Письмо Сталину от Баланиной (матери Королева С.П.) 15.07.1938

Попутно он летает, тренируется как летчик-испытатель, готовится. Жутко мне было, , а сын шутил: "Полетим еще с тобой на Луну!". В Московский ГИРД вливается Ленинградский и на базе Московского ГИРД создается РНИИ (Реактивный Научно-Исследовательский Институт) , позже Институт N 3 . Директором становится Клейменов из Ленинграда, сын теперь помощник - технический вредитель. С этого времени начинается горестная полоса в работе сына и в моей памяти, директор поначалу, что называется, "мягко стелет", но мало-помалу начинается, и я слышу горькие сетования сына, что методы административного руководства вызываают явное недовольство сотрудников, падают темпы работы, планы уже не выполняются, падает прежний энтузиазм, против некоторых мероприятий сын вынужден категорически возражать и т.д. Последовало неожиданное для сына устранение его от должности технического директора - возвратясь из отпуска, прочел на стене приказ, казалось бы, естественно обидеться и уйти, но сын рассуждал, что дело дороже, все условия для работы, квалифицированный коллектив, оборудование - решил уйти в творческую работу и остался в должности старшего инженера, конструкторская группа под его руководством скоро развернулась в обширный отдел - он волей-неволей был поставлен во главе его. Назначенный техническим директором ленинградец Лангемак держался корректно. Сын ярился, полагая, что Институту действительно нужен для дела военный специалист, - однако этим не кончилось, как из рога изобилия посыпались неприятности, сегодня одно, завтра другое, доносы - то в ОГПУ, то по линии Наркомвоенмора, тяжела была обстановка! Сотрудникам сына, помнится, тоже доставалось. Люди стали разбегаться. Помню, сын старался сохранить кадры, уговаривал, убеждал остаться - сына все теснили, то сюда вызывают, то туда - по доносам или жалобам (не знаю, как назвать) директора Клейменова. [Директору Клейменову не удалось "выжить" сына. Дело дошло до Комиссии Соц. Контроля. Здесь сын все высказал, что наболело. Помнится, Куйбышев лично советовал примерно так: директору - бережно относиться к молодым специалистам и создать им необходимые для работы условия, а сыну - сдерживать свой харакрер - в характере сына нет угодничества, и подчас он резок). Сыну внешне работать как будто стало спокойнее. Клейменов дал сыну партийные рекомендации, сын принят был в ряды сочувствующих, вел кружки. Но все же велась, по- видимому, какая-то тактика исподволь, когда был брошен намек на преступную связь с врагами народа, когда Клейменов забрал партийную рекомендацию, когда сын был исключен из сочувствующих - на что была ставка? Общественность настораживается, обстановка сгущается. А между тем арестовывают самого Клейменова, но тень уже брошена! Разве сыну кто-либо в Институте даст теперь необходимые для него партийные рекомендации? Конечно нет! Их надо искать на стороне, Иосиф Виссарионович! У меня ведь никаких фактов в руках, мне ведь, слушая сетования сына, видя его расстроенным, взволнованным, в голову не приходило запоминать имена кого-то в парткоме, кого-то на производственном совещании! Чаще всего слышала фамилию инженера Костикова , у меня с ним ассоциируется неимение целых годов у сына. Инженер этот появился как будто вскоре после организации РНИИ , точно не знаю, чем, но они не пришлись друг другу по душе. Сын считал его не особо сведущим в области работы; годы производственной работы это как будто подтвердили. Тем не менее двигается по служебной лестнице. Сын, прямой и резкий, никаких кривотолков, никаких передергиваний фактов и виляний не терпел, и когда все съежились и молчали, он выступал и защищал себя или другого, считал его правым. К человеку с таким характером, ясно, два отношения: либо враждебность и подковырки - либо симпатия - явная или скрытая. Какой-то рабочий рассказывал сыну о том, что он когда инженер Костиков требовал у нового директора снятия с работы сына, на что тот возражал, что раз НКВД его не сняло, у него нет оснований делать это. сейчас же при новом директоре и его техническом заместителе Костикове происходит понижение по должности - сын больше не заведующий отделом. Но ведь пришел директор Слонимер, новый человек, спрашиваю сына, как теперь работается, и слышу в ответ: лучше, но ненамного. Костиков ведь рядом - он ближе к директору, чем я.

А работа? 7 лет упорного труда, где все - опыт и умозаключение. Ни моральные удары, ни тяжелая обстановка не сломали его энергию. Упорно работает, убежден глубоко, что скорое завершение работы докажет реальность поставленной задачи, правильность метода, само собой рассеет тягостную обстановку. Он у цели! Раненый, окруженный врачами больницы, он негодует, что должен лежать, когда в работе остались последние штрихи. Он надеялся закончить ее к торжественному дню выборов - 26 июня.

Сын был так скуп всегда в своих разговорах о работе, что фактов у меня нет никаких, повторяю. Написать тов. Ежову что-то конкретное я не могу. Это все мои воспоминания о разговорах, мои впечатления. Я даже хронологическую точность событий утверждать не могу. Это то, что мы вместе перестрадали, и я считаю абсолютно неправдоподобным и психологически невозможным, чтобы сын - человек независимый и прямой, в течение 5-6 лет лгал, придумывал, играл комедию, рассказывая мне, своей матери, об обстановке его работы и взаимоотношениях, тормозящих ее.

Разговоров о работе, она ведь секретна, он вообще не допускал, но из отдельных каких-то штрихов у меня создалось впечатление, что работа нова, трудна, литературы нет, даже старые профессора много не помогут, но она день за днем движется вперед, что мечта стольких лет его жизни воплощена в этот объект, что это будет новое мировое достижение, новая слава родине, что она имеет исключительное значение.

Сын мне как-то сказал, что он имеет основание думать, что сам товарищ Сталин интересуется этой работой.

Сын готовился предъявить в ближайшее время Правительственной Комиссии свои достижения. И в такой момент, к несчастью, сын был ранен при личной проверке опыта.

Сын не любит слез, и я, дорожа его дружбой, держусь бодро, приходя в больницу, но страх за него жив. И вот он сказал как-то мне: "Ты не горюй, мама, если даже мои опыты окончатся трагически для меня, дело новое! Я в него вложил жизнь и не жалею! Но зато, в случае удачи товарищ Сталин скажет: у нас не было реактивной техники, теперь она у нас есть!".

И я спрашиваю себя все эти дни: как же получилось, что такая работа протекала в такой неестественной обстановке, работа, которая имеет сейчас, может быть, действительно особое значение, - обрывается почти в момент ее завершения? Почему не дали ее завершить? Виноват ли здесь действительно сын, или... не смею делать никаких умозаключений. Тов. Ежов и не такие клубки распутывал!

Я понимаю значение большевистской бдительности, дорогой Иосиф Виссарионович, и только хочу знать, где же истина?

Вас же, дорогой Вождь и Учитель, прошу об одном - об ускорении производства расследования по делу моего сына КОРОЛЕВА С.П. и о смягчении условий заключения в этот период, т.к. ко времени ареста он находился еще на больничном листе, не успел оправиться от перенесенного им сотрясения мозга, и т.к. повышенные нервные переживания и потрясения в этом состоянии могут оказать пагубные результаты на его творческие способности и на его силы как летчика-испытателя. Москва, Октябрьская ул. д. 38 кв. 236

Баланина М.Н. (по первому браку Королева) 15/VII-38 г."