Рабичев Л.Н.: "Война все спишет!"

/ ...Кризис слов, бесконечность фронта, / за утрату пространства ярость, / надвигающаяся старость, / расширение горизонта / от безмерного и святого / до наивного и простого. Вспомнил, как штабной офицер в романе Льва Толстого сверху вниз смотрел на полковника князя Болконского. А в январе 1942 года сержант Пеганов, который на гражданке был парикмахером, стриг и брил генералов и потому смотрел сверху вниз на лейтенантов и майоров. То же - портной, ефрейтор Благоволин. Он перешивал шинели, из немодных в модные, из солдатских в офицерские и изготовлял офицерские фуражки с лакированными козырьками полковникам и генералам бесплатно, а лейтенантам за деньги. А старший сержант Демидов, который на гражданке был фотографом, а в армии, поскольку пил и закусывал с генералами и полковниками, ни в каких боевых операциях не участвовал. Ко мне он относился снисходительно. Надо отдать ему должное, он еще за деньги часы чинил, а мне бесплатно, и все мои военные фотографии - это его подарки. Это была наша армейская солдатская элита. В нее, чуть ниже рангом входило десятка два водителей армейских автомашин - в 1942 году легковых газиков, полуторок, крытых радиостанций, позже - американских виллисов, студебеккеров. Благодаря постоянной дружбе с интендантами, были у них всегда водка и консервы, и штабной повар Жуков обеспечивал их двойными порциями привилегированной еды. По приказу капитана Рожицкого , бойцами моими был построен в обороне под Дорогобужем большой блиндаж, переоборудованный в черную баню. Из сожженной немцами ближайшей деревни привезли камни, соорудили полки и столы. Его личный ординарец, ефрейтор Мосин, мыл ему спину, живот, ноги, и по его специальному приказанию - все, что между ногами, таким же образом мыл он гостей Рожицкого полковников и генералов, а наш интендант старший лейтенант Щербаков, из уворованных из солдатских стограммовых пайков водки и продуктов со склада, угощал их после бани, еще он менял обмундирование со склада у освобожденного населения на самогонку.

Ординарца Мосина тошнило, когда он мыл промежности блаженствующему Рожицкому, и он дезертировал из армии. Дальнейшей судьбы его я не знаю. А у моего ординарца Гришечкина вдруг образовался огромный запас самогонки.

Лошадь - боль моя. Овес выдавали, а сена не было. Гришечкин, то и дело, в поисках прошлогоднего сена совершал поездки по окрестным селам. То, что сено он воровал, я знал, не знал только о его побочном "бизнесе". Слово "бизнес - это не из того времени, но как ни удивительно, точнее ничего в голову не приходит. И Рожицкий, и Щербаков, и Пеганов, и Демидов, и Благоволин, и шофера наши вверенные им средства использовали в корыстных целях, связисты мои воровали кабель, сено, овес, самогонку, срезали параллельные линии связи а, я не презирал, не ненавидел, я любил их всех.

Как это сочеталось с моим аскетизмом, идейностью, творческим отношением к любому делу, оптимизмом? Почему они все любили меня? Думаю, что в глубине души каждого из них, то и дело, пробуждалась память о выраженном в знакомых с детства словах "моральном кодексе советского человека". Нравилось им и то, что я был совестливым и одновременно их соучастником, и хотя определенно "не от мира сего", но свой в доску и не доносил.

Гришечкин. Под предлогом поездок за сеном, воровал он у жителей окрестных освобожденных деревень жернова. Два несколько пудовых, кажется, гранитных круглых камня для превращения зерна в муку. Воровал в одной деревне, а продавал за несколько литров самогонки в другой. За этим делом я его однажды и застал, и пришел в ужас. Люди, которых он обкрадывал, бедствовали. Я заставил его отвезти жернова его первым жертвам и отказался от его услуг ординарца, выбрал вместо него Соболева , замечательного доброго честного и чрезвычайно храброго мужика.

2004 год. Осудил факты нечистоплотности, безнравственные поступки, античеловеческие ситуации - то, в чем и я был невольным, а порой и сознательным участником. Прочитал написанное и преисполнился недоумения. Налицо парадокс. В 1943 году под Дорогобужем я, безусловно, сочувствовал своим связистам и во имя высшего - победы над фашистской Германией - закрывал глаза на повседневное растаптывание самой сущности этических представлений. В 1943 году помыслы мои были чисты и дорога в будущее светла. Не думал я ни о Гулаге, ни о том, что пил краденую самогонку и воровал лошадей. В 2005 году я на прошлую свою наивность, и на будущее смотрю с испугом, и сердце мое обливается кровью. Может головы были не тем заняты, рискуя жизнью, выполняли боевые задания и все средства были хороши для их достижения, и уж конечно это - "мы за ценой не постоим".

2005 год. Чечня.

Ссылки: