Год Амедео перед встречей с Ахматовой

Для двадцатилетнего Амадео год перед встречей с молодой русской поэтессой (1909-1910) был годом особенно напряженного поиска и труда. Толи под влияньем африканского своего увлечения, то ли после знакомства с румыном Бранкузи в нем созрело желание заняться скульптурой.

Не только Бранкузи поддерживал Моди в этом намерении, но и русские его друзья-скульпторы - Осип Цадкин , Оскар Мещанинов , Жак Липшиц , Надельман .

Конечно, и скульптура его должна была стать открытием, на меньшее он был не согласен. Ясно, что творенья его не будут глиняными моделями, отдаваемыми на доделку подмастерьям (как у какого-нибудь Родена или старика Буше), - он сам будет, как каторжный, бить по камню. Перед ним маячат африканские и тихоокеанские примитивы, шедевры европейской ранней готики, загадочные лики Древнего Египта. И они с друзьями до хрипоты спорят теперь о путях современной скульптуры.

Но и живопись он не бросает. Просто он по возможности скрывает от живописцев, что всерьез занялся скульптурой, а скульпторам не рассказывает о своих поисках и находках в живописи (среди них ведь еще есть соперничающие, а порой и вовсе враждебные группы). Труды его требуют много времени, помещения, материалов, денег (есть легенда, что ему доводилось в то время красть камни со стройки).

Ну и остается ведь еще неизбежное кафе "Ротонда", приют художников, маршанов-торговцев, натурщиц, литераторов, мон-парнасской богемы. Есть губительные вино и гашиш...

Летом 1909-го друзья уговорили его, вконец отощавшего, поехать домой отдохнуть. Увидев своего обтрепанного, как нищий, и изможденного Дедо на пристани в Ливорно, мать всплеснула руками и, пряча слезы, принялась за хлопоты - откормить, приодеть, приласкать, успокоить... О, с ним было нелегко, с нынешним Дедо, вернувшимся в отчий дом из дебрей "Улья" и Монпарнаса. Ножницами он сам кое-как подкоротил рукава у нового заказанного ею костюма, оторвал подкладку у купленной ею шикарной шляпы... И все же он был дома, и мать была счастлива. Она написала о своей радости невестке Вере, жене социалиста Эммануэле . Вера приехала тоже, и Дедо написал ее портрет. Он встретил в Ливорно двадцатидвухлетнюю Биче, вместе с которой когда-то учился в школе, и немедленно сел за ее портрет. У нее была такая длинная, такая прекрасная шея, у этой юной Биче... Мать была счастлива. Как знать"может, он женится, останется дома... Приехала тетушка Лора Гарсэн, и они с Дедо засели писать статьи об искусстве. Потом Дедо пропадал в ателье у друга, потом пытался достать камень для скульптуры, потом писал какого-то нищего, а потом... Потом он вдруг снова уехал в этот свой неотвязный Париж. Доктор Поль Александр нашел в ящике записку Моди: "Дорогой П., я уже неделю в Париже. Зашел к тебе на Малаховское, но напрасно. Очень хочу тебя видеть. Привет. Модильяни". Моди не терпелось показать своему почитателю и меценату (еще очень небогатому, впрочем) новое полотно - "Нищий из Ливорно". В Салоне Независимых в тот год (год знакомства с Анной) он выставил шесть картин и этюдов (в том числе три написанных в Ливорно). Восторженный поклонник его доктор Александр считал, что своим этюдом "Виолончелист" Моди "превзошел Сезанна". Засучив рукава, он упрямо принимается за скульптуру, не оставляя, впрочем, и напряженных своих поисков в живописи, в портрете. Конечно, по-прежнему не хватает денег, приходится менять жилье (тогда, как и сейчас, самое дорогостоящее в Париже). Даже такой дотошный его биограф, как Жанна Модильяни , не смогла установить с точностью, когда и в какой из своих многочисленных квартир он жил в эти годы, - когда в "Улье", когда на Монпарнасе (дом 39), когда на бульваре Распай, 216, когда на улице Сэн-Готар, когда в проезде Элизэ де Бозар, когда в монастыре Птиц, когда в знаменитом Бато-Лавуар, когда на улице Дуэ... Похоже, что к 1911-му он водворился уже в мастерской в Сите Фальгьер... Но зима 1909 - 1910-го уже была нелегкой. А весной 1910- го в Париж приехала Анна. Точнее, приехали молодожены, муж и жена Гумилевы...

Ссылки: