Как Сталин научил "лысенок" вранью

Ни одно из "достижений" Лысенко за все годы его последующей деятельности не обходилось без того, чтобы в угоду надуманным схемам он сам или его последователи не фальсифицировали результаты экспериментов, чтобы они не опирались на липовые доказательства "передовых" колхозников, якобы "проверяющих и подкрепляющих наши выводы на полях", как твердил Лысенко. Пагубная страсть к перманентному блефованию возникла не на пустом месте, она закономерно следовала из общих тенденций партийной пропаганды тех лет, в том числе из соответствующих выступлений Сталина.

Вот краткое описание одного сталинского урока, ставшего на многие годы моральным оправданием любого мошенничества Лысенко и ему подобных.

На XVI конференции ВКП(б) в конце апреля 1929 года партия призвала к еще большему развертыванию социалистического соревнования как средства "могучего производственного подъема трудящихся масс" ( 6_169 ). Сталин лично включился в число агитаторов за это мероприятие и среди других мер решил усилить печатную пропаганду соцсоревнования, надеясь этим показать, что "соревнование не очередная мода большевиков, которая должна заглохнуть по окончании "сезона" ... а коммунистический метод строительства социализма на основе максимальной активности миллионных масс трудящихся

- Соревнование есть тот рычаг, при помощи которого рабочий класс призван перевернуть всю хозяйственную и культурную жизнь страны на базе социализма" ( 6_170 ). Признавая, что "редко можно встретить такие заметки, которые изображали сколько-нибудь связно картину того, как проводить соревнование самими массами" ( 6_171 ), Сталин решил издать большим тиражом брошюру "неизвестного в литературном мире человека", как сам Сталин назвал ее автора (то есть читай: выдвиженца в литературном мире), - Елены Микулиной и даже написал к ней предисловие. Еще до того, как брошюра "Соревнование масс" ( 6_172 ) вышла в свет, предисловие уже было опубликовано в газете "Правда" 11 мая 1929 года. В этом предисловии книжке была дана высокая оценка, а одна лишь подпись - И-Сталин - означала безоговорочное одобрение труда партийным руководством. Сталин характеризовал книжку следующим образом:

"Достоинство этой брошюры состоит в том, что она представляет собой простой и правдивый рассказ о тех глубинных процессах великого трудового подъема, которые составляют внутреннюю пружину социалистического соревнования ( 6_173 ).

Но с этим "простым и правдивым рассказом" случился большой конфуз. В брошюре оказалось много ошибок и намеренных искажений. Один из подзаголовков брошюры назывался "Фабрика в Зарядье". Начинала этот раздел Елена Микулина неторопливо, эпически: "Фабрика в "Зарядье". Вернее это не фабрика, а комбинат. Здесь и прядильная, и ткацкая, и красильная. Жили до сих пор на фабрике тихо, спокойно ... ( 6_174 ). Но царило это спокойствие лишь до поры, пока не надумали начать соцсоревнование. Зарождающееся дело повело к нервозности, взвинченности - искали внутренние резервы, причины отставания. Инициатива якобы шла от директора, но за живое задела многих и на низах. Вот как Микулина описывала собрание, на котором обсуждали соревнование: "Долго говорил директор, отчего так вышло ... Кончил он свою речь, выпрямился и руку свою поднял, - вытянул в зал и говорит: - Должны мы все это изжить и за полгода подтянуться в том, чего не выполнили, и постараться дать ситец дешевле ... Все захлопали ему, а ткачихи до того в азарт вошли - кричат: правильно, правильно. Петрова как вышла, платок поправила и начала резать. - Я все знаю. Директор правильно сказал ... Кто виноват, что у нас грязь, плевки на полу? " Станки стояли, а мы разговаривали... - И потом я предлагаю вызвать нашему ткацкому отделу - прядильный. Ну-ка, давайте возьмемся, бабочки. Ну, тут уж в зале поднялся невозможный шум. Кричат кто во что горазд. А поуспокоились немножко и начали высказываться. От прядилок говорила Бардина. - Что же. бабочки, Петрова правду сказала. Много У нас ... брака происходит.

Когда брошюра вышла в свет, и ее прочли, в том числе и те, о делах кого Микулина живописала, пошел ропот. Дело дошло до разбирательства в Иваново-Вознесенском обкоме партии, пошли письма во всесоюзную "Рабочую газету". Корреспондент Руссова привела факты о том, что на фабрике в Зарядье, описанной в брошюре, вовсе нет прядильни, о соревновании рабочих которой так красочно повествовала Микулина, что одна из героинь книжки Микулиной - прядильщица Бардина - по-просту вымышленный персонаж, что идеальные порядки, якобы введенные на фабрике соревнующимися рабочими, есть плод фантазии завравшегося автора.

Все это поставило Сталина в крайне неудобное положение. Ему пришлось давать ответ, который он адресовал секретарю областного бюро ЦК ВКП(б) по Иваново-Вознесенской области Колотилову, а также члену Польского бюро при ЦК ВКП(б) и редактору "Рабочей газеты" Феликсу Кону. В письме к ним, опубликованном 9 июля 1929 года, он предпочел целиком и полностью взять нужного ему автора под защиту. Сталин писал:

"Я допускаю, что прядилки Бардиной нет в природе и в Зарядье нет прядильной. Допускаю также, что зарядье век ая фабрика "убирается еженедельно". Можно признать, что т. Микулина, может быть, будучи введенная в заблуждение кем-то из рассказчиков, допустила ряд грубых неточностей, и это, конечно, нехорошо и непростительно. Но разве в этом дело?" ( 6_176 ).

Во-первых, он говорит, что "брошюра т. Микулиной, конечно, не является научным произведением".

Во-вторых, Сталин полагает, что если бы брошюре не было предпослано его, Сталина, предисловие, то, может быть, на эти ошибки и не обратил бы никто никакого внимания, и между строк явственно читалось, что, мол, с других в подобных ситуациях "стружку не снимают". "Не вина т. Микулиной, если мое предисловие создало слишком преувеличенное мнение об ее, по сути дела очень скромной, брошюрке", - уговаривает Сталин ( 6_177 ). Наконец, он категорически возражает против предложения Колотилова и Кона снять тираж с продажи, как это многократно делалось с книгами авторов, в чем- либо не потрафивших властям. Он даже полагает, что фактом изъятия книги из продажи можно "наказать читателей": "Изымать из продажи можно лишь произведения не советского направления, произведения антипартийные, антипролетарские. Ничего антипартийного и антисоветского в брошюре т. Микулиной нет ( 6_178 ).

То, что Микулина опошлила и дискредитировала саму идею соревнования, - этого Сталин не только не замечает, но и замечать не собирается. Только так и можно понять его слова о партийном и советском характере и духе этой книги. И чтобы была ясна позиция его, Сталина, он даже выговаривает в строгом тоне автору критической заметки товарищу Руссовой, взявшейся за разбор труда, лично одобренного товарищем Сталиным. Действия товарища критика кажутся Сталину совершенно непростительными, а потому: "рецензия т. Руссовой производит впечатление слишком односторонней и пристрастной заметки". На замечание рецензента, что "т. Микулина ввела в заблуждение тов. Сталина", он даже отвечает в ироническом тоне: "Нельзя не ценить заботу о тов. Сталине, проявленную в данном случае т. Руссовой. Но она, эта забота, мне кажется, не вызывается необходимостью" ( 6_179 ) и добавляет в назидание критику: "Не так-то легко "вводить в заблуждение" тов. Сталина' ( 6_180 ). Сталин убежден, что Микулина поступила правильно, и заключает, что она создала книгу, которая "принесет рабочим большую пользу", так как "... она популяризирует идею соревнования и заражает читателя духом соревнования". Сталин выделяет жирным шрифтом слово "заражает". Он уверен в том, что это главное - заразить духом соревнования. То, что в заразном начале оказалась немалая толика вранья, его не смущает.

Врите, как бы говорит он, но выдерживайте главную идеологическую линию, которой сегодня придерживается партийная верхушка. Тогда никакая критика правдолюбцев, вроде Руссовой, докапывающихся до вашего вранья, не будет вам страшна. Вас защитят и оправдают, а критикам "дадут по хребту", как говаривал товарищ Сталин. К тому же известно, что если неправду повторить сто раз, - ей обязательно поверят.

Практика приукрашивания действительности проникла во все сферы советской жизни, но особенный размах она получила в сталинские годы в области сельского хозяйства. Вот один из показательных примеров.

На XVII съезде партии в докладе наркома земледелия СССР Я.А. Яковлева (и ранее, 21 ноября 1933 года, в его докладе Правительству СССР) были приведены цифры благополучного роста продуктивности животноводства. Но в докладе председателя Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б) и наркома Рабоче-Крестьянской инспекции Я.Э.Рудзутака на этом же съезде все данные наркомата замледелия по животноводству были взяты под сомнение. "Если мы проверим и проанализируем чисто арифметические данные товарища Яковлева, то уже одно это вызовет ряд недоуменных вопросов", - говорит Я.Э.Рудзутак и продолжает:

"Вот, например, товарищ Яковлев пишет, что в 1933 году падеж телят составлял всего 19% против 28% в 1932 году ... Если отбросить 19% падежа ... то все же недостает, по данным самого же товарища Яковлева, 350 тыс. голов телят, или 15%. Куда они делись? Или сведения, сообщаемые в докладе, неправильные, или падеж телят был не 19%, а гораздо больше, или же имеет место недопустимый процент яловости" ( 6_181 ).

Разбирая таким же образом данные о свиноводстве и овцеводстве, Рудзутак с цифрами в руках доказывает, что либо наркомзем "недоучел" 6-2 миллиона 600 тысяч поросят (четверть всего поголовья свиней в стране!), либо укрыл их от отчетности Центральному Комитету партии и правительству, а заодно и высшему коллегиальному органу страны - партийному съезду, что было маловероятно (куда лучше было бы козырнуть лишним приплодом), либо "падеж был гораздо больше".

И это было не все: партийные контролеры обнаружили, что ведомство Яковлева без зазрения совести приврало о большом приплоде овец. "Каким образом овцы размножаются таким быстрым способом - это остается секретом Наркомзема",- продолжает нарком РКИ ( 6_182 ) и делает вывод, что наркомат земледелия:

"допустил, по моему, целый ряд неточностей, что свидетельствует о не совсем точном знании действительного положения ... Планирование в Наркомземе поставлено неудовлетворительно, цифры его работники нередко берут просто с потолка, руководство планированием на местах поставлено плохо" ( 6_183 ).

Как это ни парадоксально, вопиющие факты обмана партии и правительства не получили никакой дальнейшей критики на съезде. В те годы, когда сажали и расстреливали за малейшую провинность, сталинскому наркому все сошло с рук. Поговорил Рудзутак, и этим все кончилось. Яковлеву не пришлось даже оправдываться или в чем-то виниться. Весь обман с миллионами голов скота был представлен как невинное упражнение в арифметике, а Яковлева избрали в состав Центрального Комитета партии большевиков.

Вот точно так же и вся деятельность Лысенко, как две капли воды, была схожа с писаниями Микулиной или отчетами о положении в животноводстве Яковлева. Лысенко голословно утверждал, что его предложения направлены на то, чтобы облегчить новым советским организациям на селе - колхозам переход к высокой рентабельности. Чем больше он шумел (все хорошо понимали - шумит с одобрения вождей), тем более становился популярным в кругах и околонаучной партократии, и любителей- опытников, на-ура принимавших любые предложения Лысенко, и среди практических низовых работников села, с энтузиазмом признавших в Лысенко своего, близкого и понятного борца против всякого рода интеллигентов-зазнаек.

В обстановке сталинских репрессий "правда" поворачивалась в ту сторону, которая была выгодна верхам, и Лысенко ловко пользовался этим. Особенно облегчилась задача захвата им власти в биологических науках после многочисленных арестов ученых биологов.

Общественным фоном, на котором развертывалась победа лысенкоистов в СССР, была, во-первых, обстановка нарушений законности и та кровавая карусель, в которую попали многие ученые, во-вторых, пропаганда близкого чуда, которое вот-вот принесет благоденствие народам страны и приблизит наступление социализма, который сам по себе расписывался как чудесное будущее человечества, в-третьих, тяга партийных руководителей и партийно-государственных чиновников к кадрам, пришедшим от станка и сохи, имевшим, по их мнению, пролетарское чутье, и, в-четвертых, ряд производных от этих причин и, в частности, деятельность философов марксистов, использовавших лысенкоизм как удобное орудие для разделения биологов на "чистых" и "нечистых", и, наконец, тяга к лысенкоизму огромной армии второстепенных и третьестепенных ученых самых разных биологических, сельскохозяйственных и даже медицинских специальностей. Эти люди ни по своим мыслительным способностям, ни по культурному уровню не могли создать что-либо оригинальное и удовлетворяющее требованиям мировой науки. Они даже не были способны к тому, чтобы мало-мальски сносно разбираться в новых достижениях в своих областях. Для этих представителей красных спецов, составлявших основную, а с годами все увеличивающуюся долю научных сотрудников в СССР, лысенкоизм был "манной небесной", единственной возможностью сохранить видимость причастности к "глубоким тайнам науки" на фоне той элементарщины и схоластики, которыми были пропитаны эти люди.

И Сталину, и его наркомам (включая Яковлева), и идеологам партии Лысенко был нужен как воздух. Он нес в себе столь желанные черты управляемости, способности воспринять как руководство к действию любой, в том числе и самый вздорный наказ. Для философов-марксистов ленинско- сталинского толка, успевших расправиться с серьезными учеными, создавшими собственные оригинальные направления, Лысенко давал возможность постоянно направлять оружие критики на тех, кто мог разрушить их философские догмы. Для третьей категории - второстепенных ученых - Лысенко открывал широкое поле деятельности и потому был уникален и незаменим. Была, конечно, и такая группа среди ученых, которая отлично понимала весь цинизм лысенкоизма, но по разным причинам шла на сделку с совестью. Эти люди писали восторженные рецензии на "эпохальные труды" Лысенко, громили настоящих ученых и рвались к жирному пирогу гонораров и премий, к званиям и постам. А Лысенко год от году укреплял свои позиции в советской биологии. Параллельно шло истребление лучших кадров советской науки.

Ссылки: