Винцентини в Одессе, трудные времена

Источник: Королева Н.С., 2002

В 1918 г. Максимилиана Николаевича направили в Одессу на строительство железнодорожной линии, которая должна была соединить Одессу с Днестром и обеспечить топливом днестровскую водонасосную станцию . Благодаря этому жители Одессы получали бы в достаточном количестве питьевую воду. Летом 1918 г. семья Винцентини переехала в Одессу. Не имея постоянной квартиры, временно жили в железнодорожном вагоне на станции Пересыпь .

Однажды, возвращаясь из города, они с ужасом увидели, что горят вагоны с их домашней утварью и имуществом знакомого инженера, также направленного на работу в Одессу. Оказалось, что поджог совершили белогвардейцы. В результате пожара из вещей не осталось почти ничего, и жизнь моей мамы, ее родителей и брата, и без того непростая, стала еще труднее. Многие одесситы занимались в то время обменом и продажей вещей, им же продавать и менять было нечего. В довершение всего мама заболела сыпным тифом и ей пришлось перейти в предоставленный в связи с карантином другой вагон. Родители выбивались из сил, чтобы как-то обогреть помещение, где лежала больная, снимали вагонные полки, пилили их, жгли в железной печке. Брата Юрия на время болезни сестры переселили к знакомым. Между тем состояние мамы долгое время оставалось тяжелым. Длительный срок она находилась без сознания. Никаких лекарств не было. Изредка приходивший врач считал положение почти безнадежным, но благодаря самоотверженному уходу родителей мама выжила. В скором времени Максимилиан Николаевич получил две смежные комнаты на Софиевской улице в бывшем барском особняке, хозяин которого продолжал жить в одной из комнат. В остальных поселилось много разных жильцов, в том числе семья Александра Матвеевича Кованько , генерал-лейтенанта русской армии, видного организатора военного воздухоплавания и авиации.

В семье Кованько росла дочь Варвара Кованько , ровесница моей мамы, с которой ее в дальнейшем связывала многолетняя дружба. В той же квартире жил с семьей бывший начальник Рижского порта Михаил Михайлович Фонзервайде , имевший охранную грамоту, подписанную В.И. Лениным , за помощь революционерам в Риге. Вместе с одной из его дочерей, Марией Фонзервайде , мама летом 1920 г. продавала на базаре стаканами воду. "Товар" подруги приносили в бидонах из дома, а покупателей зазывали восклицаниями: "Кому воды холодной с ледом!". Мария Михайловна (в дальнейшем Терницкая) обладала прекрасным голосом и позже пела в театре оперетты. До конца своих дней она оставалась близким другом нашей семьи.

В Одессе в тот период было очень голодно и холодно. Софья Федоровна не могла работать из-за частых приступов желчнокаменной болезни. Максимилиан Николаевич работал в правлении Одесской железной дороги.

Отапливались тогда железными печками-"буржуйками", которые требовали много дров. Поэтому исключительную ценность представляли деревья, росшие возле дома. Было даже установлено дежурство жильцов - а в доме их было довольно много - около каждого дерева, находившегося во дворе или на улице. Все опасались, что в темноте кто-нибудь из другого дома срубит "их" дерево, которое они сами уже наметили спилить. Ночью дети стояли на страже, а взрослые пилили дерево, потом разрезали его на мелкие части и делили между собой. Однако от холода это спасало ненадолго, и мама с братом стали ходить по дворам наниматься пилить и колоть жильцам дрова. За заготовку довольно большого количества дров они получали "чурку", которую торжественно приносили домой. Повезло еще, что во дворе дома на Софиевской улице жила мамина подруга Люся Соболева , мать которой держала корову. И вот две семьи - моей мамы и генерала Кованько, которого уже не было в живых (он умер в 1919 г.), - загодя, летом, покупали у Соболевых навоз, смешивали с водой и соломой, выкладывали в деревянные коробки без дна и без крышки - изложницы (формочки), утрамбовывали ногами и затем сушили "продукт" на солнце. Полученные таким образом брикеты, так называемые кизяки, зимой использовали в качестве топлива. Потом им посоветовали смешивать навоз с мелкими фракциями угля и угольной пылью - штыбом. Надо было идти в порт, где разрешалось брать штыб, приносить его, смешивать с водой и навозом, лепить руками шарики и затем высушивать их. Получалось отличное топливо, почти не уступавшее углю. Его использовали, чтобы согреть помещение и что-нибудь приготовить. Но готовить было практически нечего. Максимилиана Николаевича с семьей, как и других жителей Одессы, прикрепили к одной из столовых недалеко от дома, вблизи Соборной площади, куда мама вместе с братом и соседями по квартире, в том числе с детьми генерала Кованько, отправлялись каждый день. Там, простояв довольно долго в очереди, они получали в судки по специальной норме паек: "пер. суп-ячка" (перловый суп - ячневая каша), на следующий день "ячка - пер. суп" или "пер. каша" и т.д. Это было пропитание, которое Софья Федоровна умудрялась оставлять еще и на ужин.

В большом дефиците в то время была соль. Как правило, служащим выдавали немного соли и лаврового листа, но этого было недостаточно. Мама с братом ездили на Куяльницкий лиман и собирали соль там. Она была грязная, темная, почти черного цвета. Ее приходилось долго промывать там же в морской воде, потом сушить. В результате получались серые кристаллики. Эту соль, конечно, совсем не такую, какую мы употребляем сейчас, уже можно было использовать для обмена и в пищу.

Большие трудности были и с питьевой водой. В ту пору ее в городе было недостаточно. Именно поэтому началось строительство железнодорожной ветки для обеспечения топливом водонасосной станции, находившейся на берегу Днестра, которая дала бы Одессе воду. Чтобы снабжать водой семью, Максимилиан Николаевич с другом, инженером Николаем Еремеевичем Мысливым , служившим его помощником еще в Ромнах, нанимали тачку с бочкой для воды и вчетвером, вместе с мамой и ее братом, спускались по крутому Нарышкинскому спуску в грузовой порт. Там они набирали воду и везли в город. Часть воды из бочки дети продавали, так как у каждого дома стояли люди с ведрами и ждали, что кто-то привезет воду. Еще часть отдавали хозяину бочки, остальную воду везли домой. В дальнейшем появилась возможность нанимать бочку на двух колесах. Ее можно было катить по рельсам, которые тогда в Одессе были двойными, с желобком. Эту бочку мама с братом везли из порта по Военному спуску уже без помощи взрослых. Юрий впрягался спереди, мама подталкивала бочку сзади. Рукавиц не было, а погода бывала разной. Однажды холодной зимой мама отморозила руки.

В Одессе довольно долго лимитировалось электрическое освещение. Керосиновые лампы были роскошью. Приходилось ограничиваться примитивными карбидными или масляными коптилками. Проблема была и с одеждой, особенно зимой. В основном перешивали и чинили старые вещи. Первое новое крепдешиновое платье маме сшили лишь к окончанию института - в 1930 г. Особенно плохо обстояло дело с обувью. Летом ходили в "деревяшках" - самодельных сандалиях. Для своей семьи Максимилиан Николаевич делал их сам. "Деревяшки" состояли из двух частей. Передняя часть соединялась с задней кожаной полоской. Пятка упиралась в металлический задник, что обеспечивало устойчивость конструкции. В такой обувке ходили до холодов, и бойкое цоканье "деревяшек" разносилось по всей округе. Зимой мама носила допотопные бабушкины ботинки с высокой шнуровкой, а ее брат - старые ботинки отца. В общем, жизнь была трудной. Она осложнялась еще и тем, что в начале 1920-х годов Максимилиана Николаевича трижды арестовывали органы советской власти. Никто не мог понять, в чем дело, но в квартире производили обыски, которые ничего не давали. Максимилиана Николаевича забирали на 2-3 недели в тюрьму, потом выпускали, и он продолжал работать на прежнем месте. Через некоторое время семья переехала на улицу Островидова, бывшую Новосельскую, в квартиру, где жил один из друзей Максимилиана Николаевича по гимназии профессор В.Е. Ставраки . Заняли две комнаты несколько большего размера, чем на Софиевской, хотя тоже в коммунальной квартире - с длинным коридором, выходом из кухни на черный ход и антресолями для прислуги, которые теперь использовались как чулан. Когда в Одессе открылись трудовые школы, маме и ее брату учиться в них не пришлось. Юрий, правда, некоторое время занимался в реальном училище им. святого Павла, достопримечательностью которого была отгороженная красным бархатным шнуром парта с надписью: "Здесь сидел Лейба Бронштейн-Троцкий ". Мама в тот период не училась нигде.

Ссылки: