Медведев Л.: в гимназии: искатели приключений

Необозримые прерии, девственные леса Америки!.. Какое юное сердце не билось желанием повидать вас, какой гимназист младших классов был в состоянии удержаться от великого соблазна предпринять исполненный опасностей поход в ваши таинственные пределы?..

Озеро Онтарио, Калифорния, Техас, где так распространен страшный суд Линча, Скалистые горы - дикий приют свирепого серого медведя-гризли, степные разбойники, которых во всех этих благословенных местах такая куча, что им, казалось бы, должно быть теснее нежели сельдям в боченке!.. Как вы заманчивы, как прекрасны! А индейцы?.. Павнии и Сиуксы, Апахи и Команчи, Делавары и Гуроны... Их такая уйма, что даже одни названия племен перечислить трудно. Если кого действительно приятно "сразить метким выстрелом из карабина", так это, само собою разумеется, краснокожего. Не совсем, правда, приятно попасться им в руки. Тогда они имеют довольно бесцеремонное обыкновение сдирать кожу с головы "бледнолицего", но, по странной прихоти судьбы, им это удается относительно редко, так как в самый критический момент на помощь попавшемуся в плен белому обыкновенно появляются избавители. А уж ежели суждено потерять "скальп", нужно потерять его, по возможности, с наибольшим присутст-вием духа, стараясь не орать благим матом, а, наоборот, стиснув зубы, усиленно молчать, чтобы разозлить своих мучителей. Впрочем, еще того лучше ругаться самыми последними словами, обзывая дикарей презренными собаками, жалкими трусами и прочими поносными прозвищами. Таким способом можно довести индейцев до такой степени свирепости, что они уже не ограничатся простым содранием скальпа, а сдерут кожу и с других мест тела. Не подлежит сомнению, что все это очень больно, но зато можно порядком взбесить даже таких хладнокровных по наружности людей, каковы, по описаниям господ романистов, бывают индейцы. Да и помимо индейцев, в Америке есть немало хорошего: негры, мулаты, метисы и, наконец, бандиты, с которыми тоже довольно приятно встретиться, то скрываясь от их преследований, то, в свою очередь, преследуя их самих. В свободное от этих занятий время можно охотиться на диких зверей и бизонов, можно укрощать степных мустангов и, наконец, если уж совершенно нечего делать, можно ухаживать за прелестными мексиканками, которыми там хоть пруд пруди, такое их множество, а в результате там, когда достаточно надоест заниматься опасностями для жизни, можно и жениться на какой-нибудь черноокой сеньорите. У них обыкновенно самые нежные имена - Розарита, Пахита, Микаэла, Мерседес - и за ними всегда дают в приданое огромную гациенду или ферму, приносящую колоссальный доход. Удобно тут, главным образом, то, что после этого начинается самая спокойная и приятная жизнь. Только иногда, для развлечения, вашу мексиканскую жену вздумает похитить какой- нибудь отчаянный разбойник или жестокий предводитель индийского племени... Но тогда вы снова можете вооружиться с ног до головы и пуститься в погоню. Жену вы непременно найдете и спасете из рук злодеев, после чего, благополучно возвратясь домой, можете успокоиться раз навсегда: вас уже решительно никто не потревожит. Это было бы совершенно напрасно, так как, если бы даже и потревожили, толку из этого не будет ровно никакого: вы опять разрушите все оковы и коварства ваших врагов. Так, по крайней мере, всегда бывает в романах из американской жизни. А врать сочинителям, согласитесь сами, нет ровно никакого основания. Всего этого вполне достаточно для того, чтобы нарушить душевное спокойствие всяко-го школьника и заставить его, хоть на некоторое время, оставить свою родину и попытать счастья в далеких краях. В свое время и я был не хуже других. Обыкновенно это делается в третьем классе, реже во втором и еще реже в первом. Сообразно с классом измеряется и расстояние: третьекласснику удается забраться подальше от родного дома, первокласснику - чаще всего до первой железнодорожной станции.

Что касается меня, то я удрал в Америку в самом начале первого класса. Удрал я не один. Мне сопутствовали мои хорошие друзья: Саша Натаров и Коля Бирюков. Возник, было, вопрос о Лидочке, но после краткого обсуждения был единогласно отвергнут. Лидочка, во-первых, как представительница слабого пола, могла не выдержать всех трудностей предстоящего путешествия, а во-вторых, что всего хуже, по женской болтливости, могла и проговориться перед родителями, что совершенно не входило в наши соображения и могло нам помешать.

- Ну их, этих баб, - мрачно сказал Саша Натаров. Я вполне согласился, а Коля Бирюков, которому Лидочка нравилась (он даже, кажется, собирался на ней жениться, конечно, со временем, если не по окончании гимназии, то после окончания университета), хотя и выказал некоторую, до некоторой степени простительную в его положении нерешительность, но, не желая отставать от прочих "мужчин", присоединился к нам. Было сказано несколько слов и относительно Омельки. Его можно было приспособить в качестве вакеро или погонщика мулов, но так как, будучи весьма плохо грамотным, он по части Америки ровно ничего не смыслил, то его решили не брать с собою. Время мы выбрали весьма подходящее. Сами обстоятельства требовали присутствия в Америке отважных и энергичных людей. Мы прочитали в газетах о восстании индейцев Воронов против правительства Соединенных Штатов. Возмутившимися дикарями был истреблен целый отряд регулярных американских войск, и предполагалась серьезная экспедиция для обуздания непокорных. Конечно, нужны были и волонтеры. Я считал себя хорошим разведчиком и решил ехать только ради славы. Саша Натаров тоже отлично уметь искать следы, но, как более практическая натура, решил, помимо войны с индейцами, заняться исканием золота, и я обещал ему помогать, ибо почему же, при случае, и не составить себе состояние, раз к тому представляется возможность. Что касается Коли Бирюкова, то, по своим наклонностям, он был человек мирный, тяготеющий к тихому домашнему счастью, но из чувства верной дружбы решился нас не покидать.

Все было обдумано основательно. В субботу мы должны были пораньше лечь спать, а рано утром в воскресенье пуститься в далекий путь. У меня был превосходный камышевый лук. Саша Натаров имел еще лучшее вооружение - монте-кристо, Коля Бирюков раздобыл прекрасный кухонный нож, очень похожий на самый настоящий кинжал. Провизию заранее мы приобрели в бакалейной лавке. Каждый из трех участников экспедиции купил то, что считал более по вкусу. В общем были: хлеб, ветчина, колбаса, сыр, какая- то копченая рыба. Это мы называли консервами. Конечно, мы и сами сознавали, что всего этого может хватить лишь на относительно короткое время, но я хорошо стрелял из лука, а у Саши было "ружье", следовательно, мы могли поддерживать свое существование охотой. Каждый убитый заяц мог смело прокормить нас не менее суток. Кроме того мы могли ведь стрелять диких гусей, уток и другую, более мелкую дичь. Денег, без которых, понятное дело, пускаться в далекое странствование неразумно, у нас было достаточно, на первое время, по крайней мере. Мы копили их довольно долго (экспедиция была задумана еще в начале каникул) и накопили, все трое, рублей около пятнадцати.

По предварительному плану, мы должны были добраться до Одессы или ка- кого-нибудь другого Черноморского порта, а оттуда махнуть прямо в Америку. Конечно, мы, как люди разумные, положительные и не увлекающиеся всякими несбыточными фантазиями, знали, что за пятнадцать целковых не только что втроем, но и в одиночку до Америки не доберешься. На этот счет у нас было все предусмотрено: капитан какого-нибудь корабля или парохода, отходящего в Америку, конечно, не откажется взять нас на свое судно, как юнг. Придется хорошенько поработать, но это не беда, лишь бы как-нибудь добраться до какого-нибудь американского порта. От работы же и всяких трудов мы отказываться не намеревались, а наоборот.

Что мы смотрели на затеянное предприятие совершенно серьезно, доказывало и то, что мы захватили с собою и географическую карту, даже не одну карту, а целый атлас... Следовательно, мы пускались не наобум. На тот случай, если бы мы сбились с дороги, что тоже можно было допустить, у нас был превосходный компас, за который мы заплатили целый полтинник. Желая окончательно запутать свои следы на тот случай, если бы нас вздумали преследовать родители, мы решили не садиться на железную дорогу. Решено было идти пешком. Это, помимо первого соображения, было полезно и в том смысле, что должно было, уже на родной почве, приучить нас к выносливости и пешему хождению.

Мы знали, что по русским законам похищать лошадей не полагается, а сверх того никто из нас не был конокрадом по убеждению. Запастись лошадьми мы намеревались уже по прибытии в Америку, да и то не в момент приезда, а потом, когда доберемся до прерий. Там, во-первых, масса диких мустангов, а во-вторых, никто не посчитает предосудительным, если завладеть лошадью убитого или взятого в плен неприятеля. А пока что надо было шествовать пешком. Словом, все было предусмотрено, тщательно взвешено и так строго обдумано, что сомневаться в успехе нашего предприятия не бы-ло положительно никакого основания...

Срок отправления мы несколько оттягивали, желая получше приготовиться, но, наконец, решительный момент наступил... Сбор был назначен у меня. К этому нас побуждало несколько весьма основательных причин. Прежде всего то, что окна комнаты, где помещались я и брат, выходили в сад. Отсюда удобно было подать сигнал. Были высказаны сомнения относительно того, что брат может проснуться и помешать нашему предприятию, но я знал, что брат Александр обладает прекрасным сном, особенно по праздничным дням, когда не надо было учиться. В такие дни он спал, по меньшей мере, до десяти часов утра и спал, как убитый. Да и в будни его нелегко было добудиться, а сам, по собственной воле, он не вставал почти никогда. За это его и называли дома "соней"... Другой важной и способствующей нашему плану причиной было отсутствие папы, кабинет которого находился рядом с нашей комнатой! Отцу моему, по роду его занятий, нередко приходилось отправляться в служебные командировки, продолжавшиеся неопределенный срок. Иногда он уезжал дня на два, иногда на неделю и более. Отец вставал рано даже и по праздничным дням, а потому в его присутствии бегство в далекие страны было делом нелегким. Он, вероятно, заметил бы наши намерения. На этот раз он уехал в субботу и, следовательно, "бежать" утром в воскресенье было более чем удобно. Мы, как я уже сказал выше, уговорились лечь пораньше. И я, действительно, пошел укладываться часов в девять вечера. Это даже возбудило некоторое легкое беспокойство между домашними. Обыкновенно, под праздник, меня трудно было уложить, а тут, как нарочно, я выказал непривычное с моей стороны желание.

- Уж не болен ли ты? - спросила мачеха с участием.

- Нет, а только так, немного голова болит, - ответил я. Бабушка немедленно же предложила дать мне некоторую порцию касторки, утвер-ждая, что это медицинское средство полезно решительно во всех мало-мальски сомни-тельных случаях. - Если ты нездоров, - пояснила она, - то касторка тебе поможет, а если это так, просто и ты здоров, то никакого вреда от касторового масла тебе все равно не будет. От касторки, которую, признаюсь откровенно, весьма недолюбливал, я, однако, благополучно отделался с тем, впрочем, условием, что, если к утру у меня будут какие-либо сомнения относительно здоровья, я непременно ее приму. Это я обещал. - Завтра никакая касторка на свете мне нестрашна, - думал я про себя, - завтра в это время я буду уже далеко. Но уснуть я долго не мог и все ворочался с боку на бок, показывая, однако, вид, что сплю крепчайшим образом. А не спалось мне по причине многочисленных дум, волновавших мою душу. В самом деле, я решался на важный шаг. Покинуть отчий дом, ради неизвестной и опасной будущности, штука не легкая. Кто знает, что меня ждет в далеких странах? Быть может, при первой же встрече с краснокожими или разбойниками прерий я буду убит? Правда, я надеялся на свою ловкость и отвагу, предполагал, что в силах буду разрушить ковы многочисленных врагов, а все-таки, мало ли что может случиться. И на старуху бывает проруха: вдруг возьму, да и попадусь. Кроме того я отлично понимал, что сильно огорчу своих домашних. Все будут опечалены, вероятно, даже станут плакать. Это, конечно, так, но что же тут делать, как быть? Ведь если бы я объявил о своем решении, меня ни за какие деньги не отпустили бы. За это можно было смело поручиться, а не мог же я не отправиться в путь, раз это было решено нами тремя. В таком случае я покрыл бы себя вечным срамом перед лицом товарищей. Оставался, следовательно, только единственный выход из затруднительного положения - бежать тайно. Понятно, такие мысли сильно меня смущали. Но в предприятии нашем были и хорошие, по моему мнению, стороны. Если все обойдется благополучно, то, ведь, рано или поздно, я возвращусь обратно. И притом возвращусь не как-нибудь, а прославленным героем. Возвращусь, разумеется, и не с пустыми руками. Во-первых, будет золото, а, во- вторых, привезу массу шкур диких зверей и индейских скальпов. Из шкур всем можно будет нашить превосходных шуб. Я даже живо представлял себе Лидочку в изящной шубке на ягуаровом меху. На что мне понадобятся скальпы, я в точности не знал (вполне вероятно и возможно, что мачеха и особенно бабушка назвали бы это "гадостью" и не согласились держать в комнате кожу с мертвецов), но, во всяком случае, это были бы все-таки трофеи, свидетельствующие о моей исключительной отваге. А главное - это момент возвращения. Все уже потеряли всякую надежду когда-либо увидеть меня, а я вдруг, в один прекрасный день, возьму да и вернусь, упаду, словно снег на голову. То-то будет радость, то-то начнется всеобщее ликованье. Да ради одного подобного момента можно простить виновному все временные огорчения, причиненные им. Такие соображения подействовали на меня успокоительно, я стал забываться, и в конце концов заснул, притом крепчайшим образом. Очевидно, сама судьба хотела, чтобы будущий странник отдохнул перед дальней дорогой основательно. Спал я настолько хорошо, что даже не видел ровно никаких снов, а если и видел, то не мог вспомнить их содержания. Положим, не до того мне и было утром, чтобы вспоминать сны.

Протяжное кошачье мяуканье раздалось за окном. Кот, вероятно, был огромный и голос его прозвучал настолько громко, что я невольно проснулся. По первому началу я ничего не мог сообразить. Мяуканье повторилось. Брат, кровать которого стояла у противоположной стены нашей комнаты, тоже открыл глаза и пробормотал сонным голосом: - Проклятые коты, не дадут поспать. Впрочем, он моментально опять погрузился в сладкий сон. Теперь я понял в чем дело и страшно обрадовался тому обстоятельству, что "соня" заснул. Мне подавали сигнал. Между нами было условлено, что Саша Натаров три раза промяукает по-кошачьи. По настоящему следовало, как имеют обыкновение делать индейцы, испустить троекратный крик совы. Так оно, в сущности, и было решено. Но оказалось, что никто из нас никогда не слыхал совиного крика, потому сову пришлось заменить кошкой. Подражать же котам мы все умели очень хорошо, а Саша Натаров знал это дело вне конкуренции. Я быстро соскользнул с постели и бесшумно стал напяливать на себя различные принадлежности костюма. И когда за окном раздался третий, уже довольно нетерпеливый сигнал, я был готов. Осторожно прокрался я через прихожую, тихо отодвинул дверной запор и через минуту уже находился в саду. Оба товарищи ждали. - Молодец, - произнес Саша Натаров по моему адресу, - а я уже думал, что ты струсишь. Это задело мое самолюбие. - Я-то струшу?.. Ну уж, брат, это ты... того, сам скорее струсишь, - ответил я. Но пререкаться не было времени. - Идем, идем скорее, - торопил Саша. В одном из отдаленных уголков сада находился наш багаж. Мы его хорошенько спрятали в кустах еще накануне. Мы разделили тяжесть поровну и через несколько минут уже торопливо шагали по переулку. Шли мы в полном молчании, стараясь, чтобы на нас поменьше обращали внимания прохожие, очень, впрочем, немногочисленные в эту пору утра. Попадались больше все кухарки, часть которых шла на рынок с пустыми корзинками, а часть уже возвращалась оттуда с полными провизии кошницами. Переулок мы прошли быстро и свернули на улицу. Тут мы еще более ускорили шаги, маршируя нога в ногу, как хорошо обученные солдаты. Это занятие даже увлекло нас настолько, что Коля Бирюков, желая, вероятно, еще более подбодрить себя (он был самый нерешительный из нас) стал приговаривать.

- Левый, правый!.. Раз, два!..

И вдруг... - Миша, постой... Куда это вас несет в такую рань? Я невольно поворотил голову и весь застыл от ужаса: посреди улицы, на сквернейшем извозчике, восседал папа. Этого я ждал менее всего... Я открыл рот, чтобы что-то такое сказать, но не был в состоянии издать хоть какое-либо подобие звука. Я остался в позе жены библейского Лота, превращенной в соляной столб. - Вы это куда? - повторил отец, слезая с дрожек и направляясь в нашу сторону. Саша и Коля, пораженные и испуганные не менее меня, тоже остановились, а потом, когда отец мой уже подходил к тротуару, сделали энергичное движение вперед и... бросились наутек. В одно мгновенье они скрылись из глаз, стремительно повернув в ближайший переулок. - Куда же это вы собрались? Ровно ничего не понимаю? - говорил отец. Я, наконец, сообразил, что далее молчать нельзя. - Хотели прогуляться, - пробормотал я. - Странно, - проговорил папа, - но в таком случае, почему же Коля и Саша убежали? Что я мог ответить на это? - Не знаю. - Да спросился ли ты у мамы? - задал мне папа новый вопрос. Я настолько еще не мог прийти в себя, что снова ответил. - Не знаю. Это было уже вполне нелепо. Отец прямо не выдержал, но не рассердился, а расхохотался самым искренним образом. - Ну, и я, брат, не знаю, если ты сам не знаешь. Однако садись-ка на извозчика, дома разберемся. Тут что-то да не так. Почему товарищи убежали, как зайцы? Я, чай, не волк, не собирался их есть. Ба! - вдруг воскликнул папа, - это у тебя что за мешок?.. Проклятые припасы, они окончательно выдали меня. А извозчик тем временем уже приближался к дому. Я чувствовал, что покрыт несмываемым позором и лучшее, что мог сделать, это набраться храбрости и признаться откровенно в своих замыслах. - Прости меня, папочка, - лепетал я, окончив свое признание. Но отец хохотал, как сумасшедший, беспрестанно повторяя. - В Америку!.. Ах ты, американец, этакий... И как это вас дурней угораздило? Дома меня не успели хватиться, а потому переполоха не произошло... За чаем, однако, когда отец рассказал подробности, я пережил пренеприятные минуты. Смеялся отец, смеялась мачеха, дико заливался самым беззастенчивым хохотом брат Александр... Только бабушка сердилась, говоря, что это Бог знает что, что так можно "пропасть окончательно", да Лидочка глядела серьезно. Она одна, кажется, сочувствовала мне. Впрочем, сжалившись под конец над моим жалким видом, папа и сам признался, что в дни своей первой молодости тоже однажды убежал путешествовать. - Только, братец мой, - закончил он, - с нами тогда не церемонились... А попросту, без лишних затей, разложили...

Оказалось, что отец вернулся со своей командировки ранее, нежели сам предполагал. И только благодаря этому случайному обстоятельству нам не удалось побывать в Америке. Иногда ничтожная причина противодействует великим событиям. Чтобы не смущать меня, об этом случае упоминали мало, да скоро и вообще забыли о нем. Лидочке я поведал свои неудавшиеся планы обстоятельно... Она волновалась, сердилась, что я ей ничего не сказал, но вообще относилась ко мне с сочувствием. Она только заметила. - Ну, и отчаянные же вы все-таки. В ее глазах я был до некоторой степени героем, но зато брат, самый, очевидно, злопа-мятный человек, часто дразнил меня, а первое время так и прямо не давал прохода. - Ах ты, американец, американец!.. Этими словами он доводил меня до ярости.

Ссылки: