Медведев Л.: в гимназии: Кот и пес

В жизни детей домашние животные всегда играют большую роль. Никто так не любит этих животных, никто не относится к ним с такою заботливостью, никто не ласкает их так, как дети. Бывают исключения, но они редки, а в общем дети и домашние животные почти всегда, как правило, бывают закадычными друзьями. Конечно, пансион, как закрытое заведение, не представлялся местом хоть сколько-нибудь удобным для животноводства, но на моей памяти у нас все-таки жили себе да поживали два представителя животного мира, бывшие всеобщими любимцами. Один существовал на законном основании, но не в самых стенах пансиона, другой же, что уж являлось прямым нарушением правил, проживал в самом пансионе. Пес Жук и кот Рыжий. Законен был первый, противозаконен второй. Жука я застал уже на месте жительства. Каким именно образом он стал собственностью пансионеров, достоверно я не знаю. Это был средней величины пес самой чистокровной дворняжеской породы, изрядно лохматый и уже далеко не первой молодости. Он был черен, как уголь, без малейших отметин какой-либо иной масти и, вероятно, именно по этой-то самой причине носил свое имя. В теплую погоду он проживал в специально для него сделанной на средства пансионеров обширной будке, поставленной в глухой части пансионского сада, в густой тени сиреневых кустов: У нас при пансионе был обширный двор, весьма удобный для самых многолюдных подвижных игр, и великолепный сад... В укромном уголке этого сада и обитал Жук. Зимою же, во время холодов, он поселялся в подвальном этаже, около пансионской кухни. Имею полное основание думать, что почтеннейший Жук пользовался таким благополучием, какое только в самых редких случаях выпадает на долю представителя собачьей нации. У него было несколько десятков маленьких хозяев, и каждый из них старался сделать для Жука что-нибудь приятное, заботился о том, чтобы его собачья жизнь проходила беспечально и беззаботно, чтобы он ни в чем не нуждался и мог удовлетворять не только насущным потребностям жизни, но даже и малейшим капризам. Судите сами: после каждого завтрака, после каждого обеда ему предлагалась такая масса всевозможных объедков, весьма питательных и вкусных, которой бы с избытком хватило для целого десятка Жуков. Думается даже, что такого количества пищи хватило бы даже на пару хороших африканских львов. И Жук отлично сознавал свое положение и хорошо знал себе цену: он ел только мясо, грыз исключительно кости, а к прочему не прикасался, относясь к [этому добру] с глубоайшим презрением. У его будки постоянно лежала куча провизии, которую, в отсутствие Жука, истребляли другие собаки, забегавшие в пансионский сад из других дворов, находящихся поблизости. Опыт научил их знать, что у будки Жука всякий голодный и нуждающейся пес может раздобыть то, что необходимо для поддержания его сил, конечно, в том случае, если Жука не оказывалось дома. В противном случае, памятуя пословицу "собака на сене лежит, сама не ест и другим не дает", Жук никому не давал поживиться своим добром, хотя ему лично оно и не было нужно. Но на счастье всех голодающих, Жук, в свободное от занятий время, особенным домоседством не отличался и любил предпринимать отдаленные прогулки, зато свои служебные обязанности знал превосходно и непременно оказывался на своем посту в то время, когда пансионеры выходили гулять. И если его не оказывалось дома, т.е. в будке, то стоило только позвать хорошенько и он непременно являлся. - Жук, Жук! - звали малыши. И голос их достигал до ушей пса: с диким лаем, выражавшим необычайный восторг, с отчаяннейшими прыжками, несмотря на свой солидный возраст, он уже, неизвестно откуда взявшийся, быстро приближался к зовущим. Прежде всего, следовало насыщение, хотя Жук ел солидно и осмотрительно, выбирая наилучшие куски, а потом он принимал живейшее участие в играх со всеми желающими, носился в перегонки, рычал, делая свирепую физиономию, восторженно лаял, вертел хвостом, визжал, чем в высшей степени доставлял удовольствие малышам. И ни на одну минуту, вплоть до самого звонка, призывавшего из сада в пансион на занятия, Жук не обнаруживал ни малейшей усталости, ни малейшего желания отдохнуть, перевести дух. Сменились окончательно уставшие и набегавшиеся мальчуганы, но Жук начинал трудиться с новой партией. И не было дня, чтобы пансионеры с ним не играли, конечно, если только выходили на прогулку, чего не случалось лишь в ненастную погоду или чрезмерный мороз, и не было случая, чтоб Жук чем-либо выразил свое нерасположение к игре... А когда мальчики уходили наверх в пансион, он провожал их до входной двери и уходил обратно только тогда, когда эти двери запирались за последним воспитанником. Вообще он, это можно сказать с полным основанием, не даром ел хлеб, а зарабатывал его в поте своего лица. И много, много доставлял он удовольствия своим маленьким друзьям. Уезжая на каникулы, воспитанники всегда обращались с просьбой к инспектору, чтобы, в их отсутствие, о Жуке не забывали. Инспектор в этой просьбе не отказывал, конечно, да, в сущности, это и не трудно было исполнить. Но, по окончании каникул, верная собака с такой радостью встречала старых друзей, что было видно, насколько она о них скучала долгим летом, насколько привязана к ним. Вновь же поступившие в пансион мальчики сейчас же становились с добродушным Жуком на самую короткую ногу.

Другим, в такой же точно степени, любимцем пансиона был кот Рыжий. Этот поселился в пансионе уже на моих глазах. Историю его появления в нашем обществе я знаю, так как и сам принимал в ней некоторое участие.

В один прекрасный вечер возвратившийся из праздничного отпуска маленький воспитанник принес с собою в пансион крохотное существо рыжего цвета и необычайно жалкой наружности. Зима была суровая. Маленькое существо, должно быть, очень сильно промерзло и подавало весьма слабые признаки жизни. - Что это у вас такое? - спросил мальчика, снимавший с него шинель, дежурный в тот день дядька Иван-Ябеда. - Котенок, - ответил мальчик и ответил совершенно справедливо, так как маленькое существо было и в самом деле котенком. - А откуда вы его взяли? - снова задал вопрос дядька и задал его зловещим тоном, каким всегда имел обыкновение говорить с учениками младших классов. - На улице. - Ага! А разве вы не знаете, что приносить котят в пансион строжайше запрещается правилами? - с победоносной усмешкой вопросил Иван-Ябеда. Малыш растерялся. Пансионских правил он в точности не знал. Может быть, и в самом деле приносить котят в пансион было не дозволено, хотя прямых указаний на это и не имелось. Мальчик, однако, не сдался и для начала попытался подействовать на нежность сердца Ивана-Ябеды. - Но ведь он чуть не умер. Не мог же я смотреть на это равнодушно. Голубчик Иван, - продолжал малыш жалобным голосом, - пусть он пробудет только неделю, а потом я его возьму с собою, когда пойду в отпуск. Там его оставят. А то ведь иначе он пропадет. Но Иван неумолимо продолжал стоять на почве строжайшей законности. - Нигде этого не видано, нигде не слыхано, - наставительно говорил он, - чтобы в пан-сионы носили котят. Так, пожалуй, всякий вздумает носить с улицы по одному котенку, и выйдет то, что в пансионе будет больше котят, чем воспитанников. А разве это можно? Разве пансион заводили для котят? Пансион - для благородных мальчиков, а не для поганых котят.

- Иван, миленький, - снова хотел умилостивить дядьку мальчик, но Иван был непреклонен. - От пойду и доложу воспитателю, - сказал он свою обычную фразу и направился с докладом. Мальчик, не зная еще, как отнесется к столь непредвиденному случаю воспитатель, но желая, во что бы то ни стало, защитить жизнь котенка, побежал за Иваном, стараясь отвоевать маленькое существо и извлечь его из рук сурового солдата. Произошла легкая борьба. - Не дам, - ворчал безжалостный Иван. - Отдай, - со слезами в голосе просил мягкосердечный пансионер.

Иван не отдавал, мальчуган тащил котенка в свою сторону. Котенку, раздираемому на части, оставалось только отчаянно запищать, что он и сделал. Борьба между дядькой и воспитанником, а равно и отчаянный писк злосчастного котенка привлекли внимание других пансионеров. Скоро их набралось изрядное количество, и когда Иван подходил к воспитателю, то у его противника была масса союзников, а он, Иван, был в единственном числе, окруженный многочисленным неприятелем. Понятное дело, мальчики приняли сторону товарища, и как только воспитатель, желая узнать в чем дело, раскрыл рот, как уже раздался общий говор:

- Позвольте его оставить, он маленький, никому не сделает вреда. - Я уж не знаю, право, как быть? - колебался воспитатель. - Не иначе, как выбросить, - убежденно заметил Иван-Ябеда. Это суровое заявление вызвало целую бурю всеобщего негодования. - Тебя самого выбросить! - послышалось из толпы мальчуганов. Воспитатель был в нерешимости. С одной стороны оно, конечно, словно будто бы и некоторое нарушение закона, с другой же - не хотелось бы и воспитанников огорчить.

- Право, уж не знаю, как быть? - продолжал он колебаться. Воспитанники снова загалдели:

- Оставить, оставить! Дядька Иван сердито крутил усы.

- Непорядок, - недовольным тоном бормотал он, пробуя воздействовать на воспитателя. Тот несколько задумался. - Ну, вот что, - решил он наконец, - пока пусть котенок останется, а потом... - Браво!... - Спасибо!.. - С носом, Иван, поздравляем с носом! Такие крики, весьма радостные, отвечали на решение воспитателя. Какой-то мальчуган не выдержал, не мог удержать своего восторга и во все горло заорал: - Ура!.. наша взяла.

Это невольно подзадорило и остальных. - Ура-а! - раздалось со всех сторон. Вообще, по поводу столь крохотного существа в пансионе поднялся весьма изрядный шум. И старшие воспитанники, заинтересованные этим всеобщим возбуждением малышей, подошли узнать, в чем дело. Но теперь уже даже трудно было добиться какого-нибудь определенного толка. - Постойте, господа, - надрывался воспитатель, стараясь покрыть своим голосом шум, - постойте... Послушайте, что я вам скажу... Да что же, это, наконец, слушайте! Шум немного умолк. Воспитатель этим воспользовался и пояснил, что надо:

- Пока котенок пусть останется здесь, но только пока. Я не имею права разрешить вам оставить его окончательно; вы подождете Юлиана Ивановича и тогда попросите у него. Позволит, и ладно. Юлианом Ивановичем звали нашего инспектора. Он почти ежедневно приходил в пансион, в то время как директора в пансионе мы видели только в редких случаях.

Мальчуганы разбрелись в разные стороны, причем наибольшая группа направилась за тем мальчиком, который нашел случайного героя дня, т.е. котенка. Иван с неудовольствием возвратился на свое место и бурчал:

- Хороши порядки. Так, пожалуй, всякий теперь станет таскать котят, а потом собак, а потом, может, свиней, а потом и целого коня.

- А что, скушал кукиш с маслом? - кричали наиболее задорные мальчуганы.

- То пока еще на воде вилами написано, - огрызался Иван, - бо не известно, как посмотрит господин инспектор. От тогда и посмотрим, кто скушал кукиша, вы или я.

Но Ивану торжествовать не пришлось. Победа осталась за его противниками. Вечером, как всегда, наведался в пансион Юлиан Иванович. Воспитатель, вероятно, изобразил ему дело в благоприятном для воспитанников смысле и он, в свою очередь, не пожелал принесть огорчения. А оно было б очень сильное, так как котенок, ввиду таких исключительных обстоятельств, сделался для маленьких пансионеров необычайно дорогим существом. Впрочем, инспектор решил довольно мудро: он позволил котенку остаться в стенах пансиона, но с тем; однако, условием, чтобы проживал он в гардеробной (она помещалась выше этажом), под надзором гардеробщика Виктора. Тот против этого ничего не имел. К тому же он был большим приятелем пансионеров, так что рад был доставить им удовольствие. Он даже нашел для нового "пансионера" подобающее дело:

- В гардеробной что-то мышей развелось изрядно, так мне с котом будет много лучше, - заявил он. Правда, пока это только был ничтожный котик, но потом мог сделаться большим котом и приносить общественную пользу. Словом, котенок, названный по причине своей масти "Рыжим", получил законное право остаться на попечении пансионеров. Не стоит, конечно, говорить о том, что он сделался всеобщим любимцем и при этом заставил всех уважать себя: если ему причиняли обиду, то он в долгу оставаться не любил, а преспокойно царапался и кусался весьма больно... И немало малышей, побывавших в гардеробной и вздумавших, как они выражались, "поласкать" Рыжего (т.е. ущипнуть за ухо, схватить за хвост или что-либо в этом роде вообще), возвращалось с внушительными царапинами на руках, а иногда и на лице, Рыжий официально проживал в гардеробной, но нередко осчастливливал своим приходом и пансион, нередко даже ночевал в спальной, причем каждый из пансионеров считал величайшим наслаждением взять его к себе под одеяло. Добиваясь этой сомнительной чести, малыши иногда даже, чтобы завладеть Рыжим, вступали в распри и междоусобия. В таких случаях усмирять беспорядки вмешивались "старшие". Какой-нибудь четвероклассник, чтобы прекратить вражду, брал Рыжего и относил его к себе на кровать. Мудрее рассудить дело не мог и сам царь Соломон, который, как известно, всегда разрешал споры очень удачно. Когда я вышел из пансиона, чтобы снова перейти гимназию, где начал свою "ученую" карьеру, и сделаться приходящим, я оставил Рыжего огромным котом. Приносил ли он пользу, как предполагал гардеробщик Виктор, ловя мышей? Поначалу, в дни ранней молодости, быть может, а после, когда вошел в солидный возраст - сильно сомневаюсь.

Рыжего раскормили до необычайно толстых размеров и избаловали. Не думаю, чтобы он особенно интересовался мышами, а поспать, и преимущественно около печки или на солнышке, любил очень. Даже и гардеробщик Виктор говаривал иногда, что такого бездельника и лентяя среди кошачьей породы он еще и не видел. Но кота все-таки любил, как и весь пансион. Только один Иван-Ябеда, потерпевши такую неудачу, видел в Рыжем явление во всяком случае противозаконное и упорно продолжал относиться к нему с недоброжелательством. И если Рыжий почему-либо попадался Ивану-Ябеде на глаза, то дядька сердито ударял ногой об пол и кричал: - Брысь, окаянный!..

Ссылки: