Марченко Анатолий: Обратный путь из Владимирки в лагерь

Неожиданно для меня за год до конца владимирского срока меня отправили в лагерь. В то время, в начале лета 1963 года, из Владимирки стали отправлять многих зэков, тех, у которых оставалось еще немного тюремного срока. Место, что ли, в тюрьме понадобилось для новых? В транзитной камере я встретился с Толей Озеровым , его тоже отправляли в Мордовию. За время тюрьмы он почти совсем ослеп, и я с болью представлял, как он будет ходить по лагерю с палочкой, вроде Сани-слепого. Но ведь и я здесь почти оглох, и Озеров, наверное, в это же самое время с той же болью думает обо мне.

- Да, Толик, не такими мы сюда приехали, - сказал он. Бурова с нами не было. Неужели оставили досиживать? Знакомые "воронки", ничуть не переменившиеся вагонзаки, те же пересылки, только в обратном порядке: Горький, Рузаевка, Потьма. На Горьковской пересылке нас повели в баню . В бане, еще в раздевалке, перед моечной, сидел дежурный офицер и каждого осматривал: не накололся ли дорогою? С разрисованных он снимал копию - переписывал, что написано и где, на каком месте. Дошла очередь до Воркуты (он тоже ехал в лагерь). Ну, офицеру хватило работы на час! Воркута стоял перед офицером в синих трусах, поворачивался перед ним то грудью, то спиной. Когда опись была закончена, офицер спросил:

- Все, что ли? Ничего не пропустил?

- Хрущева пропустил, - ответил Воркута.

- Хрущева? Где?

- Хрущева на х...

- Что ты сказал?! В карцер захотел?

- Вы спросили, где у меня наколот Хрущев, я вам правду ответил, что на х..

- Покажи! Под хохот всех зэков Воркута спустил трусы и показал: на члене во всю длину крупными буквами "Хрущев".

- Правда, симпатично? - с невинным видом спрашивал Воркута, поглаживая своего Хрущева. - Только скучает один, бедняга. Фурцеву бы ему сюда для коллективного руководства. Офицер, опустив голову, дополнял опись.

Баня в горьковской пересылке хорошая, самая лучшая из всех, какие мне приходилось видеть. Все зэки ее хвалят, и слава горьковской бани идет по всем лагерям и тюрьмам. Как всегда, едем всю дорогу с плотно задернутыми занавесками. Они между стеклом и решеткой. С воли и не догадаться, что за этой обычной занавеской толстые железные прутья, а за ними бледные люди, страшные, заросшие грубой щетиной. А нам, с нашей стороны, не видно воли. В Саранске солдат в коридоре отдернул занавеску прямо против нашей зарешеченной двери. Мы кинулись смотреть. На перроне стояла старуха с мешком, убого одетая, в лаптях - землячка космонавта Николаева.