Лене Рабичеву пять лет

Летом 1928 года родители сняли дачу в Братовщине . Поезда ходили редко, и иногда приходилось доезжать на поезде до "Правды" и по рельсам пешком шагать около часа. Это не мне конечно, а папе, маме и Вите. Переехали в мае. Папа и мама работали, а Витя еще учился (до середины июня). Там рядом где-то была "Акулова гора" из стихотворенья Маяковского. Была комната наверху - мезонин, комната внизу и часть террасы. По воспоминаниям, это было больше похоже на деревню, чем на дачное Подмосковье. Недалеко речка, в которой мальчишки и девчонки купались все лето, там немного научился плавать. Это Витя отнес меня на глубокое место, а сам отошел, вот я и, барахтаясь, сначала с ужасом, а потом с удовольствием выплыл на мелководье. Вдоль речки - луга с полевыми цветами, а за ними поля - рожь, пшеница, овес, огурцы, турнепс. Огурцы и турнепс мальчишки и девчонки ходили воровать. Это было интересно.

Самое сильное впечатление было связано с птичкой. Из гнезда упал птенец, Витя подобрал его, кормил, разжевывая еду, изо рта в рот, вернее он вытягивал губы, а птенец понимал и ждал его, и широко раскрывал свой клювик. Это был чижик. Он окреп и поселился в домике на дереве, напротив нашей террасы. Утром садились завтракать. Кто-нибудь посвистит, и чижик уже на террасе, садится на плечо, потом прыгает на стол и завтракает вместе с нами. Витя ходил на речку, и наш чижик сидел у него на плече, и никуда не улетал. Идем по улице, а за нами все окрестные мальчишки. И кто-то из них украл чижика, видимо унес, увез, продал. Дней десять не было птицы. А мы все свистели и свистели, и горько было, как будто член семьи пропал. И папа с мамой и Надей переживали. Но однажды садимся завтракать, Витя свистит - и откуда-то сверху падает к нему на плечо наш чижик, и такая радость была. Но его помучили, помяли, повредили крыло. Мы выходили его и он снова начал летать, повеселел. Но опять кто-то из мальчишек украл его, и уже навсегда. Чижик не вернулся. Слишком доверял он людям, слишком беспечным был.

И другое. Ждали приезда из Киева шестнадцатилетнего моего дяди Яши . Я никогда его не видел. Я был в верхней комнате и слышал, как папа, мама и Витя его приветствовали. Это был выходной день. Яша рассказывал что-то о своей жизни, а меня охватило паническое необъяснимое волнение, и я в ужасе залез под кровать. Меня звали, но я не откликался. Тут все поднялись наверх и часа два разговаривали, и мама принесла обед, и всякие сладости, и взрослые распили бутылку вина, а мне было стыдно, что я под кроватью. Все решили, что я с мальчишками на речке. Вечером все спустились вниз и провожали дядю Яшу в Москву. Я вылез из под кровати, но дядя Яша уехал, и я в тот раз с ним не познакомился, и пришлось мне, краснеть, сочинять не помню что. Так никто никогда и не узнал, где я провел этот день.

В июне 1928 года мама получила на работе отпуск, у Вити после зимнего гриппа болели суставы, начинался суставной ревматизм и, кажется, ревмокардит, и мама повезла нас в Евпаторию . С нами ехала Надя. Там на пляже Витя закапывался в лечебные грязи, а мы все купались. Я бегал по песчаному пляжу. Около берега было мелко, в воде плавало очень много необыкновенно красивых и разнообразных по устройству медуз. Однажды мы отправились в море на лодке, и вокруг нас было много дельфинов, они кувыркались в воде. Помню весы на улице, каждый раз, когда мы возвращались с пляжа, мама (за пять копеек) взвешивала нас. Кажется, мы поправлялись.

Мама, я, моя няня Надя и Витя. 1928 год, Евпатория.

На обратном пути, возвращаясь из Евпатории, мы заехали в Киев к дедушке. Но дедушка и вся семья моей тети Веры выехали на дачу в Пущеводицу . Мы поехали туда. Я познакомился со своими двоюродными братьями Мишей и Юрой . Мише, как и мне, было пять лет и мы подружились, а Юра был приблизительно ровесником Вити и подружился с ним. Впоследствии Юра не раз приезжал в Москву, останавливался у нас и, несмотря на различие в возрасте, между нами возникла дружба.

Ссылки: