Рабичев Л.Н.: В Европе мы, в Европе!

Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки - немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство. Увидели меня, подбежали, и перебивая друг друга на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слова "мутер", "фатер", "брудер". Мне становится понятно, что в обстановке панического бегства, они где-то потеряли свою семью. Мне ужасно жалко их, я понимаю, что им надо из нашего штабного двора бежать куда глаза глядят и быстрее, и я говорю им:

-"Мутер, фатер, брудер" - нихт, и показываю пальцем на вторые дальние ворота - туда мол, и подталкиваю их. Тут они понимают меня, стремительно уходят, исчезают из поля зрения, и я с облегчением вздыхаю - хоть двух девочек спас, и направляюсь на второй этаж к своим телефонам, внимательно слежу за передвижением частей, но не проходит и двадцати минут, как до меня со двора доносятся какие-то крики, вопли, смех, мат. Бросаюсь к окну.

На ступеньках дома стоит майор Андрианов, а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив - вся штаб-армейская обслуга - шофера, ординарцы, писари, посыльные. - Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов - командует майор Андрианов,- взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! - "В две шеренги, становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить!" Справа и слева, по одному, начинай!"

Андрианов командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две "спасенные" мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты - в тисках, уже они не пытаются вырываться из рук четырех сержантов, а пятый срывает и рвет на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки. Выбежали из дома мои телефонистки - смех, и мат. А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца. Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается. Гордо подбоченясь, командует майор Андрианов. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи сержанты. Майор Андрианов вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки. Мне страшно, отвратительно. Внезапно к горлу подкатывает тошнота и меня выворачивает наизнанку.

Андрианов - Боже, какой подлец! Я не могу работать, выбегаю из дома, не разбирая дороги, иду куда-то, возвращаюсь, я не могу, я должен заглянуть в свинарник. Передо мной налитые кровью свиные глаза, а среди соломы, свиного помета два черепа, челюсть, несколько позвонков и костей и два золотых крестика - две "спасенные" мной девочки. Но я же хотел рассказать о другом, о чудной своей внезапно возникшей и навсегда застрявшей в памяти минуте высокого счастья. Но ведь, опять я запутался в датах. Счастье потом.

Ссылки: