Рабичев Л.Н.: Кабинет Гофмана

Штаб нашей 31 армии располагался в австрийском городе Айзенштадте , а штаб моего 874 дивизиона в венгерском городе Надь-Канижа. Кажется, в сентябре 1945 года направил меня майор Крайнов в командировку в Айзенштадт для решения нескольких неотложных вопросов. Добирался я на попутных машинах, стремительно проехал располагавшийся близ австро- венгерской границы, наполненный великолепными памятниками архитектуры, Шопрон. Задержался в штабе до десяти часов вечера. Электричества в городе не было. Вышел из очередного кабинета на улицу и оказался в полной темноте. Ночь была беззвездная. На фоне голубо-черного неба просматривались только силуэты готических, крытых черепицей двух- трехэтажных коттеджей. С трудом нашел нашу комендатуру. Долго стучал, но никто не отзывался. Наконец дверь открыл полупьяный заспанный майор - комендант города. Я, как мог, объяснил, что задержался в штабе, возвращаюсь в часть, надо как-то переночевать. - "Комендатура не гостиница, ничего для вас сделать не могу!" Повернулся на сто восемьдесят градусов, вошел в комнату, запер за собой дверь. Я остался в холодном темном предбаннике. До крайности возмущенный, начал стучать в дверь. Майор появился с автоматом в руке, а я увидел через раскрытую настежь дверь стол, уставленный полупустыми бутылками, и на диване испуганную голую женщину.

Это было не очень весело. Я вытащил из кобуры наган и, дабы предупредить преступный разворот дела и огорошить самодура и мерзавца, произнес, что немедленно доложу обо всем увиденном маршалу Коневу, по распоряжению которого я прибыл в штаб армии, и, не спуская пальца со спускового крючка, направился к телефону.

Что-то, видимо, дошло до майора.

- Что же ты не понимаешь шуток, - захрипел он, - так бы сразу и сказал, садись за стол, а я вызову толмача. Я отодвинул от себя кружку со спиртом и стал ждать. Майор глухо матерился, его явно тянуло ко сну. Через двадцать минут появился толмач-венгр, (переводчик с русского на венгерский, австрийский и немецкий, и, наоборот). Я пошел вслед за ним. Стало еще темнее, он стучал в окна, мы проходили по разным улицам, он стучал, что-то начинал объяснять, но ни одна дверь перед нами не открывалась.

- Господин лейтенант, - горько сказал он, - почти всех владельцев домов комендант обложил данью: одни несут ему вино, другие деньги, третьи приводят женщин, в обмен, он дал им обещание не тревожить их русскими постояльцами, дело безнадежное, - и он повел меня в свой собственный дом, открыл дверь. На грязном полу впритирку валялись застрявшие, как и я в штабе армии, прибывшие из разных частей лейтенанты, капитаны, майоры. Толмач указал мне на угол пола и скрылся.

Мне было холодно, меня тошнило от голода и возмущения, но делать было нечего. Заснуть я так и не смог и с первыми лучами солнца вышел на улицу. Мне повезло. Попутная машина довезла меня до Шопрона. Я все время думал о судьбе воина-победителя, засыпая на ногах, нашел на главной площади городскую гостиницу. Дверь гостиницы открыла хозяйка и, улыбаясь, на ломанном русско-словацком языке объяснила мне, что гостиница пустая и все номера свободны, но, что, если я хочу, она предоставит мне комнату на мансарде, в которой сто с лишним лет назад любил останавливаться и писать Амадей Теодор Гофман . Белоснежная постель, завтрак, Гофман, балет "Копелия". Романтика воина-победителя и мысль о том, кто же победитель?

Ссылки: