Несмеянов А.Н.: смерть отца, 1933

Мои первые печатные работы, мое доцентство и рождение Оли были последними радостями папы. В этом же году отец слег с тяжелым инфарктом, и первые дни мы опасались за его жизнь. Постепенно он поправился, но никогда уже не был по-прежнему бодрым и стал сразу старым. Он все же мог приезжать к нам и наслаждаться маленькой Олей, которая отвечала ему симпатией и, еще не умея сказать ни слова, удерживала ручонками, когда он собирался уходить. Я всегда провожал его по Воронцову полю до трамвая, довозившего его до Всехсвятского , где в свое время мама получила квартиру и где жила теперь вся семья, кроме Васи и меня с моей собственной семьей. Когда в январе 1932 г. родился сын Коля , папа летом смог даже приехать к нам на дачу в Бронницы , где жили тогда родители Нины Владимировны . Папа сознавал опасный характер своей болезни, смертной болезни, как он иногда говорил, считал ее "первым звонком". Второй и последний звонок был 14 марта 1933 г.

Очень рано утром, с первыми трамваями, раздался звонок во входную дверь. Нина Владимировна пошла отпереть и вернулась, сказав мне каким-то упавшим, полным боязни за меня голосом: "Шура, Андрюша приехал". Я мгновенно понял, зачем брат может приехать в такой неурочный час, и только спросил: "Папа умер?" Нина Владимировна наклонила голову. Мы с Андреем отправились в переполненном трамвае во Всехсвятское. Приехав, я встал на колени у постели с еще не остывшим, но уже холодеющим телом папы. Мама, державшаяся бодро, рассказала, что с вечера папа почувствовал недомогание, которое счел за грипп, зябнул и все боялся заразить маму. Он умер мгновенно, ложась в постель. Для меня это было на многие годы таким горем, что мне трудно это передать. Свет погас. Я надеялся еще много сделать в жизни и на это будущее всегда глядел и глазами папы. Теперь, что бы мне ни удалось сделать, он этого знать не будет. Через двое суток мы шли за катафалком по мартовским лужам через всю Москву - от Всехсвятского по улице Горького, Садовому кольцу, до крематория. Невозможно передать всю безнадежность и горечь, которые пришли на смену страху за здоровье папы. Под знаком этого страха я жил пятнадцать лет, особенно последние три года. Не только будущее мое не освещалось папой, но кончилась и родительская семья, уют, очаг, к которому мы всегда стремились.

Время залечивает все, но не один десяток лет потребовался чтобы залечилась эта рана. Лишь в 1940 г., когда был арестован брат Вася , я порадовался, что папы уже нет. 1940 год для нас оказался 1937-ым.

В 1952 г. Вася был посмертно реабилитирован. Мама до конца дней (1958 г.) не смогла оправиться от этого удара, и лишь когда ее память и сознание года за три до смерти стали как у бабушки - ее матери - неясными, к ней вернулось спокойствие, и она перестала непрерывно думать о Васе.

Ссылки: