Шестой день. 7 декабря 1962 года

Среди участников выставки студии Белютина, Эрнста Неизвестного и трех его друзей на Большой Коммунистической улице, "На Таганке", а потом и в Манеже, кроме меня и Эрнста было еще два члена Союза художников СССР - это Лиля Ратнер-Смирнова и Алла Йозефович , то есть четыре члена МОСХ были представлены своими последними работами. Наличие их опровергало версию, распространяемую в печати об одном профессионале - скульпторе Неизвестном и группе непрофессионалов - "доморощенных абстракционистов" . Официально утверждалось, что Московский Союз художников никакого отношения к "доморощенным" не имеет. И нас, как бы, спрятали.

Но утром седьмого декабря нам троим позвонила Кира Николаевна Львова - секретарь графической секции Московского Союза художников - и предложила явиться с объяснениями на внеочередное заседание бюро Графической секции. По телефону мы условились, что расскажем о характере занятий в студии, о Красном Стане , о поездках на пароходах , о том новом, что нам дала горкомовская студия Белютина и что внесло дополнительную активность в работы, выполняемые нами в Комбинате Графических искусств и, выставляемые на Московских, Всесоюзных и Международных выставках.

Расскажем и о том, что никогда абстрактным искусством мы не занимались. Мы приблизительно распределили роли, кто о чем будет говорить. Однако Лиля и Алла на бюро, не предупредив меня, не пришли. Это был удар, которого я не ожидал, я понял, что теперь я остаюсь в одиночестве. Еще более я утвердился в этом после разговора с председателем нашего художественного совета и моим другом Александром Николаевичем Побединским . Алла и Лиля говорили ему, что не хотели выставляться на Таганке, что и в студию я их уговорил вступить, и выставлять работы именно я их убедил. В этом была доля истины. Но я их считал своими друзьями, и они действительно многому научились в студии, и был тут, с моей точки зрения, элемент предательства.

Председателем бюро графической секции был замечательный художник Ювеналий Коровин .

Начинается заседание. Кто-то спрашивает меня, что за студия, для чего мне - члену Союза художников - она понадобилась? О характере педагога и работе. Я рассказываю, ничего не скрывая. Как растерялся на первом занятии. Эти двухминутные задания. Как понял, что ничего не Умею.... О педагоге, о неожиданном превращении графоманов, девочек и стариков, в почти Ван-Гогов и почти Матиссов...

Что с живописью у меня всегда дело обстояло плохо, да и в студии Белютина первый год ничего не получалось, но в наэлектризованной обстановке всеобщего подъема и ликования, счастливой игры, замечательных уроков цветоведенья и бесконечного не решения неожиданных задач во время первой поездки на пароходе (стоянка шесть часов, Городец, загрунтованный лист картона, ветер, дождь, я забрался на холме на крыльцо деревянного дома), вдруг начал образовываться колорит, и, наверно, это было впервые, - все начало получаться, я работал с увлечением, а кончал уже в салоне парохода, по памяти и соображению. Тут в салон вошел Белютин. и прямо ко мне, к моей работе, и на лице у него радость, и все бросились ко мне и начали поздравлять. Это была одна из работ, выставленных мною на Таганке. Потом полтора года с каждой работой я себя чувствовал все уверенней и уверенней, что ни задумывал - все выходило, и, наконец колокольня Ипатьевского монастыря, я работаю и не замечаю, как ко мне подходит Катя Поманская, смотрит. - "Господи, - говорит, - это что у Вас - вдохновение?" - "Это не я, - отвечаю, - это ангелы!" И такая радость, такая гордость и такое счастье, о котором я не подозревал, потому что, вероятно, именно тогда я стал художником.

Тут кто-то из членов бюро спрашивает у меня, сколько мне времени надо для написания большой картины? Сейчас, спустя тридцать восемь лет, я бы не смог ответить на этот вопрос: как пойдет работа, может, полмесяца, а может два года, а тогда, тогда ни секунды не сомневаясь я сказал:

- Три дня! Через три дня я готов показать на бюро картину... на тему, которую Вы мне предложите. Видимо, мой рассказ, да и моя уверенность в себе (Правда? Хвастовство? Наглость? Может, поверили потому, что считался я одним из ведущих художников в области рекламы, два года назад была у меня персональная выставка, а год назад единогласно принимали меня на этом же бюро в Союз художников) произвели впечатление.

Ювеналий Дмитриевич предложил перенести заседание бюро - и прежде чем выносить решение о судьбе трех художников, посмотреть их работы. Все члены бюро согласились с ним. Но руководство партийной организации МОСХ посмотрело на это дело иначе. Ювеналия Дмитриевича Коровина в наказание за всеядность отстранили от работы в бюро и предложили вопрос о трех "доморощенных абстракционистах" рассмотреть на правлении Московского Союза художников.