Призрачное главенство Лысенко

Вполне уместен вопрос: мог ли Лысенко, вернувшись в свой прежний кабинет в старинном боярском дворце, которому молва людская присвоила имя "Охотничий дом Ивана Грозного" (дворце, отданном после покорения Казани князьям Юсуповым), смирить непомерную гордыню, прервать уже непосильную для него борьбу с выдуманными врагами социализма? Каждое утро ехал он со стороны Берсеневской набережной Москвы-реки, минуя Охотный ряд, бывшую Лубянскую площадь (а ныне площадь Дзержинского), бывшую Мясницкую, а теперь улицу Кирова. Его черный длинный автомобиль с трудом выруливал в узкий Харитоньевский переулок, одно лишь название которого было "Большим", затем следовал еще поворот - и машина въезжала в ворота ажурной кованой ограды, едва ли не самой красивой в Москве. По "красному крыльцу" - массивной лестнице, ведущей прямо в княжеские покои - на второй этаж, он поднимался по ступеням, хранившим, наверное, память о всех русских царях, так же как и о множестве людей, из судеб которых слагалась история России. А теперь вот и его судьба вплеталась в историю -уже без царей, князей, родовитых бояр. Теперь он, безродный и так и оставшийся провинциалом, вошел в новейшую историю полноправным хозяином этого дворца, - наравне с теми, родовитыми. Из овальных углублений в верхней части стены, в соседнем с его кабинетом приделе, смотрели лица царей другого мира - ногайского хана Юсуфа-Мурзы, красавицы Суюм-Беки ... В согласии с обычаями художники изобразили их с парадными прическами или в тюрбанах. Глаза смотрели сильно и с вызовом. Правда, кое-кому из изображенных глаза закрыли после того, как голова скатилась прочь от рухнувшего бездыханным тела. Такова судьба многих, кто оказывался на верхней площадке лестницы славы и успехов.

Знал ли Лысенко о трагической судьбе кое-кого из тех, кто таким же хозяином чувствовал себя и в других покоях и под этими тяжелыми сводами? Ведь мог же он затаить злобу, разыграть мудрое смирение и стать добреньким патриархом, без пристрастия глядящим на всех своих коллег? Чего другого, а актерских способностей ему было не занимать! В нем всегда жил умнейший царедворец и утонченный лицедей.

Да и что было делить! Он снова Президент, снова властитель. Ни один еще беспартийный не удостаивался до него таких почестей. Росли дети - Юрий_Троф , Людмила_Троф и Олег_Троф (дочь кончала медицинский, готовилась стать кардиологом, Юрий работал на кафедре физики моря в МГУ, радовал Олег - готовился пойти по его стопам). Все еще бодрячком ходил отец , живший теперь в Горках Ленинских с внуками. Можно же было унять пыл страстей, перестать сводить счеты и ... спокойно руководить. Ездить в ЦК и Совмин на совещания, отвечать по телефону и самому иногда звонить - по делам государственным, важным, выслушивать доклады и делать мягкие, ни к чему не обязывающие заключения (как-то ему довелось услышать шутливый стишок Марка Леонидовича Бельговского о любимом Лысенко биохимике, не очень-то себя делами утруждавшем:

"Все "про" и "контра" разобрав,

Конечно, Белозерский прав.

И мы его попомним слово:

"Одно - зависит от другого",

и он развеселился и хихикал".

Но, нет, не мог он сидеть и отсиживаться, имитировать трудовую деятельность. Не для того бился с ворогами, не для того кровь портил. Да и почивать на лаврах можно тому, у кого с лаврами все в порядке. А здесь опять и опять ему сообщали о нападках и на "учение о плодородии почвы" и на "закон жизненности вида" со ссылками на никуда негодных иоаннисяновских коров. Не до покоя и не до сна. Не удавалось и другое: пригасить ход все более мощно раскручивавшегося маховика генетических исследований.

Каждую неделю он узнавал новости - одна хуже другой, и не до самоуспокоенности было, добродушная снисходительность равна была бы глупостью.

В сентябре Комитет по делам изобретений и открытий выдал диплом на открытие члену-корреспонденту АН СССР Б.Л. Астаурову - заклятому врагу, генетику, ученику Четверикова . Тогда еще вручение диплома об открытиях в науке было событием чрезвычайным. В биологии это было вообще первое открытие, зарегистрированное комитетом. Да и предмет открытия немаловажным назвать никак было нельзя. Пока они с Иоаннисяном и Авакяном мямлили о том, как условиями кормления можно понуждать зиготы развиваться по материнскому или отцовскому пути, Астауров с помощью радиации и других воздействий на ядра клеток, хромосомы и гены научился регулировать пол у шелкопрядов. Теперь, применив простые приемы, можно было получать потомство шелкопрядов любого пола. Хочешь - женского, хочешь - мужского. В начале октября в "Правде" появилась большая статья Астаурова - на двух страницах газетного листа с портретом автора открытия. Редакция называла работу "выдающейся" ( 12_3 ) и утверждала, что она "... открывает огромные перспективы в повышении производительных сил сельскохозяйственного производства, укрепляет господство человека над силами природы" ( 12-4 ). Как-будто нарочно, как будто с провокационной целью Астауров начинал статью с вопроса первейшей важности, о котором раньше пекся и Лысенко:

"Сейчас, конечно, рано делить шкуру еще не убитого медведя, но трудно даже вообразить, какой эффект в тоннах масла, количестве яиц или метрах шерстяной и шелковой ткани могло бы дать умение получать по желанию потомство нужного пола" ( 12_5 ). Далее Астауров обсуждал в том же, что и Лысенко, ключе далекие пока возможности регулирования пола у крупного рогатого скота, кур, рыб, овец и т. д., что могло бы принести огромные блага сельскому хозяйству. Ничего похожего на управление полом у этих видов генетик Астауров предложить не мог. И в этом отношении его надежды были пока столь же беспочвенными, как прошлые надежды Лысенко.

Но было и коренное отличие. Генетик Астауров не предавал анафеме хромосомы и гены и два десятка лет подбирался к возможности прямого влияния на женские и мужские половые клетки и теперь держал в руке чудесную Жар-птицу:

"Установлено, что точно дозированными воздействиями высокой температуры можно подавить деление ядра при образовании женских клеток и одновременно побудить их ... к девственному развитию ... Все потомки девственной матери будут похожи друг на друга, как близнецы, и все они всегда самки" ( 12_6 ). Женская линия шелкопряда в опытах Астаурова размножалась "этим путем более пятнадцати лет ... и среди них никогда не появляется ни одного самца" ( 12_7 ). Меняя характер воздействия, Астауров научился решать и другую задачу: когда было нужно, он получал одних лишь самцов шелкопряда, да еще таких, которые наследовали "все признаки отца и оказывались все самцами" ( 12_8 ).

Такого в мировой пратике еще никто не достигал. Благодаря работам Б.Л.Астаурова удалось поднять выход шелка почти на четверть, так как "коконы самцов на добрых 25-30 процентов шелконоснее самок" ( 12_9 ).

Вот этим и покоряло сообщение о работе Астаурова: он уже умел творить чудеса с шелкопрядами и мечтал о чудесах с другими животными.

А Лысенко рвался к чудодействованию, но пока ни в чем не преуспел. Было, как уже сказано, и второе отличие: Лысенко не верил в гены, хромосомы, не видел проку от сильных физических и химических воздействий, в то время как Астауров провозглашал иную программу:

"Плодотворное решение таких больших проблем нуждается теперь в координации и комплексировании усилий ученых разных специальностей и должно осуществляться на основе взаимного проникновения методов математики, физики, химии и биологии" ( 12_10 ).

Проявление повышенного интереса главной партийной газеты к открытию Б.Л. Астаурова было неприятно Лысенко. Оно указывало на непрочность его теперешнего состояния, на зыбкость приобретенного главенства. Впрочем, успокаивало то, что по-прежнему высоко ценил его Никита Сергеевич, пожалуй, даже его отношение крепло по мере того, как другие ученые пытались образумить главаря партии. Хрущев оставался мужиком, а ведь "мужик, что бык, втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь ...". Хрущев готов был выгородить своего любимца даже в таком деле, как внедрение "травополья".

В 1954 году, когда только еще начиналась его карьера как главы партии и когда он обвинил травополыциков в провале сельского хозяйства, все считали, что под главным застрельщиком внедрения травополья он подразумевал Лысенко. Но, оказывается, это было не так. Выступая 14 декабря 1961 года на совещании работников сельского хозяйства нечерноземной полосы, Хрущев призвал: "осудить травопольную систему, быстрее ликвидировать последствия ее применения ( 12_11 ). Он по-прежнему бранил травополыциков, но при этом выделял Лысенко из их числа, хвалил его за якобы содержательную речь ("Все мы внимательно слушали советы академика Т.Д.Лысенко ..."). Хрущев к этому времени старательно формировал стереотип эдакого рубахи-парня, которому море - по колено.

Его длинные, простецкие, нередко по-мужицки грубые речи следовали одна за другой. Говорить часами на людях он уже привык, и газеты печатались с вкладышами, чтобы воспроизвести эти длинные болтливые речи с прибаутками и поучениями, но все - об одном и том же. Вот и на этот раз он долго рассказывал о том, как, приехав отдыхать в 1954 году в Крым, "посмотрел немножко на море, а потом сел в машину и поехал по колхозам и совхозам" ( 12_12 ), как он встретил переселенцев из Курской области, которым не понравился Крым с его жарой, палящим солнцем и ... кровожадными клопами. Проблема клопов так заняла мысли 1-го Секретаря ЦК партии, что он и теперь, спустя несколько лет, с удовольствием вспоминал, как он тогда бойко осадил нытиков-переселенцев:

А разве, говорю им, курские клопы менее кровожадные, чем крымские? (Веселое оживление)" ( 12_13 ).

Эти байки лидера партии, наверное, были предназначены для того, чтобы расположить слушателей, показать, какой он простой, хороший, свой в доску мужик. А на этом пасторальном фоне еще более жестким выглядел длинный раздел речи о не удовлетворяющих его изысканному вкусу ученых.

Упомянув Лысенко первым среди настоящих ученых, которым можно внимать с пользой для дела, Хрущев перешел к тем, кого и слушать вредно и кому, по его словам: "Хочется сказать: не срамите ученого звания, не позорьте науку! (Аплодисменты) ... Извините за грубость, но как тут не сказать: на кой черт нужна народу такая "наука"! (Оживление в зале. Аплодисменты)" ( 12_14 ). Знал ли сам Хрущев, какой должна быть наука полезная? В этой речи он еще раз показал, сколь примитивными были его требования к науке: она должна была лишь соответствовать "мировоззрению нашей партии" (марксизму-ленинизму), да быть практичной. Первое требование только провозглашалось, и о нем больше речи не велось, а второе обсуждалось в следующих изящных выражениях:

"Многие научно-исследовательские учреждения ... не освещают путь практике, отстали от жизни, иных ученых нужно самих из болота за уши вытаскивать и в баню тащить, отмывать (Оживление в зале. Аплодисменты). Поможем вытащить вас, товарищи ученые (Оживление в зале). Но вы и сами выбирайтесь из травопольного болота (Оживление в зале). ( 12_15 ).

В чем был Хрущев неколебим - в уверенности, что "СССР в кратчайшие сроки" догонит США по производству мяса, масла, молока и другой продукции.

"Наша страна, - сказал он в этой речи, - уже доказала Соединенным Штатам Америки и буржуазные экономисты по существу и не оспаривают того, что СССР в кратчайшие сроки не только догонит, но и перегонит Соединенные Штаты по производству продукции на душу населения ( 12_16 ).

По его словам залогом этого рывка вперед была правильная научная деятельность таких ученых, как Лысенко. Конечно, это был не самый большой мюнхаузенский грех Хрущева. От лица партии он делал и более громогласные заявления. Но слова его и тем более дела всех поголовно не убеждали. Точно так же, несмотря на пафос речей Лысснко, к ним относились все с меньшим доверием, и с лысенковского корабля побежали многие, предчувствуя его гибель. Конечно, это не прибавляло положительных эмоций ни вожаку "мичуринцев", ни его приближенным. Нельзя было без усмешки читать стенания мичуринцев по поводу тех, кто раньше писал в своих статьях и книгах одно, а теперь другое. "Чему же верить?" - вопрошал Н. Фейгинсон , обсуждая такие случаи ( 12_17 ).

Выбивали почву из-под их построений и такие киты селекции, как профессор В. Писарев , которого раньше лысенкоисты причисляли к своим, а теперь из-под пера Писарева выходили большие статьи о роли генетики, значении амфиди-плоидов, гибридов, о невозможности работать грамотно без учета генетических категорий и понятий, отвергавшихся лысенкоистами ( 12_18 ). Так вел себя не один В.Е.Писарев.

Снова и снова в ЦК партии "лично товарищу Хрущеву" поступали письма и докладные записки с разбором ошибок Лысенко. Теперь появился новый мотив. Разоблачив "культ Сталина", Хрущев дал возможность открыто обсуждать последствия культа, к искоренению которых он сам призывал. Но кто же не знал, что в науке самым ярким, самым злокозненным последышем сталинизма был Трофим Лысенко?

Открыв ворота для критики, Хрущев вопреки своей воле подставил под удар своего любимца. Хор голосов, осуждавших этого "маленького Сталина в биологии", стал звучать мощно, и в апреле 1962 года Хрущеву пришлось, скрепя сердце, дать согласие на снятие Лысенко с поста Президента ВАСХНИЛ. Второе его пребывание на этом посту кончилось еще более бесславно, чем первое. Хорошо хоть Хрущев предложил Лысенко самому назвать кандидатуру на замену. Новым Президентом ВАСХНИЛ стал многолетний заместитель Лысенко по Одесскому институту и верный ему до мозга костей Михаил Ольшанский .

Ссылки: