Марченко Анатолий в 11-м лагере: "Перевоспитание"

Месяца за два или три до освобождения меня вызвали в кабинет КГБ на беседу. Беседовали со мной трое: кагэбист, начальник ПВЧ и отрядный Усов. Я хорошо запомнил этот разговор: в последний раз они пытались переубедить меня, перевоспитать "по-хорошему".

- Марченко, вы скоро освободитесь. Вы понимаете, что, выйдя на волю, вы должны вести себя и думать, как все? Воля - это вам не лагерь, где у каждого свое мнение.

- Гражданин начальник, вряд ли и на воле сейчас все думают одинаково. Не те времена. Даже и коммунисты, и те перегрызлись между собой.

- Не клевещите, Марченко! Коммунисты - в едином строю!

- А китайцы? Албанцы? А раскол во многих компартиях?

- Что китайцы. В семье не без урода.

- Граждане начальники, вот вы все коммунисты, да? А какие вы коммунисты - простые или параллельные? Они вопросительно посмотрели на меня - мол, чокнулся, что ли? Усов сказал:

- Я от заключенных всякую чушь слышал, но такую слышу впервые. Что это вы мелете.

- А я во вчерашней газете прочел, что правительство Индии освободило из тюрьмы тридцать коммунистов - членов параллельной компартии Индии. Вот я и спрашиваю, вы-то какие: параллельные, перпендикулярные или наклонные? Кагэбист снял со стены подшивку и стал ее листать. Я со своего места показал, где эта заметка. Тогда они переменили тему, начав сначала:

- Одумайтесь, Марченко! С такими убеждениями снова у нас будете.

- Что-что, а это я и сам знаю. Чуть кто с вами не согласен - в лагерь его! Завтра в другую сторону будете гнуть, - и опять единодушно соглашайся! Слава Богу, за шесть лет навидался. Таких изменников, как я сам, - полны лагеря. Но одного я не понимаю - как вы, коммунисты, можете мне говорить, что меня посадят за мои убеждения? Ведь в других странах легально существуют целые оппозиционные партии, в том числе и коммунистические, которые ставят своей целью изменить строй. Их, коммунистов, когда они возвращаются к себе из Москвы, с очередного совещания, не судят за измену родине. А меня, рабочего, не члена никаких партий, вы шесть лет держите за проволокой и снова грозите тем же.

- Что вы нам про другие страны говорите! У них свои законы, у нас свои. Все вы на Америку тычете - тоже нашли свободную страну! Была бы там свобода - зачем бы негры бунтовали? А рабочие забастовки?

- А Ленин говорил, что забастовки и борьба негров в США - это как раз и есть признак свободы и демократии. Когда я это сказал, мои воспитатели так и подпрыгнули. Они накинулись на меня все трое:

- Как вы смеете клеветать на Ленина!

- Где вы слышали такую ложь?!

- Повторите, повторите, что вы сказали! Я помнил эту цитату дословно и повторил ее, даже назвав номер тома. Начальник ПВЧ направился к двери:

- Какой том, вы говорите? Сейчас, минуточку. Он принес из своего кабинета книгу в темно-синем переплете - последнее издание, я видел в его шкафу все тома, корешок к

- Ну, покажи, где здесь написано то, что ты говоришь. Пока я листал слежавшиеся страницы, они строем ждали, как собаки на охоте: сейчас меня уличат. Они были уверены, что у Ленина нет таких слов, он не мог такое говорить. Тут еще много значило и то, что в их головах не укладывается, чтобы парень без образования вроде меня сам читал Ленина или что-нибудь еще. Они сами-то его читали "от сих до сих". С зэком-историком они стараются не спорить. А когда такой, как я, ссылается на статью из журнала, на документ, словом, на печатное слово, - они убеждены, что ты говоришь с чужого голоса, что кто-то из зэков ведет в лагере враждебную пропаганду, и тут же кидаются: где слышал?! Кто тебе такое сказал? Вот сейчас окажется, что я наврал, и на меня обрушатся эти вопросы. Я подал им раскрытую книгу. Начальник ПВЧ вслух прочел там, где я показал. Усов растерянно уставился на него. Кагэбэшник подошел к начальнику ПВЧ:

- Ну-ка, дай мне. Они вместе стали листать страницы, наверное, надеясь найти там какое- нибудь подходящее объяснение или опровержение прочитанного. Но ничего не нашли, и капитан КГБ сказал мне, ничуть не смущаясь:

- Вы, Марченко, наверное, неправильно поняли Ленина. Вы с вашими взглядами понимаете Ленина по-своему, а это не годится. Долго вам на воле не прожить!

- А как же по-другому можно понимать эти слова? Ведь и на самом деле забастовки и массовые беспорядки бывают только в демократических странах, а при тоталитарных режимах народ зажимают путем террора. При Гитлере, например, в Германии не было никаких забастовок. Опять началось:

- Да как вы смеете! За такие слова надо к стенке ставить! Потом, поостыв, они снова взялись за "воспитание":

- Народы всего мира идут к коммунизму, он завоевывает все больше сторонников.

- Если бы эти сторонники знали, как они ведут свои народы к тюрьмам и лагерям, так еще, может, задумались бы. Но об этом вы вслух обычно не говорите, разве что когда передеретесь. То чуть не в каждой газете: "Китай на пути к коммунизму!", "Успехи социалистического строительства в Китае!" А теперь что? Сто миллионов китайцев в концлагерях - что же их, в один день посадили, что ли?

- Это вы тоже у Ленина вычитали - сто миллионов? Сто миллионов - это же седьмая часть всего населения. Бред сумасшедшего!

- Тогда это не я сошел с ума, а тот лектор, что приезжал прошлым летом на седьмой. И почему это бред? У нас, что ли, не сидели десятки миллионов? Себе я, может, не поверил бы, подумал, что недослышал про Китай. Но не я один, все зэки слышали и смеялись, что ученики переплюнули учителей.

- Сто миллионов - это клевета! Вот возьмите бумагу и карандаш и напишите, что в Китае сто миллионов заключенных. Знаете, что вам будет, если это правда? Я взял бумагу и написал: "Я, з/к Марченко А.Т, тогда-то и там-то слышал на лекции, что в Китае сейчас 100 миллионов заключенных. На беседе с представителями КГБ и ПВЧ я упомянул об этом, сославшись на лектора, но мне сказали, что это неправда. Прошу выяснить, правда ли это, и объяснить мне". Я поставил число и расписался. Потом спросил:

- Когда я узнаю ответ?

- Мы все это проверим. Когда надо будет, вас вызовут. Можете идти. Но меня по этому поводу так и не вызвали. Я знаю, что на воле, прочитав про эту беседу, скажут: "Черт возьми, да в лагере куда больше свободы, чем здесь! Да я бы и дома с оглядкой говорил то, что этот Марченко лепил там начальству! Ему там после этого говорят" Можете идти" - да здесь меня бы живо упекли за такие речи!"

Конечно, если бы я в зоне вздумал говорить такое кому попало, стукачи донесли бы об этом и мне добавили бы срок "за агитацию среди заключенных". Но офицер в своем кабинете обязан меня переубеждать, а если выходит наоборот, причем тут я? Не может же он пришить мне агитацию среди самого себя! Все равно, конечно, могли бы состряпать дело и засадить во Владимир, - но если бы я один был такой, а то все такие, вся молодежь. Так что дальше карцера не упекут, а карцера в лагере и так не минуть.

Ссылки: