Электростанция "Электропередача": противодействие общественных кругов

В 1912-м Р.Э. Классону пришлось надолго "раздвоиться": оставаясь директором Московского отделения Общества 1886 года, заняться вплотную строительством в Московской губернии районной станции на местном топливе. Поэтому и наше повествование здесь соответственно раздваивается. В апреле 1913-го губернский проект был оформлен как дочернее акционерное общество "Электропередача" , это название затем закрепилось и за собственно станцией. "Электропередача" осенью 1913-го уже работала на местную промышленную нагрузку. А вот с поставками электроэнергии в Первопрестольную дело приняло неожиданный оборот. Естественной трассой для линии напряжением 70 киловольт и соединения "Электропередачи" с Раушской станцией была обочина Владимирского (Нижегородского) шоссе, начиная от 71-й его версты и до Москвы. Прокладка ЛЭП и ее обслуживание при этом было бы достаточно простым делом. Некоторые перипетии противодействия Губернской земской управы "дочке" "Общества 1886 года" приводились в докладе Р.Э. Классона "Правовое положение областных электрических станций" на совещании по подмосковному углю и торфу в ноябре 1915-го: У многих на памяти еще острая полемика в газетах по поводу первой областной станции в России - станции Общества "Электропередача". Теперь острота прошла, предприятие так или иначе преодолело поставленные ему препятствия, успешно работает, и вопрос, в большей своей части, отошел в область истории. Но, к сожалению, пример Общества "Электропередача" едва ли вызовет подражание. Слишком труден и дорог оказался путь, по которому ему пришлось идти. Если совещанию угодно, то я в кратких чертах укажу на практическом примере на те трудности, с которыми пришлось встретиться первой областной станции. И я надеюсь доказать, что, если условия осуществления будущих станций не будут улучшены путем соответственных законодательных положений, то над широкой утилизацией торфяных болот и малоценного угля надо на долгое время поставить крест. Обычно у нас считают, что предприятия, имеющие характер общественного пользования, всячески поддерживаются организациями общественного самоуправления, но встречают противодействия в бюрократических кругах. История Общества "Электропередача" представляет разительное опровержение этого ходячего взгляда. Обществу "Электропередача" пришлось стать в известные подчиненные отношения к губернским и центральным властям, а с другой стороны ему пришлось иметь много дел с земствами и городами.

Административные органы проявили по отношению к новому предприятию спокойное и бесстрастное отношение: от предприятия были затребованы точные проекты и планы, действия его строго контролировались, все сооружения подвергались тщательному осмотру для определения, насколько таковые согласованы с интересами других ведомств и с требованиями общественной безопасности. Но все требования, при всей своей строгости, были исполнимы и гарантировали, что техническая сторона предприятия будет поставлена на возможную степень совершенства. Правда, администрация не предоставила Обществу "Электропередача" никаких льгот и прав, но она, может быть, и не могла этого сделать, в виду неполноты существующего законодательства. Во всех тех случаях, когда интересы нового Общества соприкасались с интересами земств, городов, крестьянских обществ и частных лиц, Администрация бесстрастно уклонялась от вмешательства и предоставляла решение вопросов частному соглашению. Но насколько объективно было отношение административных органов, настолько, к сожалению, пристрастно и субъективно было отношение общественных организаций. Казалось бы, что такое простое и ясное обстоятельство, что население получит возможность пользоваться или не пользоваться по желанию дешевой электрической энергией от вновь устраиваемой районной станции, не должно бы вызвать ничего, кроме сочувственного внимания. На деле, однако, оказалось совершенно обратное. Перед тем, как Общество "Электропередача" было финансировано, учредители его обратились к председателям Губернской и Земской Управ и встретили самое благожелательное принципиальное отношение. В скором времени, однако, главным образом под влиянием газетной агитации, это благожелательное отношение сменилось прямо противоположным. Постройка областной станции представлялась в печати как явление, угрожающее общественной безопасности. Были пущены в оборот излюбленные слова, как-то: монополия, кабала, засилье и пр. Губернское Земство и города стали чинить бесконечные препятствия новому предприятию. Нельзя сказать, чтобы все эти действия были вполне бескорыстны. Напротив, в основе всех этих действий лежало совершенно определенное, нескрываемое желание как можно больше получить от нового предприятия в свою пользу. Так Губернское Земство соглашалось на предоставление обочин Нижегородского шоссе под воздушные линии нового предприятия, но постепенно и непрерывно повышало свои требования и, наконец, дошло до совершенно фантастических арендных сумм, выражающихся уже не в десятках, а в сотнях тысяч рублей ежегодного платежа. Города, с которыми пришлось иметь дело, предъявили совершенно не осуществимые и явно невозможные требования. Интересы общие, интересы населения были совершенно упущены из виду в этой погоне за отчислениями и компенсациями. А вслед за общественными организациями на этот же путь встали крестьянские общества и частные лица. Отсутствие каких-либо законодательных положений, устанавливающих права для электрических станций общественного пользования утилизировать для своих надобностей, за известную, определенную плату, дороги, привело к тому, что для проведения воздушных линий пришлось входить в частные соглашения со многими десятками крестьянских обществ, частных лиц и общественных организаций. Крестьянские общества в своих переговорах открыто говорили: "мы знаем, что вам некуда деваться, так как вас теснит земство - поэтому платите нам столько, сколько мы просим". Слишком долго и утомительно было бы перечислять те невероятные трудности, с которыми сопряжено было заключение договоров с десятками крестьянских обществ. Все старания Общества заключить какой-либо договор с Московским Губернским Земством оказались безуспешными. Переговоры продолжались два года и три месяца и не привели ни к чему, так как в течение этого времени Земство непрерывно повышало свои требования, и когда Общество соглашалось на известный ряд требований, то Земство не останавливалось на этом, а выдвигало ряд новых требований. Может быть, земства и города и правы, желая обложить известным налогом в свою пользу областные станции. Но совершенно необходимо, чтобы размер этого обложения был точно известен и заранее определен и чтобы в этой области не было произвола. Раз все эти платы и отчисления будут нормированы, всякий предприниматель будет идти с открытыми глазами, зная, сколько и кому надо платить. При нынешнем хаотическом и бесправном положении никакие расчеты, а, следовательно, никакое финансирование предприятий невозможно. Пример Общества "Электропередача" подтверждает это очень ярко. Все сооружения Общества уже были возведены, капитал был затрачен, а между тем из-за бесконечных переговоров с Губернским Земством нельзя было начать отпуска энергии. Если сосчитать проценты, потерянные в течение этого времени на капитал Общества в 10-11 млн рублей, то накладные расходы на предприятие, отягощающие его активы, выразятся в сумме близкой к миллиону рублей, представляющие совершенно бесполезные и никому не нужные затраты" (Труды совещаний по подмосковному углю и торфу, созванных в Москве на 20-22 ноября 1915 года Московским Уполномоченным Председателя Особого совещания по топливу. 1915).

Здесь стоит отметить, что Р.Э. Классон характеризовал свою деятельность как реализацию весьма актуального проекта "общественного пользования", в то время в основе действий общественных самоуправлений, по его мнению, "лежало совершенно определенное, нескрываемое желание как можно больше получить от нового предприятия в свою пользу". Последние же, как мы увидим ниже, эту деятельность воспринимали как стремление "Общества 1886 г." расширить и усилить свой давний монополизм.

Через семь лет, в рукописи "Десятилетие станции "Электропередача" (1912-1922)" наш герой уже мог позволить себе развернутое и даже художественно-философское осмысление этого сюжета. Для начала приведем настрой различных слоев общества в отношении новостройки и ввода ее энергии в город: "Как же отнеслись московские общественные круги к сооружению первой районной станции именно в московском районе? В общем, можно сказать, что отношение было сплошь недоброжелательное.

Единственно, чисто технические круги интересовались вопросом, приезжали смотреть постройку и вообще проявляли интерес к делу. Напротив, всякие общественные круги, городские, земские и проч., проявляли резко отрицательное отношение. Возвыситься до понимания того, что электрификация Московской губернии, которая имелась в виду постройки ряда районных станций, может только оживить губернию и содействовать ее росту, по-видимому, было совершенно недоступно общественным деятелям. Или, вернее, это сознание затуманивалось другими соображениями, очень характерными для русского общества, к сожалению, не только десять лет тому назад, но в значительной степени даже и для современного общества, несмотря на резко изменившиеся условия. Это была боязнь, что кто-то заработает на этом деньги, притом большие. Боязнь, что кто-то может заработать на таком деле, которого сами лица, боящиеся этого, никогда не предпринимали, чрезвычайно распространена. Целый ряд заседаний был посвящен вопросу о том, что Общество 1886 года, благодаря постройке районной станции, будет иметь большие выгоды, так как воспользуется дешевым [торфяным] топливом взамен дорогого нефтяного. Элементарное правило всякой промышленной деятельности - самим жить и давать жить другим - совершенно недоступно пониманию русских общественных кругов. Самим жить еще можно, но давать жить другим никак не следует. Казалось бы, если постройка районной станции является предметом чрезвычайно выгодным, то, как только это выяснится, вслед за первой станцией страна должна покрыться целой сетью районных станций, и это должно бы оказать самое благотворное влияние на ее развитие. Последнее даже было бы желательным, но нельзя было допустить, чтобы на этом кто-то заработал. И потому отношение всех общественных кругов было крайне враждебно. Может быть, это объясняется недостаточной деловитостью, недостаточным промышленным пониманием московских кругов. Потому что за несколько лет перед этим мне пришлось строить две электрические станции в Баку в ультра деловой нефтяной обстановке. И там никакой вражды, никакого предубеждения не было, хотя электрификация промыслов являлась тоже совершенно новым делом. Когда за границей финансировалась Электропередача, банкиры меня несколько раз с опасением спрашивали, уверен ли я в том, что нам удастся без затруднений обойти многочисленные частные владения и беспрепятственно провести линию до Москвы. Опыт [прокладки] заграничных линий, встречавших в лице частных собственников зачастую непреодолимые препятствия, заставлял их опасаться того же и в России. Я их разуверил, сказав, что нам придется иметь дело при проведении линии не с царскими чиновниками, а исключительно с земством и отчасти с городом, т.е. с либеральной частью страны, которая, несомненно, поймет большое экономическое значение как утилизации торфяных болот, так и передачи электрической энергии по Московской губернии и, в частности, в Москву. Я уверил их, что все наши начинания будут встречены не только сочувственно, но даже с распростертыми объятиями. Увы, действительность заставила меня совершенно разочароваться в финансово-экономической прозорливости земства. И те трудности, которые встали на нашем пути, как строителей первой районной станции, были так велики, что заслуживают быть занесенными в историю.

Пока мы строили станцию, пока мы осушали болото и пока мы прокладывали железные дороги через болото, стоя по колено в воде и срубая деревья для того, чтобы продвинуться вперед с рельсовыми путями, мы не видели ни земства, ни города. Когда мы боролись с опустошительным пожаром в 1912 году, мы земства не видели. (ф. 9508 РГАЭ). Но вот весьма привлекательный для снятия дивидендов объект приобрел реальные очертания, и губернские и городские самоуправления решили, по версии нашего героя, прибрать "Электропередачу" - каждое к своим рукам: "Когда в 1913 году мы оборудовали болото тридцатью [торфяными] машинами, когда к этому времени была пущена в ход станция, появилось земство и заявило, что станция, собственно говоря, принадлежит ему на том основании, что оно, земство - хозяин губернии. При незыблемости в то время института частной собственности такое требование было чрезвычайно оригинально. Но оно нашло в скором времени подражателей, так как через некоторое время Московское Городское Самоуправление заявило, что если мы будем пускать ток в Москву, то станция должна перейти в собственность города. Таким образом, явился второй претендент. Мы, конечно, не имели ни малейшего желания отдавать станцию ни тому, ни другому, но проведение воздушной линии в Москву встретило чрезвычайные препятствия. Прежде всего, город заявил принципиальный протест и только при условии отдачи ему станции в собственность соглашался впустить дешевый торфяной ток в Москву. То обстоятельство, что от дешевизны электрической энергии выигрывала бы московская промышленность и московские обыватели, по-видимому, никак не могло уместиться в мозгах городских деятелей. Земство соглашалось дать разрешение провести воздушную линию вдоль [Нижегородского] шоссе, но условия аренды, которые оно при этом поставило, были настолько фантастически велики, что не представлялось никакой возможности исполнить их пожелания. Громадная арендная плата, которую требовало земство за узкую полосу отчуждения под линию, была так высока, что, капитализируя эту сумму, можно было скупить все земли между Москвой и "Электропередачей", а не только узкую полосу отчуждения. Кроме Губернского ведомства, выступило со своими требованиями еще и уездное земство. И все наперерыв старались выставить свою заботу об общественном благе, предъявляя все большие и большие требования к новому Электрическому Обществу, фигурировавшему тогда в прессе под именем "Синдиката" . Поскольку "Синдикат" на удовлетворение этих, чрезмерных требований не пошел, против него развернулась злобная кампания: "Как Общество 1886 года , так и Общество "Электропередача" подверглись ожесточенной травле в прессе. Особенно злобствовало "Русское Слово", которое почти ежедневно преподносило своим читателям самые свежие фантастические сведения о том, что "Синдикат" скупает, и уже скупил, все торфяные болота, что это представляет огромную опасность для русской промышленности и с этой опасностью надо бороться всеми силами. Ежедневно оплакивалась потеря торфяных богатств, перешедших в руки зловредного синдиката. Указывалось даже точно, какие именно болота уже скуплены. И все это представляло собой плод чистой фантазии: Общество Электрического Освещения купило только одно болото в Тверской губернии с целью построить там вторую районную станцию после Электропередачи. Все разговоры о скупке синдикатом торфяных болот представляли чистый вымысел, тем более что никакого синдиката не существовало.

Но агитация "Русского Слова" имела курьезные и неожиданные последствия: по мере увеличения травли и оплакивания продолжающейся скупки действительно стали являться в Общество чуть ли не ежедневно собственники торфяных болот, которые предлагали и навязывали свои болота. Мы всем им отказывали, но благодаря непрерывно сыпавшимся со всех сторон предложениям у нас составилась довольно полная картина тех торфяных угодий, которые имеются вблизи Москвы. Эти данные были значительно полнее имевшихся официальных карт, и с этой стороны представляли значительный интерес".

Как мы увидим ниже, злобствовало не только "Русское Слово", но, например, и "Московские Ведомости", страницы которой за 1914-15 годы автор этих строк не поленился проштудировать. Далее Р.Э. Классон описывал, шаг за шагом, свои мучительные контакты с "народными избранниками": "Переговоры с земством велись в течение многих месяцев. Тогдашний председатель губернского земства Грузинов был единственным толковым человеком, понимавшим все значение электрификации для губернии и имевшим мужество поддерживать наши ходатайства и желавший придти к определенному реальному соглашению. Для этого надо было иметь, действительно, огромное гражданское мужество, так как на него посыпались нападки "Русского Слова". Оно открыто обвиняло его в продажности, и целый ряд либеральных борзописцев старался выставить себя и свои заслуги по предъявлению неисполнимых требований к Электрическому Обществу за счет Грузинова.

После долгих предварительных переговоров, наконец, было решено выработать договор между земством и Электрическим Обществом. От земства, кроме председателя Грузинова, должны были выступить 13 уездных председателей, не считая экспертов. Среди экспертов особой "злобностью" выделялся Ржевский . Ржевский в свое время вместе с Михайловским стояли во главе Электрического Общества "Унион" . Но так как Михайловский был раньше содержателем кофейной, и этот "электрический стаж" оказался недостаточным для технического директора, а Ржевский оказался плохим финансистом, несмотря на, кажется, математическое образование, то они в короткое время разорили Общество "Унион". Но с тех пор Ржевский и сам стал считать себя авторитетом по электрическим вопросам, и был признан таким авторитетом со стороны земства, консультантом которого он был приглашен. Ржевский был, несомненно, злым гением земства в этом деле, и ему, главным образом, обязано население Московской губернии тем, что ее предположенная электрификация не осуществилась до войны. Когда, наконец, было назначено первое заседание по обсуждению представленного нами проекта договора между земством и Обществом, то я и коммерческий директор Общества Буссе явились к назначенному часу, т.е. к 8 час вечера. Никого не было. В половине девятого явился председатель Грузинов и к половине десятого собрались три члена комиссии - три уездных председателя. Решили обсуждать договор. К 12-ти часам ночи успели обсудить четыре параграфа, и следующее заседание было назначено через три недели. Через три недели в 8 час вечера мы являемся - никого. В половине девятого явился председатель, в половине десятого собрались четыре уездных председателя, но, увы, совершенно другие, чем на первом заседании. Начали обсуждать договор с первого параграфа. К 12-ти часам обсудили четыре или пять параграфов. Следующее заседание было назначено через месяц. Повторилась та же самая история. Каждый раз являлись новые лица, которые требовали пересмотра уже рассмотренных параграфов. Вся эта история продолжалась девять месяцев и напоминала солдатские спектакли, в которых на репетиции приходят одни и те же солдаты, а на окончательный спектакль случайно откомандировываются новые, совершенно ничего не знающие солдаты. Я потерял всякое терпение и отказался от дальнейшего ведения переговоров. Меня заменил в переговорах мой товарищ по "Обществу 1886 года" Э.Р. Ульман . Он повел дело совершенно другим способом, вступив на путь бесконечных уступок земству и соглашаясь на все его требования. Ульман исходил из того положения, что совершенно абсурдные требования будут впоследствии откинуты самой жизнью, как нереальные. Но и этот способ ведения переговоров ни к чему не привел, так как всякий раз, после того как Ульман соглашался на все требования земства, последнее выдвигало новые, гораздо большие требования. А когда и на них следовало согласие, то земство выдвигало третьи, уже совершенно безграничные требования. Переговоры опять уперлись в тупик, время шло, станция была закончена, но не могла подавать энергию в Москву и работала в убыток, так как местная промышленность брала пока ничтожное количество энергии. Тогда мы решили обойти совершенно земство и провести линию через крестьянские земли, через леса и болота. Сначала надобно было пройти верст 20-25 через земли Богородско-Глуховской Мануфактуры . С ее собственниками, как с деловыми людьми, мы столковались довольно быстро. Хотя, конечно, наше безвыходное положение, имея в виду готовую станцию и отсутствие рынка, было в достаточной степени учтено нашим противником при соглашении. Затем немалую трудность представляло проведение линии через двадцать, приблизительно, крестьянских обществ . Чтобы иметь конкуренцию, мы вели переговоры одновременно с крестьянскими обществами, лежащими к северу от шоссе и к югу от шоссе. Но впоследствии оказалось, что земство не позволяет нам даже пересекать шоссе. И потому южный вариант, требовавший пересечения шоссе, был отброшен. Переговоры с двадцатью крестьянскими обществами представляли чрезвычайную трудность, так как у крестьян не было никакого масштаба на то, что можно просить и чего нельзя. Мы поручили это дело особому специалисту, который употребил следующий "научный прием": как только он приходил к соглашению с какой- нибудь деревней об установке столбов на их земле за известную плату, то увозил уполномоченных в Москву и там поселял их в гостинице, пока вел переговоры с соседними деревнями. И когда, наконец, все двадцать селений выслали своих уполномоченных, то сразу в один день договоры были со всеми с ними подписаны. Таким образом, возможность провести линию в Москву помимо земства была достигнута. Перед тем как окончательно заключить договоры с крестьянами, я отправился к председателю губернского земства Шлиппе , который заменил Грузинова, павшего в значительной мере жертвой поднятой против него травли за проявленное им гражданское мужество в нашем деле. И заявил ему, что мы считаем земство хозяином губернии и что мы готовы платить ему столько, сколько мы заплатим Богородско-Глуховской Мануфактуре и всем крестьянским обществам вместе при условии, что оно согласится предоставить нам возможность провести линию вдоль шоссе. В противном случае мы его обойдем, и земство не получит ничего. При этом разговоре присутствовал Ржевский , который уверил председателя, что все это провокация со стороны Электрического Общества, что оно пойдет на все уступки и что ни на что соглашаться не следует. Тогда я на другой день заключил договоры с крестьянами, уплатил все причитающиеся деньги и написал земству письмо, в котором сообщил, что Общество отказывается от своего проекта электрифицировать Московскую губернию, так как, очевидно, условия для нее еще не созрели. Ведь переговоры с земством продолжались два года и четыре месяца и ни к чему не привели. На другой день в "Русском Слове" была громовая статья, в которой Общество упрекалось в провокации (?), но ни единым словом не осуждалась ни близорукая политика земства, ни вредная роль Ржевского во всем этом деле. Почему поступок Общества являлся "провокацией", для меня до сих пор остается неясным. Вообще это слово постоянно применялось ко всем действиям Общества, и никто не давал себе труда объяснить, в чем, собственно, состоит провокация. Ржевский же и после продолжал считаться незыблемым авторитетом в земстве.

Планы Общества Электрического Освещения в то время были очень широки. Кроме Электропередачи, оно предполагало построить районную станцию на великолепном Тверском болоте и так же передавать энергию в Москву. Кроме того, предполагался целый ряд линий высокого напряжения по направлению к промышленным центрам Московской губернии, и, несомненно, осуществление такой широкой программы пошло бы на пользу населению и промышленности губернии. Неспособность земства, состоящего, казалось бы, из интеллигентных, либерально настроенных людей, понять выгоды такой электрификации губернии, для меня осталась непонятной. И я никак не мог объяснить себе психологию этих людей, которые прекрасно знали, что сами ничего не в состоянии сделать в технической области и что если можно ожидать чего-либо в подъеме промышленности губернии, то только от иностранного капитала.

Русский капитал на такие, сравнительно малодоходные предприятия как электрические, дававшие в лучшем случае 8% [годовых дивидендов], совершенно не шел. Он работал главным образом в текстильной промышленности, где привык получать большие доходы на затраченный капитал. А в такое непривычное, новое дело как электрическое привлечь русский капитал не было никакой возможности. У этих людей не было простой коммерческой сообразительности, которая давала бы им возможность оценить, на какие уступки может пойти иностранный капитал и на что он никогда не пойдет. Стремление сорвать в свою пользу как можно больше было, конечно, естественно. Но это стремление, к сожалению, никаким "умом" не ограничивалось и не направлялось. Частная собственность на землю представляла чрезвычайный тормоз для развития электротехнической промышленности, и один какой-нибудь упрямый собственник мог привести к нулю соглашение с целым рядом более толковых и сговорчивых людей.

Война (1914 г) подорвала незыблемость принципа частной собственности. И уже во время войны ток с Электропередачи беспрепятственно посылался в Москву по правительственному распоряжению, вопреки протестам города и земства, которые продолжали свою оппозицию даже в ущерб государственным интересам. Вообще электрификация страны в широком масштабе возможна только при том непременном условии, что воздушные электрические линии пользуются правом беспрекословного отчуждения земли. Во всей этой истории и город, и земство, несмотря на свой политический либерализм, играли явно реакционную роль и показали глубокое невежество в экономических вопросах. Лично мне они испортили много крови, так как, не говоря уже о нелепых бесконечных заседаниях, меня каждый раз попрекали банки, когда я приезжал за границу, и иронизировали над моим заявлением, что с либеральным земством и городом легче иметь дело, чем с царскими чиновниками.

Действительно, наши обращения в министерства закончились признанием нашей правоты в этом деле. Но министерства не решались прямо выступить против земства, откровенно говоря нам: "Что нам за охота из-за вас ссориться с земством?". Еще одной противодействующей стороной неожиданно стало Императорское Русское техническое общество ( ИРТО ), точнее его представитель Карл Карлович Мазинг . Этот персонаж, член партии конституционных демократов (кадетов), в 1910-х председательствовал в Московском отделении ИРТО, был гласным Московской Городской Думы. В 1915-м в материале "Прогресс русской техники и Карл Карлович Мазинг", Р.Э. Классон (под псевдонимом "Промышленник") позволил себе отпустить весьма резкие филиппики в адрес этого реакционного персонажа:

Московское отделение ИРТО деятельностью технической не блещет. Вероятно, соответственно этому и председательствует в нем даже не техник, а педагог Карл Карлович Мазинг. В технике имя К.К. Мазинга совершенно неизвестно. Известен он только как педагог, имеющий реальное училище, да как политик-гласный, резко и крикливо выступающий в [московской городской] Думе по техническим вопросам, почему-либо приобретшим "политическую" окраску. По поводу г. Мазинга можно сказать, что инженеры и техники прощают ему его техническую несостоятельность, считая его великим политиком, а политики, в свою очередь, снисходительно смотрят на его политические выкрикивания, считая, что эти слабости покрываются его большим техническим авторитетом. <...> До сих пор говорили много и убежденно о вреде "Общества 1886 года" , как Общества старого, всем известного и всем чем-либо досадившего. Но г. Мазинг не захотел смешиваться с толпой и говорил именно об Обществе "Электропередача" , которого он, по всей вероятности, никогда не видел и о котором знает, как большинство москвичей, только понаслышке - что устроилось на торфяных болотах электрическое общество. Выстроило там целый городок. Много спорило с Земством и с окрестными городами. Осветило эти окрестные города. Протянуло свои провода даже до границы Москвы. Провело электрический ток высокого напряжения, до сих пор не известного в России. Стало разрабатывать торф машинным способом. Словом, проявило деятельность необычную, заставившую одних заинтересоваться, а других обеспокоиться. К числу обеспокоившихся принадлежал К.К. Мазинг. Знакомиться с делом он не счел нужным, а с большой авторитетностью решил, что все эти начинания вредны, а, главное, не патриотичны. А патриотичности у Карла Карловича хоть отбавляй. Появился какой-то иностранный трест, наверное, немецкий, который, не спросясь г. Мазинга, вдруг вздумал работать в России, с несомненною целью, перекачивать русское золото в широкие, наверное, берлинские, карманы. Немудрено, что истинно русское сердце Карла Карловича вскипело, и он закричал, что не допустит, чтобы Россия, страдавшая раньше от татарского ига, теперь страдала от ига немецкого. Нам вполне понятно возмущение г. Мазинга. Мы сами предпочли бы, чтобы в России весь технический прогресс совершался бы трудами русских инженеров, без помощи иностранного руководства и иностранных капиталов, но нам непонятно, зачем г. Мазинг сюда приплел ИРТО, у которого задачи технические, а отнюдь не политические. [Действительно,] п.1 устава ИРТО гласит: "Императорское Русское Техническое Общество имеет целью содействовать развитию техники и технической промышленности в России".

Не стяжав славы и успеха на поприще содействия техническим предприятиям, г. Мазинг, по-видимому, решил стяжать таковые на поприще противодействия и не останавливаться для достижения столь высокой цели перед некоторой фальсификацией общественного мнения. Сколько мы ни спрашивали у московских членов ИРТО, никто из них не слыхал ничего об общем собрании этого Общества, на котором оно дало поручение г. Мазингу выступать от его имени. Может быть, ИРТО и действительно сделало бы такое постановление - уверенности в этом у нас нет. Но тогда оно, как научное общество, должно бы обосновать свое поручение всесторонним исследованием и ознакомлением с деятельностью Общества "Электропередача". А то, шутка ли сказать, впервые за время своего существования ИРТО, оно ходатайствует перед Правительством о закрытии крупного технического предприятия, во главе которого к тому же стоят, как говорят, инженеры, состоящие членами того же ИРТО. Неужели г. Мазинг позволил себе прикрыть свое личное выступление авторитетом научного общества без соответственного уполномочия? Это, единственное в своем роде, выступление было обставлено так легкомысленно, что невольно возникает вопрос, вправе ли председатель московского отделения Императорского Русского Технического Общества дискредитировать Общество своим вступлением, хотя бы во имя высоких патриотических мотивов. Если это выступление является простым самозванством, то как отнесется к этому ИРТО?" (ф. 9508 РГАЭ).

К сожалению, в напечатанном виде материал этот пока обнаружить не удалось. Злобствовавшие "Московские Ведомости" не могли опубликовать его по определению. А на страницах "Русских Ведомостей" и Торгово- Промышленной Газеты его тоже обнаружить не удалось.

А в 1922-м Классон уже более или менее спокойно описывал реакционную эскападу своего противника: Городские деятели зашли так далеко, что даже мобилизовали против Электрического Общества своего сотоварища по партии кадетов старого К.К. Мазинга. Он лично, ни с кем не посоветовавшись, подал официальное заявление от имени тогдашнего Императорского Русского Технического Общества. В нем он заявил, что и это Общество протестует против постройки районной электрической станции, считая ее вредной. Это заявление было подано в министерство и произвело известное впечатление.

Тогда я, как член Технического Общества, выступил с протестом и потребовал или удаления Мазинга из членов Общества или удаления оттуда меня, как строителя и инициатора этой станции, если она действительно, с точки зрения Технического Общества, является вредной и нежелательной. Конечно, члены Технического Общества и понятия не имели о том, какое заявление от их имени было подано Мазингом из соображений политической солидарности. Все мы, инженеры - строители станции, были глубоко убеждены в чрезвычайном значении и плодотворной роли районной станции для русской техники и промышленности. И потому протест от имени Технического Общества нас тогда особенно неприятно поразил. Наши противники не брезговали, как видно, никакими средствами. Курьезнее всего то, что на почве борьбы с "вредной" районной станцией городские либералы объединились с самыми мрачными реакционерами Московской Думы вроде Шмакова . Получился хотя и не стройный, но внушительный концерт.

Напротив, московские промышленники очень сочувственно отнеслись к районной станции, понимали ее выгоды, поддерживали ее, насколько было возможно. И председателя Союза Фабрикантов Ю.П. Гужона , который открыто встал на нашу защиту, постигла та же участь, что и Грузинова . На него обрушились нападки газет, его поливали грязью, обвиняли в продажности. Словом, пустили против него в ход весь грязный арсенал, которым располагает беззастенчивая пресса. Мне лично так же немало доставалось от прессы. Но я, по крайней мере, защищал свое дело, которое считал правым и прогрессивным. И мне гораздо более обидно было, что нападки направлялись на тех, кто имел гражданское мужество защищать это новое предприятие против злобных нападок прессы и всей "либеральной" клики, то есть на Грузинова и Гужона, для которых все это дело представляло собой похмелье в чужом пиру. ("Десятилетие станции "Электропередача" (1912- 1922)")

Отметим здесь такой немаловажный момент. Почему-то наш герой в своих записках ни словом не упомянул возникшую в то время широкую кампанию за пересмотр концессионного договора, заключенного "Обществом 1886 г." с московскими властями еще в 1895 году. А с началом войны с Германией - такую реальную угрозу как секвестр (запрещение или ограничение, налагаемое государственной властью на пользование или распоряжение каким-либо имуществом), муниципализацию или даже ликвидацию "Общества 1886 года" и "Электропередачи". Ведь в феврале 1915-го киевское электрическое Общество (с активами стоимостью около 10 миллионов рублей), принадлежавшее Deutsche Bank , было-таки секвестровано на антигерманской волне и передано в муниципальную собственность города! Имущество этого общества получил Киев, а городское управление, в свою очередь, оставив на службе всех служащих Общества, взяло с них подписку, что они будут верно служить городской управе. Мы приведем ниже некоторые цитаты и из газет, чтобы не только показать, как развивалась кампания против Обществ, в которых работал Р.Э. Классон (летом 1914-го переросшая в антинемецкую), но и дать слово "противной стороне". И, главное, приведем, пусть и выборочно, аргументы, легшие в основу этой кампании еще до начала войны с германцем.

Ссылки: