Рабичев Л.Н.: Седьмого мая 1945 года

Шестого мая 1945 года я получил по рации приказ снимать все линии связи, собрать свой взвод в селении Неерланд , расположенном в шести километрах южнее города Левенберг , где временно был расположен штаб 31 армии и штаб моей армейской роты. В трех километрах от этого Неерланда, вдоль разминированного шоссе проходила постоянная обесточенная высоковольтная линия. Чтобы сэкономить силы и время, я залез на одну из мачт и подключил один из телефонных проводов к одному из обесточенных проводов этой высоковольтной линии, а другой - заземлил. К удивлению своему я обнаружил, что не один я такой умный. И отдельная артиллерийская бригада и несколько других наших подразделений уже проделали тоже самое, и уже в Левенберге вышли на штабной армейский коммутатор. С другой стороны, к этой же обесточенной постоянке, оказались подключены и противостоящие нам вражеские подразделения, русская речь, приказы, болтовня перемешивалась с немецкой, как всегда линия содержала многоэтажные родные наши матерные построения. Ругались номера первые со вторыми, какая-то телефонистка "Я Заря" с телефонисткой "Я Неман", полковые телефонистки с дивизионными, корпусными и армейскими. Девочки проделывали это не хуже генералов и майоров. К вечеру весь мой взвод был уже в сборе. Не далеко от нас на холмах маячили развалины двух средневековых замков. Рано утром, шестого мая, именно по этой интернациональной линии я получил приказ к вечеру свернуть все работы, и передислоцировать взвод южнее километров на двадцать. Я развернул карту. Несколько шоссейных дорог, пересекаемых целой сетью перпендикулярных, вели к указанному пункту. Я выбрал кратчайшую. Через два часа мы подъехали к трассе, по которой непрерывным потоком двигалась на юг наша армия: танки, самоходки, артиллерия, мотопехота, кавалерия, конная тяга. Справа, в конце выбранного мной шоссе, на пьедестале стояла деревянная раскрашенная мадонна. Кажется, мы выиграли часов шесть, но метрах в ста от трассы немцы установили в шахматном порядке противотанковые мины, не только на нашем шоссе, но и справа, и слева от него и вдоль всей трассы, по которой наступала армия.

Головки мин не были замаскированы. Расстояние от одной до другой было метра полтора. У нас было семь груженых повозок и четырнадцать лошадей.

Я прошел туда и обратно по заминированному участку шоссе, противопехотных мин не было, противотанковые - просматривались. Пешком выйти на трассу не представляло никакого труда и не сулило никакой опасности. Разгрузить подводы, перенести их на руках, перенести на руках грузы, технику, наконец, по одной перевести всех лошадей. Полчаса, и мы на трассе. Я приказал разгружать телеги и распрягать лошадей. Но сорок пять человек, весь мой взвод, стояли с опушенными глазами и не двигались, и словно меня не слышали. Я поименно попросил подойти ко мне самых честных, смелых, дерзких, самых любимых моих сержантов, радиста Талиба Хабибуллина, моих бывших ординарцев Гришечкина и Королева, смелого, широкодушного и лихого старшего сержанта Михаила Корнилова. -

Лейтенант, - сказал Корнилов,

- Мы все тебя любим, и пол года назад, безусловно, сделали бы все это, но через месяц кончится война, и мы все живыми вернемся домой, а если понесем телеги и кто-нибудь спотыкнется, или лошадь встанет на дыбы, рванется в сторону или брыкнет кого-нибудь, и тот не удержится на ногах, и хоть одна мина взорвется, и тогда не исключено, что раненые или убитые, кто-нибудь из нас выронит телегу, радиостанцию на другую мину...

- Лейтенант! Мы все хотим жить, и никто из нас рисковать не будет. Я вытащил из кобуры наган и направил на Корнилова, но он уже снял предохранитель с автомата, направил автомат на меня и сказал:

- Лейтенант! Спрячь наган, если ты выстрелишь в меня, то прежде, чем я умру, я убью тебя, не делай глупости! Я любил Корнилова, Корнилов любил меня, минуту мы стояли друг против друга, мне было горько, первый раз за всю войну взвод отказался выполнять приказание. Я был уверен в своей правоте и не ожидал, что дело примет такой драматический оборот, и я сдался, спрятал наган в кобуру, а Корнилов повесил на плечо свой автомат. Хабибуллин засмеялся, на всех и на меня тоже напал приступ истерического смеха. Смеялись от радости, что выход был найден, от нелепости ситуации, от того, что невозможно было понять, кто прав, а кто не прав, смеялись до тех пор, пока из глаз не потекли слезы. Я вынул из планшета карту - десять километров назад, пять в сторону другого шоссе, по которому двигались артиллеристы 256 Дивизии. Утром седьмого мая 1945 года мы выехали на трассу.

На перекрестке дорог стояла деревянная крашеная богоматерь с младенцем Христом.

Ссылки: