Королев С.П.: Письмо матери во время путешествия в Одессу 1929

"Суббота. Пароход "Ленин". С утра уже не видно ни кусочка земли и нас окружает вода да небо, словно покрывшее наш пароход голубым колпаком. Итак... еще один этап моего путешествия: я на пути в Одессу. Почему я выбрал морской путь - сейчас не могу вспомнить, но и не жалею об этом, т.к. ехать приятно. Я все время один в своей каюте. Отсыпаюсь вдоволь и досыта любуюсь морем. Приятно побыть одному среди такого количества воды, тем более, что я первый раз совершаю такое "большое" морское путешествие. Вчера еще, когда мы шли вдоль крымского берега, я все время торчал на палубе и не мог глаз отвести от крымских гор, окутанных лиловатым туманом. До чего изумительно красивы их громады с каймой из белых облаков на вершинах. Места все страшно знакомые, порою узнаешь отдельные камни и скалы, на которых бывал так недавно. Хорош все-таки Крым - воистину здравница всесоюзная, точно громадный сад, омываемый морем. Только в утро моего отъезда из Коктебеля, когда я провожал авто, увозившее моих товарищей на старт, только в это утро я почувствовал, как мне трудно уезжать одному в то время, когда все еще остаются. Одно утешение, что полеты кончаются в воскресенье и я в сущности говоря ничего не теряю, а работы в Москве много - надо спешить в Москву скорей. В этом году, на состязаниях, много новых впечатлений и ощущений, в частности у меня. Сперва прибытие в Феодосию, где все мы встретились в четверг 24 сентября. Потом нескончаемый транспорт наших машин, тянувшихся из Феодосии на Узун-Сырт - место наших полетов. Первые два дня проходят в суете с утра и до полной темноты, в которой наш пыхтящий грузовичок "АМО" отвозит нас с Узун-Сырта в Коктебель. Наконец готова первая машина и летчик Сергеев садится в нее и пристегивается. Слова команды, и Сергеев на "Гамаюне" отрывается от земли. Все с радостным чувством следят за его полетом, а он выписывает над нами, вдоль Узун- Сырта, виражи и восьмерки. "Гамаюн" проходит мимо нас и наш командир тов. Павлов кричит вверх, словно его можно услышать: "Хорошо, Сергеев! Точно сокол!". Все радостно возбуждены: полеты начались... Сергеев стремительно и плавно заходит на посадку. Проносится мимо палатки и кладет машину в крутой разворот и вдруг., то ли порыв ветра или еще что- нибудь, но "Гамаюн" взвивается сразу на десяток метров вверх... секунду висит перед нами, распластавшись крыльями, точно действительно громадный сокол, и затем с страшным грохотом рушится на крыло... Отрывается в воздухе корпус от крыльев. Ломается и складывается, точно детская гармоника. Миг... и на зеленом пригорке, над которым только что реяла гордая птица, лишь груда плоских колючих обломков да прах кружится легким столбом... Все оцепенели, а потом... кинулись туда скорей, скорей. Из обломков поднимается шатающаяся фигура и среди всех проносится вздох облегчения: встал, жив! Подбегаем... Сергеев действительно жив и даже невредим каким-то чудом... Ходит, пошатываясь, и машинально разбирает обломки дрожащими руками... Раз так - все в порядке и старт снова живет своею нормальною трудовою жизнью. У палаток вырастают новые машины. Нас пять человек в шлемах и кожаных пальто, стоящих маленькой обособленной группкой... А кругом все окружают нас, словно кольцом. Нас и нашу красную машину, на которой мы должны вылететь в первый раз. Эта маленькая тупоносая машина по праву заслужила название самой трудной из всех у нас имеющихся, и мы сейчас должны это испробовать. Нас пять человек - летная группа уже не один год летающих вместе, но сейчас сомкнувшаяся еще плотнее. Каждый год перед первым полетом меня охватывает страшное волнение, и хотя я не суеверен, но именно этот полет приобретает какое-то особое значение. Наконец все готово. Застегиваю пальто и улыбаясь сажусь. Знакомые лица кругом отвечают улыбками, но во мне холодная пустота и настороженность. Пробую рули. Оглядываюсь кругом. Слова команды подают коротко и сразу... только струя студеного ветра в лицо... Резко кладу набок машину. Далеко внизу черными точками виднеется старт и нелепые вспученности гор ходят вперемежку с квадратиками пашен. Хорошо, изумительно хорошо. У палатки собрана большая, красная с синим машина. Кругом копошатся люди и мне самому как-то странно, что именно я ее конструктор и все-все в ней до последнего болтика, все мною продумано, взято из ничего - из куска расчерченной белой бумаги. Сергей (Люшин) очевидно переживает тоже. Подходит и говорит: - "Знаешь - право легче летать, чем строить!" Я с ним сейчас согласен, но в душе не побороть всех сомнений. Не забыто ли что-нибудь и сделано неверно, непрочно... Впрочем, размышлять некогда... Наш хороший приятель садится в машину и шутливо говорит: "Ну, конструктора, - волнуйтесь!" Да этого и говорить не нужно и мы прилагаем все усилия, чтобы сдержаться. А потом нас хором поздравляют и вечером в штабе я слушаю, как командир (начальник воздух.сил МВО) связывает мою роль летчика и инженера в одно целое, по его мнению, чрезвычайно важное сочетание. Впрочем, я с ним согласен. Наутро приказ: я вылетаю на своей машине сам. Все идет прекрасно - даже лучше, чем я ожидал, и кажется, первый раз в жизни чувствую колоссальное удовлетворение и мне хочется крикнуть что-то навстречу ветру, обнимающему мое лицо и заставляющему вздрагивать мою красную птицу при порывах... И как-то не верится, что такой тяжелый кусок металла и дерева может летать. Но достаточно только оторваться от земли, как чувствуешь, что машина словно оживает и летит со свистом, послушная каждому движению руля. Разве не наибольшее удовлетворение и награда - самому летать на своей же машине. Ради этого можно забыть все: и целую вереницу бессонных ночей, дней, потраченных в упорной работе без отдыха, без передышки. А вечером... Коктебель. Шумный ужин вместе и если все (вернее наша группа) не устали, мы идем на дачу Павловых танцевать и слушать музыку. Эта дача - оазис, где можно отдохнуть за день и набраться сил для будущего. Впрочем, когда наступили лунные ночи, усидеть в комнате очень трудно даже под музыку. Лучше идти на море и, взобравшись на острые камни, слушать ропот моря... А море шумит бесконечно и сейчас тоже, и покачивает слегка наш пароход... Оно- то, наверное, и навеяло мне это письмо, вероятно, самое большое из всех, полученных тобою от меня... Сейчас жду Одессу с нетерпением... Ведь именно в ней мною прожиты самые золотые годы жизни человека. Кажется, это так называется... Целую тебя и Гри. Привет. Сергей".

Ссылки: