Рябчиков Е.И.: "...ищу сталинской справедливости"

Отсюда, из Крутой (именуется то поселок, но деревня), лагерник строй- отделения * 1 Е. Рябчиков продолжает попытки добиться пересмотра решения ОСО.

Пространное письмо (предположительно, не позднее октября 1938- го) уходит Военному прокурору СССР и А. А. Андрееву, Председателю КПК при ЦК ВКП (б). Евгений вновь, подробно, пункт за пунктом, опровергает представленные обвинения, обличает следователей ("не пожелав разобраться, встали на путь поощрения провокации, шантажа"), заверяет, что ему, 16 лет честно работавшему в пионерских и комсомольских организациях, 10 лет - в большевистской печати, не имевшему никаких взысканий, ранее несудимому, нечего скрывать от партии и государства, что был, есть и будет "честным непартийным большевиком, верным делу Ленина-Сталина".

Обращаясь с просьбой "реабилитировать честного советского гражданина", Е. И. пока что не сомневается ("твердо верю") "в торжество сталинской справедливости".

Следом, 12 октября, Рябчиков опять обращается к И. В. Сталину. Начало того письма, наверное, изумит современного читателя: "Иосиф Виссарионович! Вам нельзя лгать. Обращаясь к Вам - Вождю, Учителю, Отцу, я говорю только правду. Я ищу у Вас помощи, сталинской справедливости, защиты от клеветнических, подлых обвинений".

Попытку "достучаться" завершает словами, чуть ли не последней надежды: "Дело мое до сих пор не пересмотрено. Я утверждаю, что честный советский патриот находится в лагерях с ужасным клеймом "врага народа". <...> Я жажду творчеством доказать свою преданность, свою честность. <...> Прошу Вас спасти честного комсомольца, потребовать пересмотра моего дела. Твердо верю в сталинскую справедливость".

Никакой реакции. Куда же писать?! Разве что новому наркому НКВД? И он адресует свои обращения Л. П. Берия (18 марта, 20 апреля и 18 августа 1939 г.).

Но, похоже, Рябчиков все менее верит в положительное завершение своей "истории" - ареста, насильственных действий следователей, подписания "насквозь лживого протокола" ("насильственно вынудили"), несправедливого приговора. "Я много раз - из тюрьмы, из лагерей ББК, из Ухто-Ижемлагеря - обращался с заявлениями на имя руководства НКВД и ни на одно заявление не имею ответа".

А осенью (25 сентября) Евгений отправил письмо на имя секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова: видимо, рассчитывал, что в недавнем прошлом ответредактор "Комсомольской правды" вмешается, поможет "разоблачить шантаж, клевету и реабилитировать честного комсомольца".

Наконец, очередные письма - Л. П. Берия (1 февраля 1940 г.) и А. А. Андрееву ...

Поражаешься тому, с какой настойчивостью Е. И. борется за свое честное имя: находясь под следствием и в заключении, он 25 раз(!) обращался с заявлениями в различные инстанции.

На справедливость рассчитывает и мать Рябчикова, Татьяна Никаноровна . Она пишет Прокурору СССР А. Я. Вышинскому, наркому Л. П. Берия, в ОСО, секретарю ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлову... Умоляет Е. К. Федорова: "Вы лично знаете Женю, уверена, что он не мог совершить контрреволюционное преступление. Прошу Вас протянуть ему руку помощи. Достаточно будет Вам обратиться к ответственным руководителям Прокуратуры СССР и НКВД с просьбой проверить материал путем всестороннего дополнительного следствия и добиться распоряжения об этом, и я уверена - восторжествует справедливость. Будет доказано, что сын - жертва клеветы и злоупотребления следователей.

В годы учебы в Горьком Вы знали и меня. Я была бы Вам безмерно благодарна, если бы дали мне возможность лично посетить Вас по этому кошмарному несчастью. Я уверена, что старая поговорка "все друзья - приятели до черного дня" к Вам не относится, и Вы мне дадите какой- нибудь ответ".

(Имеются черновые материалы предполагаемых обращений Т. Н. к М. М. Громову , первому секретарю МК и МГК ВКП (б) А. С. Щербакову . Но об отправке этих обращений сведений нет.

И еще. Пытаясь защитить сына, Татьяна Никаноровна в "доказательство" своей объективности не раз ссылается на свою работу в органах НКВД (г. Горький): "безупречно служила 10 лет и научилась распознавать врагов народа, врагов коммунизма", депутатство - три созыва, 7 лет - в Горьковском горсовете. Она даже не могла предположить, что эти "аргументы" не имеют никакого "веса").

Думаю, выдержки из писем Т. Н. дают представление об эпохе, умонастроении значительной (если не большинства) части граждан, это своего рода их социологический портрет. Поколению ныне живу щих стиль эпистолярий покажется наивным, несуразным. Но ведь кто рискнет обвинить Татьяну Никаноровну в неискренности, лицемерии? Хотя многие читатели, даже поняв сердцем, не воспримут умом. Время "на дворе" сейчас - не то.

Хотя Рябчиков не получил ни одного ответа на свои заявления, да и письма Татьяны Никаноровны по большей части не имели последствий, все они в конце концов оказались в Секретариате Особого Совещания, где ими занялся сержант ГБ Горин .

А 24 июля 1940 года зам. наркома внутренних дел Масленников утвердил подготовленное Гориным и подписанное всеми причастными лицами постановление, которое закрестило любые надежды Евгения и его матери:

"В ходатайстве о пересмотре дела Рябчикова отказать, о чем сообщить заявителям и в КПК при ЦК ВКП (б)".

Поднаторевший в таких разбирательствах сержант Горин мотивировал свои выводы, в частности, тем, что "жалоба [Рябчикова] неосновательна, т.к. он, кроме показаний Высоцкого, изобличается показаниями расстрелянных Бабушкина и Бубекина, проверить которые не представляется возможным (курсив мой - поразительная формулировка! - М. В.), Полин и Иошкин оговорить Рябчикова не могли, т.к. по данному делу не были допрошены". И далее: "Допрос новых свидетелей необходимости не вызывает. В жалобах его матери не содержится доводов к пересмотру дела".

Где-то в конце августа-начале сентября начальник Ухтижемлага объявил заключенному Рябчикову вышеозначенное постановление НКВД, и больше, пока не истек назначенный срок, ни он, ни мать не "тревожили" органы. Да и кто бы стал заниматься "рядовым" делом, когда на полях страны началась жестокая, кровопролитная Война, ставшая тяжелейшим испытанием для государства.

В качестве "снабженца", Рябчиков пробыл в ОЛП * 6 "Крутая" до окончания срока: как следует из справки, подписанной начальником Ухтижемлага капитаном госбезопасности Гаврилиным, он освобожден 5 октября 1942 года. (Справка датирована 6 числом, а это, возможно, означает, что Е. И. пересидел месяц - ведь его срок начался 6 сентября 1937 года).

Что касается архивного личного дела заключенного Рябчикова, то оно уничтожено (акт от 26 июня 1956 года) по истечению срока хранения.

О своем лагерном прошлом Рябчиков не любил распространяться. Даже после реабилитации. Впрочем, это типично для подавляющего большинства сидельцев, тем более по 58-й статье. Вспоминать об унижениях, полуголодном существовании, барачной грязи и вшивости. О людях, которые порой, теряли человеческий облик, "ломались" на пытках, шантаже. О том, как "выбивали" подписи под протоколами, где и сам признавался во вражеских умыслах, и невольно тянул за собой других.

У него особенно и не выспрашивали, соблюдая негласный "обет". Вплоть до начала 1990-х, когда Евгению Ивановичу перевалило за 80, он позволил себе приоткрыть тайну своей, как писали некоторые журналисты, "трудной судьбы".

Ссылки: