Классон Р.Э.: смерть жены 1912 г

В 1912-м его постигло горе, по крайней мере, формальное: в частной лечебнице в Петербурге "от разбитого сердца" умерла С.И. Классон, было ей всего сорок восемь лет. Мы уже приводили отрывок из воспоминаний сына Ивана, где он описывал предысторию, приведшую к столь раннему печальному финалу. И сейчас дадим концовку этих воспоминаний: <...> Осенью 1909-го мы надолго задержались в Лиханьеми. Маме трудно было решиться ехать в Москву и делать вид, что все в порядке. [Все же, Софья Ивановна решилась на этот переезд.] В Москве она несколько дней не выходила из своей комнаты. Однажды вечером мама, одетая для улицы, пришла в "игральную" (детскую дневную комнату) проститься с нами, так как она уезжала. Таня и Катя почему-то легко попрощались, а я понял, что мама уезжает совсем, заревел и не прощался, а не пускал маму. Мама этого не выдержала и сказала, что не уедет. Папа должен был отвезти маму на Николаевский вокзал, уже наняли извозчика. Они все же поехали, но взяли и меня. Я успокоился, когда мы, сойдя с пролетки у вокзала и немного побродив, снова сели в пролетку и вернулись домой. Мама вскоре уехала лечиться за границу - в Сан-Ремо и Бордигеру на итальянской Ривьере и в Берн в Швейцарии. Мама нам писала, одно время я по ее просьбе заклеивал и относил в почтовый ящик бандероли с "Русскими ведомостями" для отправки ей за границу. Весной 1910-го мама из-за границы приехала прямо в Лиханьеми [под Выборгом], а дети с няней - из Москвы. <...> Мама сказала нам о согласованном с отцом решении, что она с нами поселится на зимы вне Москвы, упомянула о мнении отца, что она на детей хорошо влияет. Соня (ей было почти восемнадцать лет) решила остаться в Москве с отцом. У мамы возникла мысль о Ярославле, где жила ее старая подруга Анна Павловна Цветкова. Мама съездила из Лиханьеми в Ярославль, вернулась разочарованной и выбрала Гельсингфорс , где были русские казенные мужская и женская гимназии и жила одна, знакомая маме с 1880-х, старая русская семья. Петербургский вариант не рассматривался, так как тамошний климат и, особенно, водопроводная вода считались вредными для здоровья. Осенью 1910-го мы переехали в Гельсингфорс, а няня съездила в Москву отобрать [наши] вещи для отправки в Гельсингфорс. Там мы несколько дней прожили в гостинице. <...> Ту зиму в Гельсингфорсе я часто простужался. Мама показала меня хорошему врачу, и он сказал, что мне вреден местный климат, еще более сырой, чем петербургский. Климат Выборга он считал более подходящим для меня. <...> Еще ранней осенью [1911-го, после переезда из Гельсингфорса] нас в Выборге навестил отец. Он остановился в гостинице Бельведер, там мы с ним повидались в его номере. Мама с ним не встречалась. <...> Самое первое время в Выборге у нас все было благополучно. Но вскоре у мамы начались сильные головные боли (а вообще ни у нее, ни у отца голова никогда не болела). Она несколько раз - в сопровождении нашей горничной Маши, няниной внучатой племянницы - съездила к врачам в Петербург. Сначала мама говорила, что головная боль обычно проходила еще в поезде по дороге в Петербург, а потом в Выборге возобновлялась. Мама стала думать о лечении снова за границей, попросила приехать в Выборг Соню (ей было [в 1911-м] девятнадцать лет), оставила ее старшей в семье и уехала в Берн. Между тем здоровье мамы ухудшалось, и тогда в конце зимы 1911/12 г. было решено - я думаю, Соней с отцом - попросить [давнюю знакомую по Выборгу,] фру Хенриксон съездить в Берн и привезти маму в Петербург в частную лечебницу. Соня ее там [потом] навещала, приезжая из Выборга. 2 мая старого стиля 1912 года мама умерла в лечебнице. Ей было сорок восемь лет. Мы получили телеграмму о маминой смерти вечером. Соня посадила Катю и меня с собой на диван и сообщила нам об этом. Мы плакали. На другое утро Павел сказал: "Ах да, мама умерла. Как интересно!". Ему было почти восемь лет. Соня с нами и няней была на панихиде в русской церкви [в Выборге]. На третий день Соня, Таня и приехавший [из Москвы] в Петербург отец похоронили маму на Волковом кладбище. Она перед смертью высказывала желание повидать детей. Когда я упорно болел в Берлине в 1928-29 годах, то запрашивал в письме Соню, чем болела мама. Не знаю, искренне ли, но она ответила, что мама умерла от разбитого сердца. Отец после похорон повидал нас в Выборге, быстро вернулся в Москву и уехал в свой очередной шестинедельный отпуск, дав указание, чтобы начатый постройкой дом на "Электропередаче" был готов к его возвращению, что и выполнили почти точно. <...> В середине июня [1912 года] мы уехали в Москву (ф. 9508 РГАЭ).

Отметим здесь, что С.И. Классон, скорее всего, умерла в знаменитой лечебнице для нервнодушевнобольных доктора Фрея на 5-й линии Васильевского острова, в которой ранее содержался ее брат, Александр Иванович Мотовилов . В 2004-м автор этих строк, когда с женой ездил осматривать Петербург и его пригороды, то добрался и до Волковского кладбища. Ни в администрации кладбища, ни в церкви святого Иова нам не смогли (или не захотели?) показать какие-либо бумаги за 1912 г.: "что вы хотите, ведь с тех пор случились война с немцем, две революции, гражданская война, блокада города в Отечественную войну - все документы утрачены". Действительно, Россию в XX веке накрыли такие глобальные катаклизмы, в которых уничтожались не только документы, но и миллионами гибли люди. Тем не менее, около двух часов я ходил галсами по кладбищенским дорожкам, пытаясь визуально обнаружить могилу бабушки. Но затем осознал безнадежность сего занятия: чтобы внимательно осмотреть все могилы, потребовалась бы как минимум полная рабочая неделя. В то же время разговоры с ленинградцами-петербуржцами и двухчасовой осмотр православной части кладбища позволили предположить и другую причину полного отсутствия документов столетней давности: кладбищенские власти втихую продают бесхозные могилы новым "питерским". Средний "тариф" составлял в 2004-м около тысячи долларов, ну а дальше, по-видимому, шли наценки за близость к знаменитым могилам и за другие привлекательные особенности. Бесхозных могил стало особенно много, после того как многие ленинградцы погибли на фронтах или не вернулись из эвакуации или умерли от голода и бомбежек, не оставив потомков. Рачительная администрация Волковского кладбища систематически демонтирует полуразрушенные надгробия бесхозных блокадных могил (они были сделаны по типовому образцу из весьма непрочного бетона) и выкладывает ими дорожки. Эти проходы между могилами так и не были заасфальтированы ни в советское, ни в послесоветское время.

Ссылки: