"По стране красавица идет" (Н.П. Кончаловская)

...Прогуляться ль выйдешь, дорогая,

Все в тебе ценя и прославляя,

Смотрит долго умный наш народ,

Называет "прелестью" и "павой"

И шумит вослед за величавой:

"По стране красавица идет".

Так идет, что ветви зеленеют,

Так идет, что соловьи чумеют,

Так идет, что облака стоят.

Так идет, пшеничная от света,

Больше всех любовью разогрета,

В солнце вся от макушки до пят. Эти стихи посвятил Наталье Петровне Кончаловской прекрасный русский поэт с трагической судьбой Павел Васильев . Они так и называются: "Стихи в честь Натальи". Какой же надо быть необыкновенной женщиной, чтобы в честь тебя были сочинены такие стихи! Но она и была необыкновенной - внучка великого Сурикова, дочь талантливейшего Петра Кончаловского, сама талантливая и одаренная, всю жизнь привлекавшая к себе, как магнит, множество людей, всю жизнь окруженная ими, всем помогавшая, всем дарившая свою теплоту, жизнелюбие и жизнерадостность.

Судя по фотографиям, по многочисленным портретам, на которых ее запечатлел отец, Наталья Петровна не была красавицей в классическом смысле, но ее необыкновенное обаяние, исходящая от нее жизненная сила, величавая стать, унаследованная, видимо, от сибирских, суриковских корней, делали ее неотразимой. "У мужчин мама вызывала очень активный интерес, она нравилась..." - напишет потом ее сын, Андрон Михалков- Кончаловский, в своей книге "Низкие истины". Мама (правда, в то время она еще не была мамой Андрона, его еще и на свете не было), как видим, не просто нравилась. От нее мужчины сходили с ума, так она была хороша.

Тот же Павел Васильев посвящал ей такие стихи, читая которые можно подумать о страстном романе между ними. Между тем романа, по словам Андрона Кончаловского, и не было.

"Маму это очень расстраивало, между ними никогда не было тех отношений, какие по этим стихам можно представить, - пишет далее Андрон.

"Потом он опубликовал свое стихотворение "Горожанка", чего там только не написал! Они оказались вместе в какой-то компании в общежитии Литературного института, и мама при всех ему сказала: "Павел, какое ты имеешь право такие стихи посвящать мне? Все уже хорошо выпили, было много грузинского вина, Васильев растерялся и от растерянности дал маме пощечину. Не придумаешь, какая реакция! Все мужики на него кинулись, он бросился бежать, его с улюлюканьем гнали по Тверскому бульвару, швыряли вслед камни. Мама была в истерике, ее отвезли домой.

В двенадцать ночи кто-то позвонил в дверь, все уже были раздеты, ложились спать. Открыла бабушка.

- Наташа, тебя молодой человек спрашивает. Она вышла, стоит Васильев:

- Наташа, прости!

- Не хочу с тобой разговаривать! Убирайся вон, подлец!

- Прости! Не уйду, пока не простишь!

- Уходи, умоляю! Ненавижу тебя! Он падает на колени.

- Не уйду! Буду стоять на коленях, пока не простишь! Утром домработница пошла на рынок, Павел Васильев стоит на коленях. Позвали маму, она вышла. "Наташа, неудобно! - ей уже все шепчут. - Стоит же человек!" - Ну хорошо. Прощаю".

А что, собственно, еще она могла ему сказать? Что могла сделать в такой ситуации, принимая во внимание неуемный, бесшабашный характер Васильева, его умение осложнять жизнь всем, с кем она его сводила, но в первую очередь самому себе. Читая его прекрасные, образные, яркие "Стихи в честь Натальи", "Горожанку", можно и позавидовать женщине, которой он их посвящал, и посочувствовать ей, потому что, прочитав их, безусловно, можно, повторяя его, "смекнуть" слишком многое - все, что угодно:

Горожанка, маков цвет Наталья,

Я в тебя, прекрасная, влюблен.

Ты не бойся, чтоб нас увидали,

Ты отвесь знакомым на вокзале

Пригородном вежливый поклон.

Пусть смекнут про остальное сами.

Нечего скрывать тебе ? почто ж! ?

С кем теперь гуляешь вечерами,

Рядом с кем московскими садами

На высоких каблуках идешь...

"Сколько мифов, слухов, сплетен и страхов связано с этим именем, - пишет о Васильеве Владимир Берязев в журнале "Сибирские огни". Сколько разных людей из всех областей советской действительности 20-30-х годов он успел за 27 лет жизни втянуть в орбиту своей судьбы, взвихрить, завертеть, увлечь и, часто, также подобно смерчу, оставить в смятении, улетев по непредсказуемой траектории дальше. Пока не погиб".

Павел Васильев был репрессирован в 1936 году через год застрелен конвоиром в лагере вроде бы за то, что вышел без позволения из строя. Сергей Куняев, который написал о судьбе и творчестве Васильева книгу "Русский беркут" , в ответ на вопрос корреспондента "Парламентской газеты" о том, могла ли жизнь Павла Васильева сложиться иначе, сказал: -

"Убежден, что нет. Жил он настолько ярко, размашисто и своевольно, что затрудняешься провести параллели. Это была натура необузданная во всех проявлениях. ...Впоследствии все его природное своевольство, которое выразилось в органическом неумении сочетаться с литературной средой, в которую он попал в Москве, принесло горькие плоды. Испытывая жгучее желание "подать себя", он постоянно демонстрировал безразличие к мнению окружающих, и трудно представить, сколько врагов собрал за свою короткую жизнь".

Но прекрасные стихи, посвященные прекрасной женщине, с которой его ненадолго свела судьба и которая так взволновала его душу, остались...

Ссылки: