Королевы в военной Москве

Сохранились письма Марии Николаевны к семье брата Василия Николаевича в Саратов, написанные в конце 1941 - начале 1942 года. В них образно описана обстановка в самые трудные для столицы дни и потому, мне кажется, они представляют интерес для современного читателя. Бабушка пишет о жизни в осажденной Москве, о том, что "ночью научились спать спокойно, ибо постепенно выработали в себе презрение к смерти и решили, что смелого бомба боится, смелого смерть не берет. Проклятый немец бомбит, а мы сидим с Ивановной ( Варвара Ивановна - помощница по дому еще с нежинских времен. - Н.К.), шьем, Григорий читает нам газету да изредка заглядывает под штору - какой путь намечают по небу трассирующие пули. Когда струны нервов уж очень натягиваются, спускаемся на нижнюю площадку, выйдем наружу, понаблюдаем, да не ждем "дядю отбоя", как говорят ребята-москвичи ("мы очень любим дядю отбоя"), а ложимся спать, ибо иначе не будет сил на завтра для работы. Правда, случалось спать и не раздеваясь, и даже в валенках..."

"Какие острые моменты были пережиты - не рассказать. Присутствие т. Сталина в Москве, его речь в ноябрьские праздники были первым проблеском света и надежды. Проклятые немцы сделали в этот вечер жуткий налет, но ни один не прорвался в Москву, только небо сверкало кругом звездочками и сполохами. Добрый месяц потом мы еще тренировались в презрении к смерти, наконец радио принесло вслед за шуршанием слухов радостные вести с фронта, а ведь канонада была слышна, враг стягивал кольцо. Город ощетинился надолбами, земляными валами, бойницами, дежурными не только в учреждениях, но и в каждом парадном, но враг бежит, бежит, и город оживает, наполняется, хотя и очень осторожно, с отбором, всех выехавших не пускают, нужно разрешение коменданта города на въезд..."

"Мы не бываем голодные, но хлеб свой съедаем с усердием. Зато мы можем блеснуть изяществом своих фигур, ставших легкими и гибкими, как в 20 лет. Мы находим, что суп очень вкусен без картошки, а кашу делаем всегда размазню, чтобы не тратить масла, которое получаем по карточкам. Жиров-то приходится 30 г в день на всех троих. Дорогих магазинов у нас еще нет, и масла нигде не купишь. Мясо есть на рынке, но нет возможности платить по сто тридцать за кило, а лук - тридцать рублей и картофель - пятнадцать..."

"Интересы наши сосредоточены сейчас вокруг всех близких, растерявшихся по нашей необъятной Родине, и одно пожелание - всем собраться. Сережка все там же. Нет, вероятно, плохого, в котором не было бы доли хорошего. Работает Сергей много и пишет, вернее телеграфирует, что устроен хорошо, просит не беспокоиться о нем. Раза два в месяц шлет телеграммы нам, и мы отвечаем. По счастью, на свете живут не одни только Костики (имеется в виду А.Г. Костиков , член экспертной комиссии 1938 г. по делу отца. - Н.К.), а есть и маленькие, незаметные, сердечные, вернее, человечные, люди..."

"У нас на лестнице уже нет свободных квартир, экономия топлива заставила уплотнить нас жильцами других корпусов, а в иных местах теми, у кого не оказалось крыши над головой. Многое, конечно, зависит и от соседей, и от самого домкома. У Ляли вся лестница уплотнена, кроме нее, но не знаю, как дальше, а поэтому я сама беру жировки, плачу, заколачиваю окна в кухне, закрываю форточки, если им вздумается открыться, слежу, чтобы не замерзло отопление, т.е. делаю все. Это нелегко, т.к. вырываться со службы мне чрезвычайно трудно. Но дети должны иметь кров над головой, хотя бы это мне стоило много сил..."

"Так мучительны тревоги обо всех. Пусть новый год (1942. - Н.К.) принесет конец всем бедам и победу, удачу нашей армии, нашей Родине!"

Ссылки: