Медведев Л.: в гимназии: Дружба

В подобных случаях в дело пускался целый словесный церемониал. Торжественное событие требовало, конечно, некоторой обстановки, которая бы хоть чем-нибудь отличалась от серых будней обыденной жизни.

- Хочешь быть моим первым другом?

- Хочу.

- Навсегда?

- Да.

- До самой смерти?

- До самой.

- И никогда не изменишь?

- Никогда.

- Дай честное слово!

- Честное слово.

- Ну, вот и превосходно. С этой минуты ты, значит, мой первый друг. И мальчики, заключившие такой строжайший договор, связующий их вплоть до самой смерти, становились "друзьями". Дружба - дело великое. Это не какие-нибудь пустяки, это целый ряд добровольно принятых на себя обязанностей: надо жить душа в душу, помогать друг другу во всем, не иметь от друга никаких тайн, выслушивая его секреты и, в свою очередь, поверяя ему сокровеннейшие свои мысли. Ко всему тому дружба обязывает быть, насколько возможно, неразлучными, ходить на чай, обед и прогулку в одной паре и спать по возможности так, чтобы кровати двух друзей приходились рядом. Все прочее было относительно легко исполнимо, последнее только требовало некоторых жертв, иногда даже материальных.

Мальчики заключали между собой договор в вечной дружбе, но так как еще накануне этого события они не были "друзьями", то их кровати находились в разных местах спальной комнаты. Это неудобно, так как перед сном грядущим, пока не заснешь, всегда можно поболтать о том, о сем минут десять, пятнадцать. Поболтать не дурно вообще, а уж с "другом" и того приятнее. Конечно, это можно сделать только тогда, если кровати стоят рядом. Говорить в спальне, строго говоря, не полагается, но против тихого разговора дежурный воспитатель ничего не имеет. Не было бы только шума. Стало быть, приходилось беседовать шопотом, а ведь нельзя шептать в одном конце комнаты так, чтобы было слышно в другом. Пришлось бы не столько шептать, сколько кричать, а этого уже нельзя. Как же было поступить "друзьям" в таком случае? Единственный выход - поменяться с кем-нибудь местом. Иногда такой обмен местами трудностей особенных не представлял: тот, к кому обращались с такого рода предложением, потому ли, что ему было решительно все равно, где ни спать, или по доброте душевной, немедленно же соглашался:

- Хорошо, давай поменяемся. Оставалось только перетащить подушку, одеяло, простыню, вынуть из ящика находящейся около кровати табуретки мыло, полотенце, зубной порошок и щеточки для чистки зубов, и дело сделано. Но чаще бывало не так легко. Владелец нужной кровати добротой душевной не отличался, иногда же он просто напросто соображал, что тут можно извлечь кое-какие выгоды.

- Дубравский, - обращался мальчик, только что заключивший договор дружбы, - ты спишь рядом с Сидоренкой?

- Я.

- Не пожелаешь ли поменяться местами?

- Нет, не хочу.

- Но почему же?

- А очень просто: мне и на моем месте отлично спится, так зачем же я стану тревожиться.

- Но разве тебе не все равно где спать?

- Значит, не все равно, - неопределенно отвечал Дубравский. Он уже отлично понимал, что предлагающему очень хочется поменяться с ним кроватями. Конечно, он и причину отлично знал, но только своего знания не показывал. Тогда продолжался дальнейший разговор.

- Но ты все таки поменяйся, - говорил сделавший предложение, - я буду благодарен. Мне необходимо спать на твоем месте.

- Для чего? - спрашивал Дубравский с таким удивлением, как будто бы он прямо был поражен: для чего вдруг человеку понадобилось непременно спать именно на его - Дубравского кровати, а не на какой-нибудь другой. Тогда просящему оставалось только сказать истинную причину.

- Видишь ли, я теперь стал первым другом Сидоренки, а так как он спит рядом с тобой, то мне бы и хотелось перемениться местами.

- А! - с удивлением, словно только теперь поняв в чем дело, восклицал Дубравский, - это, конечно, причина, но, право же, мне очень нравится мое место, да к тому же я и сам в хороших отношениях с Сидоренкой.

- Но ведь он же не первый твой друг.

- Да, разумеется, мой не первый, если он твой первый, но для меня он все-таки пятый друг.

- Это уж не то, - вполне справедливо замечал проситель.

- А все-таки, - неопределенно отзывался неподатливый Дубравский. Он отлично сознавал, что теперь уже ему непременно воспоследует некоторая выгода. Понимал хорошо и первый Сидоренкин друг, что с жадным Дубравским не сваришь каши одними словами, что тут нужно принесть на алтарь "первой дружбы" кое-какую материальную жертву. И, чтобы уж не тратить времени даром и поскорее покончить дело, он говорил напрямик:

- Ну, если даром не можешь, то я тебе что-нибудь дам.

- В таком случае, пожалуй, потому что мне очень нравится мое место, - вздыхая, соглашался Дубравский, словно не он обдирает бедного Сидоренкиного друга, а сам делает для него огромное одолжение. И тогда следовала плата: дюжина стальных перьев, старый перочинный ножик, порция сладкого из обеда или вообще что-нибудь такое, что имело в нашем пансионском быту некоторую ценность. И Дубравский, приняв предложение, все-таки произносил:

- Знаешь, я ведь это только для тебя и сделал, для другого, поверь мне, не согласился бы поменяться кроватями ни за какие деньги.

И вот новые друзья спали рядом, держались все время вместе, горой стояли друг за друга и, казалось, этой нежной дружбе конца не будет. Но, увы!.. Не человек управляет обстоятельствами, а, наоборот, обстоятельства человеком. По крайней мере, если не во всем, то в делах пансионской дружбы. Возникало какое-нибудь недоразумение, спор за игрой в мяч, крокет или перья, и дружба, благодаря какому-нибудь нечаянному слову или жесту, разлеталась прахом.

- А, так ты вот как! - восклицал кто-нибудь из друзей. И быстро решал:

- В таком случае я не хочу иметь с тобой дела и не стану говорить. Иногда "друг", если он по натуре своей был человек миролюбивый, старался устранить недоразумение, но гораздо чаще, чтобы доказать присутствие гордости и самолюбия, от-вечал:

- Превосходно, только этого и надо. Я давно вижу, что ты притворяешься, что ты вовсе мне не друг.

- И я это отлично вижу с твоей стороны, - отвечал первый. И мальчики расходились в разные стороны... Впрочем, срок ссоры обыкновенно не бывал очень долог и "друзья" ссорились и мирились несколько раз в году. Тем не менее, если после таких размолвок, кто-нибудь спрашивал у одного из бывших друзей: - Ты разве уже не друг Сидоренки? Вопрошаемый мрачно отвечал:

- Нет, теперь он мой враг.

- И сильно вы поссорились?

- Навсегда, до самой смерти, - решительно, без малейшего колебания отвечал непримиримый враг своего бывшего друга. Но, так или иначе, дружба вообще вещь очень сложная. Одного друга, в сущности, для человека склонного к дружбе, недостаточно. Мало ли, что может случиться, и тогда, чем больше друзей, тем, конечно, лучше. А потому многие не ограничивались одним только первым другом.

- Хочешь быть моим вторым другом? - предлагал какой-нибудь мальчуган товарищу. Тот отвечал сообразно с обстоятельствами. Иногда:

- Хорошо, давай. Иногда:

- Видишь ли, я уже второй друг Карпова, но с тобой могу быть третьим другом. На это следовало согласие, но так как место "второго друга" оставалось не занято, то приходилось его искать среди других товарищей, что в конце концов и свершалось. У некоторых мальчиков, особенно склонных к благородному чувству дружбы, бывало иногда даже слишком большое количество друзей, причем таковые набирались не исключительно только из одноклассников, но и из учеников других классов. Русская пословица гласит: "не имей сто рублей, а имей сто друзей". Первая часть по-словицы у нас в пансионе вообще была неосуществима: сто рублей такая крупная сумма денег, которая пансионеру никоим образом не полагается. Но зато вторая часть поговорки, хоть отчасти, была все-таки исполнима. Конечно не сто, ибо и всех-то нас в пансионе было только около ста человек. Если бы нашелся такой исключительный любитель дружбы, который бы умудрился подружиться со всей сотней пансионеров (допустим это, хотя всякий понимает, что какому-нибудь семи- или восьмикласснику довольно мудрено подружиться с каким-нибудь "приготовишкой" или первоклассником), то у него не осталось бы места не только для "врагов" (а их тоже полагалось иметь, причем нередко под нумерацией - "первый враг", второй и т.д.), а и для тех, к кому относишься безразлично. Но отчего, например, не иметь десяти друзей? Такое количество в самый раз: не слишком много, но и не очень мало. Однако чтобы хорошенько помнить всех друзей по порядку и не сбиться в нумерации, необходимо иметь недурную память. А то вдруг возьмешь и перепутаешь: кто седьмой друг и кто восьмой. Поэтому, более аккуратные даже вели особую запись или в записной книжке, или в тетради, или просто на отдельном листке бумаги. Первый друг - Сидоренко, второй - Ельников, третий - Дубравский, четвертый - Петров, пятый - Синкевич и т. д., сообразно с количеством друзей. Иногда приходилось вести целую бухгалтерию. Вычеркивать, в случае ссоры, кого-нибудь или, сообразно с обстоятельствами, переводить одного на место другого, делать соответственные перемещения: шестого друга повышать в пятые или понижать в седьмые, если в чем-либо провинился, или если вообще нашелся какой-нибудь новый друг, более достойный занять в списке шестое место. Конечно, подобное распределение друзей имело место только в младших классах и носило довольно-таки смешной характер. Но, тем не менее, и в такой дружбе было много хороших сторон. Для "друга" полагалось делать все, что можно: делиться с ним, так сказать, последним, помогать ему, если только понадобится помощь в той или иной форме - не дать в обиду, показать урок и прочее в этом духе. Несмотря на частые ссоры, "дружба" редко прекращалась окончательно. Для этого нужны были действительно какие-нибудь основательные причины. С постепенным переходом в старшие классы чисто детские, наивные отношения таких "друзей" по торжественному договору переходили в более прочные чувства. Являлись новые связующие интересы нравственного и умственного характера, общие думы, согласные взгляды на вещи и житейские явления. И я знаю многих, которые не порвали дружеских уз и в дальнейшей своей жизни. Товарищеское отношение на "ты" осталось раз навсегда, сохранились лучшие воспо-минания, хотя судьба относилась к "друзьям детства" далеко не одинаково: иным дала многое в жизни, другим, наоборот, слишком мало... Жизненные обстоятельства разлучили, разбросали в разные, далекие одно от другого места, отстоящие на многие сотни верст друг от друга, но чувство, посеянное детской дружбой, так и осталось раз и навсегда неизменным и крепким. И как отрадно еще и теперь обменяться со старым другом мыслями путем переписки, как приятно получать время от времени фотографические карточки. Мы постарели, многие из нас хилы и больны, но в измученных жизнью, порою страдальческих чертах, так сладко находить нечто только нам одним и знакомое: дорогие, детские черты лица когда-то "первого" или "второго" друга. А если иногда приходится встретиться, то это уже настоящий праздник сердца и души. Да будет же благословенна бескорыстная детская дружба!..

Ссылки: