабываемое зрелище! Праздник! Радость! На горе его видят раньше, но по багрянцу, окрашивающему небо, об этом событии знают все норильчане.

Пешеходные маршруты по Норильску, по его заводам и шахтам всегда доставляют мне удовольствие. Идешь ли в погожий солнечный день или в пургу, когда чуть видны оранжевые пятна заводских огней, невольно отмечаешь что-то новое в облике города.

Большой металлургический завод. Иду, чтобы написать о его людях. О мончегорце, сменном мастере Михаиле Михайловиче Кракузине, начальнике конвертерного отделения Дмитрии Яковлевиче Бабушкине. Плавильный цех производит потрясающее впечатление.

Тороплюсь записать детали.

Вот под сводами дымного цеха поплыл огромный ковш - и через несколько минут огненная струя хлынула из конвертера в емкую посудину. У одного из конвертеров сбой с подачей сжатого воздуха. Молодой рабочий "прозевал" две фурмы - они забились металлом. Вижу, как, не мешкая, ликвидируют пробки.

Открылись ворота, паровоз потянул платформу с огромной чашей, наполненной жидким шлаком.

Студенты норильского техникума, наблюдающие, под присмотром Павла Васенина (после боя у Диксона он тоже остался в Норильске) за розливом металла.

Конечно, в газету примут не все. Но когда-нибудь эти странички в моем блокноте пригодятся. Как хочется верить!..

Какое же нестерпимо жаркое выдалось лето! Солнце палило немилосердно, дождей не было. В Норильске душно и пыльно. На солнцепеке - 40 градусов. Тропики, а не Арктика!

Летчик Алексей Чимиров предложил слетать с ним в воскресенье на озеро Лама . Я много слышал о его красотах, каскадных водопадах в горах, замечательном доме отдыха и с радостью согласился. В гидроплан погрузили продукты, шкафы, стулья и диваны для дома отдыха, и Алексей взял курс на Ламу. Пробыли мы там не долго - предстояло сделать еще три рейса, но вкуснейшей рыбой экипаж меня попотчевал.

Обязательно расскажу, как отдыхают в чудесном месте взрослые и дети.

В Шурином дневнике - пятерки, даже по поведению. Утром в воскресенье, в награду за успехи, мы условились пойти в совхоз - посмотреть белого медведя.

Пурга словно того и ждала. Но все-таки пошли - ведь обещано. Наконец, показались здания совхоза. К медведю мы попали не сразу, так как директор совхоза Николай Иванович Иевский и главный агроном Михаил Митрофанович Нестеренко сначала показали нам замечательные теплицы , где росли не только овощи, но и цветы - гвоздики, петуньи, левкои. Домой Шура ушел с огурцом. А медведь впечатления не произвел.

Ссылки: