Ряд станиц

Едем степями из Дядьковской. Выстрелов нет, тихо. Обоз приостановится, отдохнет, и снова едем рысью по мягкой дороге. Люди перебегают с подводы на подводу, рассказывают новости...

"Корнилова здесь похоронили".-

"Где?"

- "В степи, между Дядьковской и Медведовской. Хоронили тайно, всего пять человек было. Рыли могилу, говорят, пленные красноармейцы. И их расстреляли, чтобы никто не знал".

"А в Дядьковской опять раненых оставили. Около двухсот человек, говорят. И опять с доктором, сестрами".

- "За них заложников взяли с собой".

- "Для раненых не знаю, что лучше,- перебивает сестра,- ведь нет же бинтов совсем, йоду нет, ничего... Ну, легкие раны можно всякими платками перевязывать, а что вы будете делать с тяжелыми? И так уже газовая гангрена началась".

- "Это что за штука, сестра?"

- "Ужасная... Она и была-то, кажется, только в средние века".

"А в Елизаветинской, мне фельдшер рассказывал, когда раненые узнали, что их бросили, один чуть доктора не убил. Фельдшер в последний момент оттуда уехал с двумя брошенными, так говорит: там такая паника была среди раненых..."

"Здесь с ранеными матрос Баткин остался".

- "Не остался, собственно, а ему командование приказало в 24 часа покинуть "пределы армии".

-"За что это?"

- "За левость, очевидно. Ведь его ненавидели гвардейцы. Он при Корнилове только и держался..."

Едем. Все та же степь без конца, зеленая, зеленая... Три вооруженных казака ведут мимо обоза человек 20 заложников, вид у них оборванный, головы опущены.

"А, комыссары!" - кричит кто-то с подводы.

"Смотрите-ка, среди них поп!"

- "Это не поп - это дьякон, кажется, из Георгие-Афипской. У него интересное дело. Он обвинил священника перед "товарищами" в контрреволюционности. Священника повесили, а его произвели в священники и одновременно он комиссаром каким-то был. Когда наши взяли станицу, его повесить хотели, а потом почему-то с собой взяли..."

"А слыхали, что ген. Марков нашему начальнику отделения сказал? Мы выезжаем из станицы, а он кричит:

Нач. 3-го отделения! Почему у вас такое отделение большое?

- Не могу знать, говорит.

- Сколько раненых оставили в станице?

- Тридцать, говорит.

- Почему не сто тридцать! - кричит..."

Уже вечереет... Знаем, что сегодня ночью должны переезжать жел. дорогу, но никто не знает: куда мы едем? Одни говорят - в Тиберду, другие - в Терскую область. Едем - куда пустят... Железную дорогу переехали, обманув большевиков. Они ждали нас в одном месте. Мы переехали в другом. Ген. Марков внезапно захватил переправу и с ж.-д. будки в присутствии сторожа, которому было приказано в случае появления кадетов дать знать, сам телефонировал комиссару: "Все спокойно, товарищи". А потом сел на коня и приказал сторожу передать, что кадеты благополучно переехали жел. дорогу...

Едем зелеными степями. Цветущими белыми станицами. Берегами стеклянной реки. В некоторых станицах - маленький отдых, и опять армия трогается в путь. Пеших - нет. Все на подводах. И раненые и строевые. Проехали Бекетовскую, Бейсугскую. В Ильинской отдыхаем в хате рослого, рыжего казака-конвойца. Живет он богато. Хата из нескольких комнат. Лучшая - зала - увешана портретами царской семьи, висит картина дела конвойцев под Лейпцигом, портрет командира - бар. Мейендорфа.

Конвоец - монархист. Не нравится ему "все это новое". "То ли дело раньше",- и казак сочно рассказывает про прежнее конвойское, казацкое житье.

Из Ильинской переехали в Успенскую. Здесь хозяин-казак - бедный. Он гостеприимен, угощает, разговаривает, но никак не может понять, зачем мы пошли воевать...

"А земля-то у вас есть?" - спрашивает он.

"Есть...была".

- "Аа, ну понятно, свое добро всякому жаль",- наконец понимает казак. Жена его - иногородняя. Она готовит нам, тоже угощает, но смотрит на нас со страхом и все спрашивает:

"А ничего не будет тем вот, кто из станицы убежал, когда вы пришли?!"

"Не знаю, думаю - ничего, а чего же они убежали-то?" -

"Да кто их знает, побоялись вас, ведь народ все говорил, что иногородних вешать будете..."

Наконец она не выдержала и со слезами рассказала, что ее два брата - иногородние - бежали, что их комиссар смутил, а теперь сказывают, что бежавших ловят и расстреливают...

В Успенской встречаем мы вербное воскресенье. В большой церкви - служба. Все - с вербами и свечами. Храм полон, больше раненых. Впереди, к алтарю - Деникин с белым Георгием на шее, Марков , Романовский , Филимонов , Родзянко .

В разговорах на паперти узнаем, что приехала с Дону делегация, зовут туда, что донские казаки восстали против большевиков и уже очистили часть области. Все радостны. Неожиданный просвет! Едем на Дон, а там теперь сами казаки поднялись! Какая сила! По станице рассклеены воззвания Деникина о борьбе за Учредительное собрание.

Ссылки: