 |
Ландау иногда отключался от физики
Ландау надо было временами полностью "отключаться" от физики. Друзья заметили, что на досуге Дау не любит заниматься "умными" играми, например шахматами. На отдыхе он веселится, как легкомысленный студент. Каких только словечек он не выдумал! Так, мужья, сидящие под каблуком у жен," это "подкаблучники". Мужчины, неравнодушные к прекрасному полу, подразделяются на два класса: "душисты", для которых важнее всего душа дамы сердца, и "красивисты", которые ценят красоту предмета страсти. "Красивисты" делятся на "мордпстов" " тех, кто восторгается хорошенькими личиками, и "фигуристов".
Женщины распределяются по пяти классам: к высшему, первому, принадлежит немецкая кинозвезда Ании Ондра - это идеал. Ко второму - хорошенькие и красивые, к третьему - миловидные, к четвертому - те, у которых есть хоть что-нибудь от первого класса, к пятому - все остальные. В институте Дау приобрел славу задиры. Он готов был лезть в драку с любым очковтирателем, с любым подхалимом, или, как он называл их по-украипски, - пидлабузныком. Объявился как-то некий "автор", списавший труд у иностранного ученого. Рукопись поступила на отзыв к Ландау, который установил плагиат. "Труд" получил соответствующий отзыв, но плагиатор не мог успокоиться. Он чуть ли не год звонил Льву Давидовичу и произносил одно-два слова: "Палач! Иезуит!"
Жил в Харькове некий N, человек в высшей степени самовлюбленный. Его научные изыскания сводились к тому, что он все списывал у других. "Работал" он очень много и опубликовал тьму статей. Ландау сыграл с этим N злую шутку: он попросил своих друзей в Москве, чтобы они прислали N телеграмму о том, что Нобелевский комитет решил присудить ему Нобелевскую премию, поэтому просит N, чтобы тот представил теоретическому отделу УФТИ к 1 апреля все свои работы перепечатанными на машинке в двух экземплярах. N потерял голову. Времени оставалось в обрез, и он не обратил внимания на несколько подозрительную дату вручения рукописей. Задыхаясь от спеси и сознания собственного величия, он перестал здороваться со старыми знакомыми. Надо ли описывать, что с ним творилось, когда, положив на стол заведующего теоретическим отделом Л.Д. Ландау переплетенные рукописи, он вдруг услышал: "Неужели вы подумали, что за эту муру могут дать Нобелевскую премию?" С первым апреля! Воистину - бог создал дураков и гусей, чтобы было кого дразнить. Ты думаешь, если сказать хаму комплимент, то он перевоспитается" Как же, жди! " заявил Дау приятелю по этому поводу.
Не поздоровилось и американцу X, физику, систематически торговавшему в Харькове заокеанским барахлом. Дау расклеил по всему городу объявления: "Продается козье молоко по 1 р. 20 к., мотоцикл на ходу и детская коляска "Мальпост" - с указанием адреса и телефона спекулянта. С продуктами было в те годы плохо, и американцу не стало житья: с утра до ночи харьковчане требовали от него молока. Телефон американец накрывал подушкой, а к двери боялся подойти: в парадном с утра шумела толпа. В конце концов предприимчивый коммерсант был вынужден оставить Харьков.
Как-то молодой физик Леня Верещагин надумал: хорошо бы закрыть воду в душе, когда кто-нибудь зайдет туда и намылится. Дау отключил воду, когда в душе был Леня.
"Всем известно, что я язва здешних мест,"- смеялся Дау.
Ландау словно боялся, чтобы знаменитые люди не заважничали,- иначе как можно объяснить его стремление непременно подшутить над знаменитостью?
Аспиранты Льва Давидовича надолго запомнили случай с Полем Дираком . Надо сказать, что Дау относился к этому знаменитому английскому физику с искренним уважением - он любил его за веселый, открытый характер и чрезвычайно высоко ценил его работы. Дау повторял, что Дирак трижды заслужил право принадлежать к высшему, нулевому классу: за создание квантовой механики, за релятивистскую квантовую теорию электрона и за квантовую электродинамику. И вот в 1932 году Поль Дирак прибывает в Харьков, чтобы участвовать в конференции, организованной Ландау в УФТИ . Он выступает на семинаре с лекцией. Ландау сидит недалеко от доски, аспиранты за столом, а Дирак пишет на доске формулы и, продолжая объяснять, ходит от доски к окну и обратно. Каждый раз, когда он поворачивается спиной к Дау, который с ним в чем-то несогласен, тот тихонько произносит: Дирак - дурак, Дирак - дурак. Дирак поворачивается лицом - у Дау рот закрыт и выражение совершенно невинное. Он считает, что нельзя догадаться, что это он произносит глупый стишок, но на самом деле глаза его выдают - слишком уж сияют от проделки. Наконец лектор кончил, положил мел. И вдруг (кто бы подумал, что он успел так хорошо изучить русский язык!), повернувшись к Дау, он говорит: "Сам дурак, сам дурак. Аспиранты чуть не умерли со смеху.
Дау был заядлым спорщиком. В споре он горячился, вскакивал, размахивал руками, перебивал оппонента неучтивыми репликами, вроде:
"Такое сказать может не физик, а сапожник! Зверская чушь.
Престиж в споре не имел для него никакого значения: если он был не прав, то мог переменить свое мнение на противоположное, чаще всего говоря при этом:
"Amicus Plato, sed magis arnica Veritas (Платон мне друг, но истина дороже). Или: "Grau, teurer Freund, ist alle Theorie und grun des Lebens goldner Baum (теория, друг мой, сера, но зелено вечное дерево жизни).
Во всех воспоминаниях о Ландау отмечается, что Лев Давидович не мог общаться со своими учениками и знакомыми без споров.
Борис Лазаревич Иоффе , хорошо знавший Дау, пишет:
"...Догматизм в науке был совершенно чужд Ландау: он не цеплялся за старую точку зрения, а мгновенно менял ее, если того требовали факты... для Ландау не было трудностей в решения задач - трудности были только в постановке. В том, что Ландау не брался за решение задач, ответ которых он не мог предвидеть, была не только его сильная, но и слабая сторона.
Тем самым он отказывался от попыток решить проблемы, которые, как он считал, были выше его класса. Хотя такая скромная самооценка и заслуживала всяческого уважения, она, как мне кажется, приводила к тому, что Ландау не сделал всего того, что он мог бы сделать. (Это не только моя точка зрения. Такой же точки зрения придерживался И.Я. Померанчук , который, в частности, считал, что, если бы Дау занялся квантовой теорией поля не в 1954 г., а раньше - в конце 40-х годов, он сделал бы там намного больше.)
А Яков Смородинский , один из ближайших учеников Ландау, подтверждает мысль о значении споров для его Учителя:
"Научный спор для Дау был поединком, в котором был важен результат, а форма разговора не учитывалась (пенальти за грубость не назпачались ни той, ни другой стороне!). Если понимать, что в отношениях никогда не было желания обидеть (и тем унизить собеседника), а был лишь азарт великого игрока, то всякий разговор оставлял незабываемое впечатление. Какое количество семинаров становится лишним из-за того, что остановить докладчика считается невежливым. В действительности вежливость на семинаре - стремление понять и оцепить мастерство рассказчика. Это и было органическим свойством семинара Ландау".
В годы молодости Дау считал 1 апреля днем, который непременно необходимо отметить. Нашумевшая история связана с организацией шахматного турнира. Сам Дау в шахматы не играл. Он говорил о шахматах: "Тоже мне игра! Это что угодно, только не игра". В УФТИ было много шахматистов, и, когда разнесся слух, что Михаил Ботвинник собирается дать сеанс одновременной игры физикам УФТИ, к этому стали готовиться, как к большому празднику. Зал украсили транспарантами, народу собралось видимо-невидимо. Наконец, когда все было готово и шахматисты не отрываясь смотрели на дверь, в которой вот-вот должен был появиться чемпион мира, на сцену вышел заведующий теоретическим отделом Ландау: "С первым апреля, товарищи! Зал рассмеялся. Кто-то вздумал было обидеться, но в конце концов поддался общему веселому настроению.
Сколько раз удавалось Дау провести всех на 1 апреля, и сосчитать невозможно. Вдруг 31 марта на доске объявлений появляется приказ: самые невероятные назначения - замдиректора переводят в дворники, истопника - в заместители директора и т. д. и т. п.
Было в характере Дау что-то невыразимо легкое и уютное, и все чувствовали себя с ним легко. Он стремился всем удружить, не услужить, а именно удружить. Чужую боль ощущал как свою. Харьковские приятели окрестили его "Дау Всехскорбященский". Он любил повторять слова американского писателя Джона Рида:
"Я люблю людей, кроме пресыщенных жизнью ничтожеств".
Все, кому случалось бывать вместе с Дау на вечеринках, обращали внимание на то, как он любил игры в слова (например, назвать строчку стихотворения, которая оканчивается на заданное слово), шарады, кроссворды. Радовался он, когда выигрывал, так, как могут радоваться только дети.
Ссылки: