Некрасовская (станица)

По зеленым, крутым холмам над реками Лабой и Кубанью раскинулась Усть-Лабинская белыми хатами. На обрывистых холмах повисли, вьются виноградники, мешаясь с белым цветом вишен, яблонь, груш. Въехали в станицу. Остановились на улицах. Сестры бегут по хатам, покупают молоко, сметану своим раненым. Но здесь мы не останавливаемся - едем дальше на Некрасовскую. Поздний вечер. Подвода за подводой, скрипя, движутся в темноте. Раненые заснули тяжелым, нервным сном. Изредка тряхнет на выбоине телегу, раздадутся стоны... и опять тихо... Я проснулся. Темно. Тихо ползет подвода - по бокам черные силуэты домов.

"Станичник, где мы?"

- "В Некрасовскую приехали",- отвечает старичок казак. Стало быть, сейчас отдых... но меня что-то тяжело давит, какое-то тяжелое чувство... да, Сережа... где он? что с ним? Въехали на круглую площадь. Кучей столпились повозки. Шум. Крик. Распределяют раненых по хатам. В темноте меж телегами ходят сестры. Снуют верховые...

"Да скоро, что ли, дадут хату!" - кричит мой товарищ по подводе.

"Борис Николаич! Где вы?" - отвечает из темноты голос брата.

"Сережа, ты?!"

- "Я!"

- "Ранен? Куда?"

- "В ногу, в ступню, с раздроблением!" Мы уже в хате. Некоторые прыгают на одной ноге. Другие неподвижно сидят. 3. хлопочет, устраивает ужин. Пришли Варя и Таня, меняют перевязки. Старуха хозяйка охает, ворчит.

"Что ты, бабушка?"

- "Ох, да как что? Куда я вас дену? Хата малая, а вы все перестреляны, как птицы какие".

"Ничего, бабушка, уляжемся". Постелили соломы, шинели, улеглись и заснули.

Наутро хозяйка успокоилась, разговорилась: "всякие я войны видала... помню еще, как черкесов мирили, как на турку ходили..."

-"А теперь вот, бабушка, своя на своих пошла".-

-"Поди ж ты вот, пошла".

- "Из-за чего ж это, бабушка?"

"Да я ж разве знаю, может, и есть из чего, а может, и нет так все, зря". Брат рассказывает нам о бое под Лабинской: "Нас под самой станицей огнем встретили. Мы в атаку пошли, отбросили их. Потом к ним с Тихорецкой эшелон подъехал они опять на нас. Тут вот бой здоровый был. Все-таки погнали их и в станицу ворвались. На улицах стали драться. Они частью к заводу отступили, частью за станицу. Нам было приказано за станицу не идти, а Нежинцев зарвался, повел, ну, которые на завод отступили и очутились у нас в тылу. Тут еще начали говорить, что обоз с ранеными отрезан. Мы бросились на завод - выбили. Они бежать в станицу, а там их Марковский полк штыками встретил, перекололи. Здесь такая путаница была, чуть-чуть друг друга не перестреляли... Из тюрьмы мы много казаков освободили. Часть большевики расстреляли перед уходом, часть не успели".

- "А пленных много было?"

- "Да не брали... Когда мы погнали их за станицу, видим, один раненого перевязывает... Капитан Ю. раненого застрелил, а другого Ф. и Ш. взяли. Ведут - он им говорит, что мобилизованный, то, другое, а они спорят, кому после расстрела штаны взять (штаны хорошие были).

Ф. кричит: смотрите, капитан, у меня совершенно рваные и ничего больше нет! А Ш. уверяет, что его еще хуже... Ну, тут как раз нам приказ на завод идти. Ш. застрелил его, бросил, и штанами не воспользовались".

- "Молодец все-таки Корнилов! - перебивает другой раненый.

- Еще станицу не заняли, а он уже влетел на станцию с текинцами. Его казаки там на ура подняли, качали".

- "А в Кореновской-то он что сделал! - говорит кап. Р.

- Собственно, и бой-то мы благодаря ему выиграли. Ведь когда наше дело было совсем дрянь, отступать начали, он цепи остановил, в атаку двинул, а сам с текинцами и двумя орудиями обскакал станицу и такой им огонь с тыла открыл, такую панику на "товарищей" навел, что они опрометью бежать кинулись..." День мы отдыхаем в Некрасовской. По станице бьет большевистская артиллерия, по улицам во всех направлениях свищут пули - это обстреливают станицу выбитые из Некрасовской и Лабинской большевики, засевшие под ней в перелесках и болотах. Несколько раз долетал похоронный марш. Хоронят убитых и умерших. Похоронный марш звучит в каждой станице, и на каждом кладбище вырастают белые кресты со свежими надписями.

Ссылки: