Несмеянов А.Н. в гимназии

Возвращаюсь к моему поступлению в гимназию. Я уже говорил, что родители остановили свой выбор на частной гимназии Страхова на Садовой-Спасской, между Красными воротами и Сухаревой башней, напротив Спасских казарм. Плата в этой гимназии была 200 руб. в год - вдвое выше, чем в казенных гимназиях, и несомненно очень чувствительна для кармана родителей. Это была в то время месячная зарплата папы. Но П.Н. Страхов - владелец и директор гимназии - был раньше преподавателем мужской гимназии во Владимире. Дядя Володя у него учился, и его отзывы, которые он со свойственной ему экспансивностью и общительностью сообщал маме во время его учебы во Владимире, видимо, решили дело. Экзамен был серьезный, но читать я "всегда умел", писал в то время уже без ошибок, со всеми ятями, легкий оттенок владимирского произношения у нас в семье делал для меня нисколько не затруднительным, в отличие от истых москвичей, различение безударных гласных; так, я органически не мог написать чирвяк, типерь, сежу - обычные ошибки москвича. Так что я даже не помню ничего о диктанте и чтении, кроме благополучного результата. Но арифметика запомнилась. Экзаменовал наш будущий учитель арифметики Андрей Кузьмич Голубков, который задал мне задачу в 12 вопросов. Возился я с ней долго, но решил благополучно и был принят. Помню сборище в зале в день открытия. Были и вновь принятые ученики с их родителями, я - с мамой. Начались занятия. Ежедневно я вставал в 7 - 7 ч. 30 м. и после завтрака в 8 ч. выезжал из дома, чтобы к 9 попасть в гимназию. Дело было организовано так, что из приюта отправлялась летом линейка, зимой - розвальни, и кучер Сергей доставлял всех детей служащих, учащихся в городе, до трамвая в Сокольники. Года через 3-4, когда провели трамвай от Сухаревой башни до Крестовских башен, Сергей стал доставлять нас до Крестовской заставы. Он и встречал нас обычно в 3 часа, но если к этому времени кто-то не успевал, тогда приходилось от трамвая до дома идти пешком. Через Сокольники это путь километра в три парком, очень приятный. От Крестовской заставы по Алексеевской улице мимо водокачки путь был короче, километра полтора-два, но не такой поэтичный - предместьем города. Ездило нас сначала немного - 3-4 человека, потом больше, и экипажа не хватило бы, если бы не деятельность Общества Ростокинской средней школы , которое открыло гимназию (уже смешанную) вблизи приюта. Мой рабочий день в гимназии длился обычно 6 часов, я приезжал или приходил домой к 4 часам, обедал, а в 6 уже должен был садиться за уроки. В первом классе я еще был добросовестен, да и мама систематически следила за мной, а дальше я все меньше занимался приготовлением уроков, по крайней мере устных. Письменные-то нельзя не сделать, а устные спрашивают редко, в классе 40 человек, "пронесет". И занятия с папой, периодические "сессии", о которых была речь, помогали держать уровень. Тактика у меня была такая - не приносить Двоек в четвертях. И действительно, за все 8 классов их в четвертях не было ни одной. А пятерки - я за ними не гнался. Иногда - по естествознанию, физике, химии, позднее - по русскому языку (литературе), латыни - они сами меня находили. С арифметикой на первых порах я был не в ладах и единственную за все время единицу получил в первом классе по этому предмету (в четверти было - 3). В общем, времени на мое "личное" естествознание (весной и осенью) и на чтение, игры, прогулки оставались крохи, и я чувствовал себя более или менее каторжным.

Я был настолько глуп, что не осознавал пользы от таких предметов, как география, русский язык (чего еще надо - читать и писать я умел безукоризненно), другие языки, латынь (правда, мне до сих пор жаль потраченное на нее время), химия (школьная!). Большая часть того, что преподавалось, была мне не нужна и чужда. Ну какой мне был интерес в Фридрихе Барбароссе или Хлодвиге и династии Каролингов, в войне обеих Роз?! Я считал, что распорядился бы своим временем куда рациональнее, не говоря уже о том, что интереснее. Но такое отношение было лишь к школьной истории. Уже в то время я с увлечением читал, не помню чью, книгу по истории Египта (Масперо?), меня пленяли Шамполион и разгадка им письмен Розеттского камня, я читал о Сумерах и Аккадах, меня очень интересовала эпоха падения Римской империи и жизнь Византии, как будто отрезанного от Рима органа, пережившего свое тело на много столетий. Я старался понять удивительное мирное сосуществование славян и угрофиннов, с мозаикой их поселений, и т.д. и т.п. Лишь средневековая история была мне скучна. Необходимость знания немецкого и французского языков была осознана мною гораздо позднее, поэтому попытки родителей завести немку "бонну" или - летом!! - преподавательницу-француженку давали минимальный эффект. С нашей стороны - моей и брата Васи - это была кампания гражданского неповиновения. Не компенсировало мою "каторжную повинность" и общение с товарищами по классу. У меня в гимназии просто не было друзей. Почему? Во-первых, я был совершенно удовлетворен друзьями в приюте. Кроме тех, о которых я говорил, у меня еще за год до 1 класса появился друг - Борис Касперович, сын инженера Евгения Федоровича, приглашенного заведовать учебными мастерскими приюта. Четыре года Борис был моим близким другом, с которым мы совершали "путешествие": я - в гимназию, он, начав учебу годом раньше, - в реальное училище. Во-вторых, большинство мальчиков моего класса, как это часто бывало в дорогих частных гимназиях, было из классов богатой буржуазии со свойственными этому классу неприятными чертами, которые чувствовались повседневно. Были и задававшие тон оболтусы, исключенные из других гимназий и нашедшие приют в Страховской. Были, конечно, и мальчики с яркой индивидуальностью и будущим, но они или тонули в общем хоре, или ему подчинялись. Среди них могу отметить моих одноклассников Анатолия Викторова (будущего артиста МХАТа Кторова), Виталия Зака (будущего литератора), Николая Прянишникова - сына академика Д.Н. Прянишникова (будущего профессора, трагически погибшего в автокатастрофе еще сравнительно молодым); Бориса Михальчука (впоследствии химика, заведующего лабораторией НИУИФа). Как я узнал из книги авиаконструктора А.С. Яковлева "Цель жизни", и он учился в гимназии Страхова, года на четыре позже меня. По названным причинам я не любил своего класса, не любил гимназии и настолько стремился домой, что и пяти минут лишних не отдал бы гимназии. Характерно, что я всего один раз и то лишь в первом классе был в гостях у одного из своих товарищей, и у меня, насколько помню, лишь один раз за восемь лет был мой одноклассник Войтехов, сосед по Алексеевской водокачке, сын ее инженера. Наши учителя в большинстве были квалифицированными, добросовестными, но педагогически бесталанными, скучными, как бы прокуренными скукой. Были исключения. Странный, огромный, носатый, черный в учительском синем мундире Николай Иванович Нарский, с 4_го класса преподавал древнюю русскую литературу и интересно, страстно, с чудными жестами, хватая себя то за нос, то за эспаньолку и взад и вперед раскачиваясь, рассказывал то о былинах, то о "Повести временных лет", анализируя и особенности стиля, и историческую обстановку. В 5-6 классе у нас появился новый учитель французского - мсье Бертье, плохо изъяснявшийся по-русски, с трудом прочитывавший в своей книжечке мою фамилию: Веянеямяснбв и имевший, с моей тогдашней точки зрения, комическую наружность: широкое лицо, эспаньолка, пенсне, наружность, которую я мог похоже нарисовать в системе декартовых координат и затем, давая ряд XY координат последовательных точек, определяющих контуры лица Бертье, вывести тем самым его формулу.

Физику у нас вел А.И. Анненков, с которым судьба свела меня позднее в университете как с ассистентом, у которого я проходил практикум по качественному анализу.

Химию (был в нашей гимназии и этот предмет, что было редкостью в то время) преподавал также ассистент МГУ Евгений Степанович Пржевальский , но в отличие от Анненкова - педантично и на редкость скучно. Если бы не моя уже непреодолимая влюбленность в химию, Евгений Степанович, конечно, не зародил бы интереса к этой скучнейшей в его изложении науке. С ним я тоже долго, до самой его смерти, встречался на университетском поприще.

Я не имел понятия о работе моих учителей в университете. Но независимо от них мой-то путь был определен ясно: университет, физико- математический факультет, естественное отделение, специализация по химии. Яркой была личность Петра Николаевича Страхова . Он, действительно, был педагог божьей милостью. Однако он не преподавал, а только заменял в нашем классе того или иного заболевшего учителя. Замена была своеобразней: вместо того урока, который должен был быть по расписанию, он нам давал урок латыни. Впрочем это одновременно был урок и римской истории. Мы переносились в эпоху, скажем, Юлия Цезаря, с языком того времени, обычаями, событиями. Часто он просто читал нам какие-то свои записки, написанные на отдельных листах с полями его, знакомым нам, четким прямым почерком. Читая, он вдруг зажигался, отвлекался и образно живописал эпоху. Сам он был невысокий, со стриженой седой головой, серой клинышком бородой и усами, сероглазый, немного пузатый, в куртке цвета хаки, с очками, сползающими на кончик носа. Он единственный из учителей называл всех нас на ты от первого до восьмого класса. Если бы он был и организатором таким, как педагогом! Что сказать еще о школе? Нам очень везло с экзаменами. Я держал их только при переходе из 4 в 5 класс. Но это были экзамены с наблюдателями из учебного округа, так как в то время гимназия Страхова еще не получила самостоятельных прав на их проведение, это произошло, когда я был уже в старших классах. Несмотря на то, что весной 1913 г. я долго болел, перед экзаменами папа взялся за меня, особенно за мою математику, и я легко взял этот барьер. По математике получил 5 и, кажется, не помню точно, остальные предметы сдал в основном на пятерки. Выпускной экзамен на аттестат зрелости должен был происходить весной 1947 г., он был повсеместно отменен, и мы получили голубые аттестаты "даром". Перед окончанием гимназии меня вызвал Петр Николаевич Страхов к себе и сказал, что я бы получил серебряную медаль, если бы не старая тройка по чистописанию (писал я всегда как курица). Он предлагал мне пересдать чистописание, я отказался, сказав, что ни серебряная и никакая другая медаль мне не нужны. Тогда он что-то мне продиктовал - одну фразу. Позднее я увидел в своем аттестате по чистописанию высокий балл (уж не помню, 4 или 5) и приписку: награжден серебряной медалью. Дала ли мне что-нибудь гимназия? Да, с гораздо большей затратой времени, чем нужно, со скукой, которая в интеллектуальной жизни эквивалентна трению в механике, но все же дала и уменье работать (и уменье избегать ненужной работы), и в дополнение к тому многому, что дала мне семья, кое-что необходимое для общего развития. Даже основы немецкого и французского языка (очень слабо, но все же гораздо лучше "поставленные", чем в современной средней школе) были заложены так, что эти языки, а затем и английский, после небольшой подготовки, не доставляли мне трудностей при чтении научной литературы в университете. И все же самым светлым временем я считаю не гимназические годы, а ранние детские и университетские годы.

Ссылки: