Кинд Н.В. в письмах

Из писем Н.В.Кинд родителям (1933 – 1941) 6/VII 1933 г. 

   Дача под Харьковом (16-ти лет). ...Нахожусь в состоянии полного блаженства и безделия (последнее несколько трагично, ибо до экзаменов осталось 25 дней). ...Сегодня впервые разложила свои многочисленные книги и составили план занятий, с завтрашнего дня постараюсь приступить. Здесь, как всегда, чудесно, перед дачей благоухают роскошные розы, табак, левкои и другие изумительные цветы. ...Меня очень беспокоит мое поступление в университет. Здесь я совсем, совсем одна. ...Я занимаюсь довольно много. Встаю в 6 - 7 часов утра, пока не жарко, сижу под грушей в саду с книгами. Здесь наслаждаюсь абсолютно всем – купаньем, яблоками, катанием на лодке, тишиной, словом всем, чего всегда нехватает в городе... Мне кажется, в Ленинграде я не смогла бы так заниматься. Здесь же занятия каким-то чудесным образом сочетаются с отдыхом и удовольствиями дачной жизни... 

   13/VI - 35 г. Дача под Харьковом (18-ти лет) ...Как вы там прозябаете в Ленинграде? Таким он мне холодным и неуютным отсюда представляется. Здесь стоит чудесная жаркая погода, на даче тишина и спокойствие. Много купаюсь, езжу верхом на “Марате”... Такое беспечно-бездельное излишествование пришлось мне очень и очень по душе, кроме того, на моей обязанности лежит кормление “Марата” ежедневно овсом. По утрам совершаю прогулки с ним в так называемые “садки” километра за 3, где пасутся колхозные лошади. Также кормлю травой кроликов – их здесь масса и они выводят таких изумительных крольчат. В саду распускаются розы, наполняя все вокруг своим благоуханием. Сейчас же весь сад заполнен запахами жасмина. Жаль, что отцвела белая акация, так изумительно хорошо она пахла... 

   30/VI - 35 г. Оттуда же. ...Сезон белой акации, черемухи, соловьев и других спутников начала лета отошел. Зато в саду цветут розы, поспела вишня, наливаются яблоки... Словом, можно сказать словами Гоголя: “Как полно неги и сладострастия малороссийское небо! Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!” Дни стоят чудесные, теплые, солнечные. В лесу цветет липа и так прекрасно пахнет повсюду. Катаюсь верхом на “Марате”, купаюсь, словом, счастлива очень... 

    10/IX из Ленинграда родителям в Крым. ...Позавчера благополучно закончилась моя практика. Последние дни была гонка с отчетом, но справилась с ним довольно быстро. Завтра – уже университет, но меня это не пугает, я полна энергии, как, впрочем, всегда в это время года. Я очень люблю осень, может быть, потому, что кончается год и начинается другой. Я всегда удивляюсь, почему люди не встречают “новый год” 31 августа или 30 сентября. Только в Это время по-настоящему чувствуешь его наступление. И всегда хочется подвести итог за весь прошедший старый. Во всяком случае, греки неостроумно это придумали... ...Сегодня целый день шел дождь, но несмотря на это, совершила грандиозную прогулку на велосипеде, чудесно. Вернулась домой мокрая, грязная, но – счастливая!.. 

    10 августа 1936 г. Поездка с Рожанскими на Кавказ по маршруту: Тиберда - Домбайская долина - Домбай - Сухум - Севастополь. ...Кавказ заразителен – мне уже захотелось повторить эту поездку и на будущий год. ...С благоговением вспоминаю страшно крутой подъем на Клухорский перевал и не менее крутой, каменистый спуск с него в Абхазию. У меня прекрасные ноги и сердце, и мне кажется, при большом желании из меня вышел бы недурной альпинист. Это отметил даже начальник базы в Домбае, который хотел взять меня на настоящий подъем по льду (с веревками и “кошками” на ногах). ...Обстановка в Домбае изумительная, только горы и снег, снег кругом и еще не освоенные вершины. Там прожили 6 дней и каждый день гуляли в горах. А потом пошли по Военно-Сухумской дороге. С нами путешествовал Лев Оборин. ...Запомнился спуск от перевала к так называемой Южной палатке (?). В течение какого-нибудь получаса из дали снегов попадаешь в зону субтропической растительности. И сразу же сравнительная близость моря перестает быть странной. В Сухуме “духота”, но очень интересная флора. 

   17/V - 37 г. Из Ленинграда в Алушту родителям. ...Никогда время не летит так быстро, как во время экзаменов, которых в Этом году особенно много (шесть). Я почти месяц буквально ни разу не была ни в театре, ни на концерте, ни даже в кино. Вероятно, сильно устала, хотя утомляемости не чувствую, стараюсь по возможности больше спать. Впрочем, это все обычные вещи, повторяющиеся из года в год. ...Сейчас здесь тоже очень хорошо. Я не была весной в Ленинграде с 1934, и потому многое для меня ново. Я не видела весенний парк после его реставрации. Но что самое замечательное – не надо вовсе ехать на Украину слушать соловьев. У нас теперь есть свой собственный лесновский соловей и совсем близко от нашего дома в парке. Сведущие люди, вроде В.В.Скобельцина старшего, утверждают, что это небывалый в истории случай. Его ходят слушать специально, собираются толпы зевак. Все это немного комично, но есть что-то трогательное, особенно его щелканье, остающееся без ответа. 

   7 августа 1938 г. Из Мугоджар с практики. ...Мне здесь очень хорошо, но несмотря на это, очень хочется домой. Поэтому мы до крайности повышаем интенсивность работы, гоним, что есть мочи...Вчера вернулись из 4-х дневного маршрута, каждый день ходим в далекие маршруты, и даже с ночевкой, с лошадьми. Завтра отправляем на лошадях на ст. Эмбу все образцы... Недавно 2 дня было нестерпимо жарких. В один из таких дней мне пришлось итти очень далеко, и за весь день не было ни капли воды. Мы еле дошли на стоянку и сразу же, не заходя в палатку, легли в речку, наподобие некоторых известных животных. И только после 10-минутной ванны пришли в себя. 

   Июнь 1939 г. Письма из Средне-Тиманской четвертичной дипломной практики. ...Мы живем сейчас в селе Дорогорском, выше г. Мезени 30 км. Отсюда и тронемся в путь, как только получим груз, который где-то застрял у впадения р. Мезени, куда его доставил наш морской ледокол. В самой Мезени мы так и не были, т.к. прямо из Каменки речным пароходом доехали до с. Дорогорского (близ впадения р. Пезы в Мезень). По морю ехали двое суток в 1 классе со всеми удобствами. Когда только что выехали в море, сильно качало, но потом вдруг стало совершенно тихо, и так до конца. И только когда мы приехали в Каменку, вновь поднялся сильный ветер... В общем, повезло. Берега были довольно однообразные, хотя и необычные, суровые и не покрытые снегом. Море холодное, желто-серое, совсем не похожее на Черное южное море. Здесь на Мезени, где стоит село, очень красиво, как-то просторно, и лес кругом северный. Болотца попадаются, но редко. Я уже обновила вчера русские сапоги – очень удобно. 

   25/VI - 39 г. Дер. Мосеевская. Двигаемся теперь вверх по реке Пезе. Она Очень широкая, быстрая. Берега такие зеленые, каких еще я не видела. Местами очень высокие и живописные. Кругом лес, лес, густой, таежный, непроходимый. Зверья много, даже медведей хватает. На реке тьма уток, но стрелять как-то все некогда. Двигаемся медленно, потому что течение быстрое и грести против него невозможно, приходится тянуть “бечевой”: “Эх, дубинушка, ухнем!” Берега иногда обрывистые, а иногда, наоборот, отмели песчаные и лодка садится на мель. У нас есть парус, но, как на зло, ветра либо вовсе нет, либо дует прямо в лицо. На ночь быстро ставим палатку и принимаемся готовить всякие вкусные вещи. Спим прекрасно. В Усть-Цыльму (ближайший большой центр, куда даже авиапочта доставляется) приедем не раньше, чем через месяц, судя по нашим темпам. Сегодня погода испортилась, пошел мелкий северный дождик и очень холодно. Ходим в ватниках и всем, что есть с собой теплого. 

   Июль 1939 г. Дер. Елкино. ...Не знаю, как удастся перебраться через Волок, Возможно, придется ехать на оленях. Это приятно, т.к. совсем ново. ...Какие любопытные здесь деревни и избы. Все 2х-этажные и очень просторные. Вчера мы намылись в бане. Бани черные, жаркие. Я моюсь последней, т.к. сил не хватает от жары в начале. Жители здешние говорят презабавно “цай” вместо чай и как-то смешно завывают в конце фразы. А сколько комаров появилось и мошки всякой паршивой. Последние ночи в палатке приходилось даже спать в накомарнике. Руки, ноги и шея уже пострадали, хотя, казалось бы, все закрыто сапогами и рубашкой. Сейчас страшно жаркая, а, главное, душная погода. Из болот влага прет вверх и дышать нечем. Сегодня только что прошла гроза и немного легче дышится. 

   2/VIII - 39 г. Дер. Мыза на р. Цыльме. ...Вот уже около месяца едем по совсем глухим местам, безлюдным и диким. На Волоке с нами были всякие приключения. Ехали все лодкой – по разным речкам с порогами. Испробовали самые различные методы передвижения на лодке: веслами, бечевой, на шестах, парусом, просто руками перетаскивали через пороги и камни. На одной из речек довелось мне наконец увидеть медведя. Он совсем не страшный и не очень большой, а главное, что меня разочаровало – страшно трусливый и моментально, увидев нас, смылся с берега в лес. Мы выскочили с ружьем, но его уже и след простыл. А через сам волок ехали на оленях. Целый поезд из 11 саней и стада оленей в 200 - 300 голов. Ненцы народ любопытный, но по культуре во многих отношениях превзошли русских из деревень, которые мы проезжали. В ожидании оленей мы 5 суток жили в старом бараке, который когда-то построили здесь лесорубы. Продукты наши к этому времени иссякли. Спасли ненцы – снабдили олениной и сухарями. Когда мы с ними расставались, -- они закололи молодого оленя и было устроено нечто вроде “пира”. Когда перебрались в Печорский бассейн и поехали вниз по течению, дело пошло быстрее... 

   8/VIII. Ст. Н. Сульская. ...Сижу на почтовой станции в ожидании лошадей. Еду одна. Пока двигаюсь по почтовому “тракту” на почтовых лошадях. Вот уже 7 станций проехала. Все впервые, совсем незнакомо. Потом опять будет лодка, лошадь, снова лодка и пароход, наконец, поезд из Архангельска в Ленинград. Одной ехать хорошо, но иногда тоскливо делается, что все совсем чужие люди и сильно хочется домой. 

    29/VIII. Дер. Глотово, р. Мезень. ...Завтра начинается предпоследний этап моего самостоятельного путешествия лодкой по р. Ирве через волок, по р. Елве в р. Вымь и Вычегду. Всего до Усть-Выми 350 км, а там уже пароходом до Котласа (последний этап). ...На днях, когда ехала на лодке вниз по Мезени, встретилась другая лодка, где тоже ехала женщина и я сразу по облику узнала, что она из какой-то экспедиции. Их экспедиция из Архангельска, в самых верховьях Мезени. ...Сейчас все время еду по Коми АССР. Зыряне народ славный, но с ними очень трудно разговаривать. Из женщин почти никто не говорит и не понимает по-русски. А деревни их и весь уклад жизни такой же. 

   11/X - 40 г. Кусья-Александровский. ...Кажется, я кончила с полевой работой. Да и погода: зима настоящая с морозами -10?. Но погода ясная и сухая, снега мало. Из последнего маршрута мои вещи ехали на санях. Сейчас сяду за отчет, думаю, дней за 10 справлюсь... Работа в алмазной экспедиции имеет свои преимущества и не хочется омрачать радость возвращения в Ленинград к той атмосфере полу-тюрьмы, которая царит сейчас во ВСЕГЕИ, в которую я вынуждена буду окунуться. Лучше работать здесь, в стационарной экспедиции. ...А вообще-то, мне здесь нравится. Как только попадаю в Кусью, прекрасно ем. Хозяйка делает мне всякие потрясающие блинчики и шаньги, пельмени, вареники и т.д. Опиваюсь молоком... ...Мамочка, а ведь я непременно в тюрьму попаду или на 25% нарвусь с новым Указом из-за моей беспечности и способности опаздывать. Как пить дать! Вот потеха-то! Здесь тоже пытаются ввести всякие проверки. Например, мне кажется придется на время писания отчета обзавестись номером и отсиживать 8 часов в какой-то специально для этого выделенной избе. Вот ерунда-то, господи! Анекдоты сплошные! ...Но меня пока никто не контролирует и я распоряжаюсь своим временем и своими рабочими, как мне вздумается и уж в сне-то, во всяком случае, ни себе, ни им не отказываю. 

   23/VI 1941 г. Дер. Елкино. ...Здесь в глуши совсем по-особенному воспринялись последние ошеломляющие события. Вчера вечером мы спокойно сидели в деревне, а из соседней избы, где сельсовет, выставили в окно громкоговоритель. Уже по голосу диктора, слегка торопливому и взволнованному, почувствовали что-то серьезное. Потом услышали только обрывок “фашистские псы...” и тогда уже поняли, что неладно. Но узнали только сегодня рано утром то, что уже подготовлены были к чему-то серьезному и разные предположения делали, но такого не ожидали. В деревне волнение – берут лошадей, людей, седла. Что же делается в Ленинграде? Я думаю все об Юрке (брат), не миновать теперь ему фронта. А Ваня, наверное уже в действии. Все казалось, даже до последнего времени, даже во время финской кампании, что это не настоящее, что война это все-таки больше в книжках и газетах и по-настоящему не доходило, а теперь, наверное, дойдет и скоро. Страшно как-то. И так далеко Ленинград и все вы, и в такой он опасности будет вскоре. ...Уже потихоньку приступаю к работе. На душе неспокойно, что где-то война настоящая, бомбы и раненые. Мамочка, вот тебе и дача в Крыму, раз по Севастополю бомбят... 

Письма с Таймыра 

  Письма с Таймыра 29 августа 1974 г. ...Не успели мы чуть-чуть отдышаться и “принять” легкий завтрак (кура + сок + вафли + персик), как наш самолет сел на самом берегу Баренцева моря в знакомой тебе Амдерме. И сразу пахнуло родным Заполярьем, гладь северных вод и... закат, закат. Диво! А потом, не успев “принять легкий ужин” (бутерброды с сыром) – оказались в родной Хатанге. Местное время было 230 утра. Пока получили вещи и т.д..., образовалось около 4-х. Потащились с вещами в аэрогеол. балок. Уже совсем было светло. Т-ра ок. 10?. Тихо, тепло, сухо. Попали в балок к радисту. Немедленно на столе оказалась малосолка – чир дивной вкусноты (почти сугудай). Потом разбудили “девочек” и мы легли спать часов в 6 и проспали до обеда (1 ч.). В самолете оказались разные долгане с детьми, в.т. числе с Новорыбного. Передала через них записку Ане и Зине… 

   2 сентября 1974 г. …Представь и догадайся – откуда мы сегодня приплыли на “Севере”? Ну, конечно же – из Новорыбного!! 31-го прилетели туда на АН-2 - гидраче, на берегу – полно ребятишек, а с горки бегут Аня и Зина! Ну, радость! Остановились в балке (печка в кухонке, комната с двумя сеточными кроватями) – прямо квартира целая. Напротив – “гостиница”, еще недостроенная, без печки, там ночевали наши парни – двое. Новорыбное все “то же, что и прежде” …Клуб так и стоит недостроенный, магазин (“Товары повседневного спроса”), пристань, кучи угля на берегу и… собаки, собаки – стаи целые. Ну, и ребятишки. Они все помогали тащить с берега наши шмутки, кто что прихватил. Вечером, часа в 4 – потопали к обнажению, копались… Погода и на след. день стояла дивная, светило солнце, цвели ромашки и проч. цветочки. Вчера, как всегда неожиданно, пришел за школьниками наш приятель “Север” и начался “пожар” – времени на сборы меньше часа (знакомая по прошлому году картина). Ехали на “Севере” всего ночь на палубе – лежали в шлюпке – весь низ был забит ребятишками (50 шт.). Закаты и восходы еще сменяют друг друга, и темноты еще нет, даже в 1 - 2 ночи… 

   6 сентября 1974 г. …пишу неск. слов прямо в вертолете, который нас везет на Романиху – в верховья. А 4-го мы из Хатанги на гидраче прибыли в верх. Боганиды (левый приток Хеты), на котором мы не были в 1971 г., и который впадает в Хету близко от Волочанки. Под нами озера, озера, ржавая тундра, кусочки совсем уже золотой тайги (лиственничного редколесья). Когда летели на Боганиду видели много оленей-одиночек. Основная масса уже пошла на юг, и вся тундра и болота как разлинованы их бесчисленными тропками. Очень смешно сверху смотреть! На Боганиде база одной из партий экс. № 5. Там не то, что в Хатанге – мяса и рыбы от пуза. Палатки и небольшие срубы, только что построенные, стоят в лиственничном редколесье, почти у границы с тундрой. Сейчас поразительная красота – под золотыми лиственницами – яркий ковер в желто-красно-лиловых тонах… 

   26 июня 1975 г. …По-тихоньку (слишком – осталось уже 2 дня!) собираюсь. Ватник обещал Санечка. В воскресенье ездила в Переделкино – сидела под цветущим жасмином (поздний какой-то) и читала, ела шашлык и проч. Была у Ивановых Это был последний спокойный день, сейчас – сумбур. В промежутках прочитала все рассказы (в 3-х №№) Шукшина, повесть Войновича “Два товарища” (читала ли ты – непременно прочти, если нет – №1 за 1967 г.) и перечитала Пастернаковскую автобиографию “Люди и положения” в том же номере. Тоже – прочти. А когда-нибудь потом – “Охранную грамоту” – расширенную его автобиографию. Шукшин – чудесен. Ты умница, что натолкнула его на меня (вернее меня на него, это от спешки…) Не забудь, что у твоей любимой мамочки 8-го день рождения. Еще видела Копелевых – провела вечер с ними во Вторник. Они – в хорошей форме оба. Спрашивали о тебе, целуют, передают приветы. На днях, говорят, передавали в сводке погоды, что на Таймыре самая низкая в Союзе Т-ра – -4?! А у вас? Как комарики? мошка? 

   4 июля 1975 г. …Сейчас в Хатанге. Сидим. “Здесь все то же, что и прежде”. Собак поменьше, но старый черный Цыган, совсем седой, жив, ласково приветствует меня у балка. Много молодого поколения – черных медвежонко-подобных кутят, и какие-то сероватые, вроде полукровок. Наш балок теперь желтый, стоит почти на том же месте, что и наш голубой. Уютно. печка топится. Сегодня Санечка принес (из магазина!) свежих омулей – чудо вкусных. Уже рассуждает, сколько какой рыбы нужно засолить нынче. Соль куплена. Тара есть. Дело за отлетом, но… поплавки в дружной кучке лежат на краю аэропорта и их еще никто не собирается воссоединить с Антонами – они летают пока на колесах. На днях летали с аэровизуалкой – на АН-2, на Север, пересекали Новую, сбоку темнел ваш Ары-Мас. Летели до Таймырского озера с разными петлями. Всего 71/2 часов в воздухе. Ужас! От Москвы сюда и то быстрее. Чем ближе к горам, тем больше снега, и озера во льду и склоны сопок припудрены. оленей не видно, м.б. – западнее. Вездеход аэрогеологов поднял на днях МИ-6 на тросе – очень был смешной вид – зеленая букашка болталась в воздухе. Пролетел прямо над нашим балком, но снять не успели. Его переправили на левый берег Новой, а оттуда мы должны на нем двигаться на Север по разным точкам. Но, …мы-то сидим, т.к. МИ-4, как всегда, обманывает наши надежды и все откладывает и откладывает рейс. Сегодня Фишер (начальник партии аэрогеологов) вдохновился новым проэктом – отправить нас на барже-самоходке. М.б. завтра - послезавтра и уплывем. Наши тоже в ожидании поплавков собираются сделать маршрут к Старорыбному и М.Балахне. А потом – на Верхнюю Таймыру и через Нижнюю Таймыру – на Таймыр и т.д. Я где-то должна их догнать. Все очень неясно, как всегда. 

   5 июля 1975 г. Продолжаю на след. день. Вчера возникла туманная перспектива – уплыть на след. день (т.е. сегодня). Поэтому начались срочные приготовления к празднованию моего дня рождения – впрок. На столе были: 2 бут. разведенного спирта, настоянного на лимонных корочках (!) (лимон из московских запасов) малосолка – омуль дивной вкусноты – его съели “могучим ураганом”, 3-х литр. банка виногр. сока и… торт фантастической расцветки – розово-зеленые кремовые цветы. Ну, и всякие консервы, сладости и т.д. А посреди стола – цветы! – несколько ромашек и пушиц, сорванных на хатангских помойках. Для эстетики мною вчера же были куплены в хозтоварах универмага 8 маленьких тарелочек (30 коп. шт.) и 8 стаканчиков с золотой каемкой (26 коп. шт.). Под тарелочки были подложены белые бумажные салфетки. Были 3 человека гостей от аэрогеологов. 

   6 августа 1975 г. Попробуй догадаться, откуда я тебе пишу? – с середины Таймырского озера – между мысом Саблера и заливом Нестора Кулика. и вот уже больше 12 часов сидим мы на мели в АН-2. И ждем помощи из Хатанги – вертолет с пантонами (?) и т.д. А Лев с Саней высадились на лодку и с грузом еле-еле доплыли до берега (ветер, волна). И через иллюминатор я вижу маленькую розовую точку – это их палатка. У них нет примуса, а из реальной пищи (нереальная – туша вчера убитого Саней оленя) – хлеб и конфеты. У меня – тоже. У пилотов – почти то же. Но, не страшно… А Володя (2-ой наш парень) остался со 2-ой половиной груза на Верхней Таймыре, откуда нас по идее и должны были забрать в 2 рейса на мыс Саблера. Сидит и больше 12, ждет 2-го рейса и, наверное, совсем недоумевает, куда мы делись. Но, к счастью, там рыбаки, так что не пропадет. Озеро в этих местах оказалось безобразно мелким, а ведь берегов не видать! Пилоты ходили по воде в резиновых сапогах! И так сидим. Как сидим? – Крепко сидим. (Райкин) Холодновато. Дремала сидя. Пилоты кимарят (увы, не Толик и К?). Конечно, очень расстроены, особенно командир – почтенный майор (еще с войны). Говорит, такого с ним еще не было. Как-то развернется операция “Ы” по спасению нас всех и переброске, т.е. воссоединения всех трех точек: 1. Льва с Саней, 2. Володи и 3. меня – не представляю. 

   7 - 8 августа (1ч. ночи, оз. Таймыр - мыс Фусса) … Отдала то письмо летчикам и спешу тебе сообщить окончание нашего “приключения”. Ночью подъехал на лодке Лев и забрал меня на берег, где уже уютно стояли наши 2 яркие палаточки. Горел огонь – к счастью на берегу много плавника, разные доски, палки и т.д. И, к счастью, обнаружилась 11/2-литровая банка, которой черпали воду из лодки. Получился котелок, в котором варили мясо (2 убитых оленя!) и кипятили чай. Берег скалистый, огромные камни, очень красиво. Вдали синеют горы. Озеро то гладкое, то темнеет и покрывается “барашками”. Погода меняется через каждый час. Володя с остальным грузом так и сидит до сих пор на В. Таймыре. Самолет наш спас вертолет МИ-4, который пришел на помощь из Хатанги вчера ночью.. Привезли какие-то колеса, понтоны и т.д. и целую команду мужиков. Сегодня утром (часа в 2 дня) проснулись, а его уже не видно на озере, значит, улетел. Надеемся, что завтра нам привезут Володю и остальное барахло… Сижу сейчас в спальном мешке в палатке (1 ч. ночи) – очень уютно. 

    9 августа 75 г. Оз. Таймыр, мыс Фусса. А самолета все нет. Забыли про нас. Володя совсем недоумевает, наверное, сидя на В. Таймыре 4-е сутки в ожидании “2-го рейса”. И связи нет, ибо твой Санечка – вершина легкомыслия – оставил антенну у Володи… А рация здесь, но… увы… молчит! 2 дня ходим со Львом в маршрут – неподалеку. Сегодня всю ночь лил дождь, небо свинцовое, озеро свинцовое, облака закрывают горы. Лев не выдержал и отправился с Саней на лодке на “полярку”, что км в 30 отсюда (см. схему) – за антенной и за связью. Все-таки по нашим масштабам, даже полярная станция на оз. Таймыре – большая земля, почти “материк”. Когда отошли озеро было тихое, но через 20 м. появились барашки. Ужас, как стремительно меняется здесь погода. Конечно, тревожусь, сидя здесь одна на берегу – за них. Если ветер будет сильный – они там задержатся, а так смогут вернуться через 1 - 2 часа. Хоть бы… Ночью вчера (погода была отличная) над палаткой все утро, часов с 4-х носились стаи птичек, садились на палатку. Это такие серенькие, воробьинообразные, с белыми подхвостиками и белыми “под крылышками”. А когда сидят, то вдоль серого крыла – яркая белая полоса. Размер раза в 2 больше воробья. Кто это? Еще кричат, визжат и хохочут чайки – чуют куски мяса на берегу. Олени здесь ходят сейчас поодиночке. Вчера на обнажении видели, как вдоль озера шел огромный самец, но увидев нашу лодку, повернул назад и быстро побежал за мыс. Совсем свежие волчьи следы рядом с оленьими. Наверное, это последнее письмо до возвращения. Его отправлю с самолетом, который должен же когда-нибудь прилететь! (Наши приехали в 7 ч., привезли антенну и сахар. Связались с Хатангой. Обещают самолет сегодня ночью…) 

    15 июля 1976 г. …Ускакала из Москвы, и даже телеграммы не послала. 8 вечером был “банкет” у нас в балке. Было 6 аэрогеологов + нас четверо. Стол был накрыт максимально красиво. Были куплены стаканчики по 26 коп. (аналогично нашим в Москве) + 3 тарелки. Подана была рыба в 3-х видах: жареная, копченая и малосольная, а также колбаса (московская). До последней никто не дотронулся. Потом – салат из огурцов и редиски (моск. запасы), пирожные и тьма надаренных мне шоколадных конфет к чаю. Было куплено здесь 5 бут. Айгешата, до которого также никто не дотронулся, т.к. пили исключительно спирт в виде водки, настоянной на лимонных корочках. Разошлись ок. 12 - 121/2 ч. Легли в 1 ч.30, а в 5 ч.30 раздался стук в балок и голос Фишера: летим, живо собирайтесь. Мы-то рассчитывали полететь к вечеру, но север не дал погоду и вертолет отправили “на юг” -- с нами. В 7 ч. мы были в воздухе, а в 8 – на месте, маленькой речке Россомашьей. Красота неописуемая – отмели песчаные (на них стоял наш лагерь), кругом – молоденькие лиственницы с совершенно изумрудным “опереньем”. Цветы, кулички, гуси с маленькими гусятками. Их Джара (Лилина лайка) пыталась ловить, но не тут-то было – они ныряли, а она оставалась с носом. Погода стояла дивная – солнце, градусов 25, но и… комаров туча. Поработали мы там 3 дня, а на 4-й прилетел все тот же красненький МИ-4 и доставил обратно в Хатангу. …2 дня стояла и здесь жара с комарами. Р. Хатанга – гладкая, как зеркало. А вчера налетел ветер, дождь и даже вроде снега. В Норильске +2, а у нас что-то около 8. Ничего не поделаешь – Таймыр! Готовимся к отправке на север. Лева с Денисом наполняют канистры бензином, приводят в порядок моторы, лодки. Стелла закупает продукты и т.д. АН-2 начинают ставить на поплавки. Одна машина уже “тренируется”. Мы стоим в какой-то очереди. Таймырское озеро еще не освободилось ото льда. Собираемся лететь прямо на оз. Энгельгарт в объятия к Гоше – рыбаку… Оттуда – вниз по Нижней Таймыре и т.д. В балке у нас по-прежнему. Тот же стол, та же клеенка. Стоит букет ромашек, в изобилии цветущих на Хатангских помойках. 

Из писем Н.В. дочери Наде. 

   6 июля 1978 г. Енисейск, проездом. Дорогие мои мордастики! Сижу в нашей с Юлей “каюте” – в трюме. Комаров тьма. Спим под пологами. Жара нестерпимая весь день. Как и собирались, отошли на нашем катере вечером 4-го. Сейчас становимся на ночевку против нового города – Лесосибирск – большие каменные дома, даже легковые машины шныряют, благо сегодня праздник – день работников речного и морского флота. Город стоит км 40 ниже устья Ангары. Экипаж наш тоже “под мухой”. Он состоит из одного матроса – Гали. Она же нам варит в камбузе на солярке. Берега то скалистые, то лесистые. Уже над соснами возвышаются кудрявые кедры – Pinus sibirica. А у Красноярска их не было. Время от времени пристаем к берегу и копаемся в обнажениях. Купались. Вода холодная, но после жары, пота и пыли – очень приятная. После завтра, 8-го, собираемся отметить мой день рождения. Кое-что закуплено. Нас 6 человек: Мила, Валера № 1 из Ленинграда, Валера № 2 из Красноярска, Сережа (только что кончил университет) из Новосибирска, Володя (студент) из Красноярска и, наконец, я – из Москвы. Может быть, в Енисейске (там буду завтра) что-нибудь будет на почте. Как у тебя с работой, напиши в Дудинку. Там будет пересаживание на морской катер, может быть, будем в Игарке. 

   13 июля 1978 г. Дудинка, проездом. Сидим в Боре по причинам: а) дождя и б) отсутствия горючего для катера, обещали дать завтра. Жара сменилась прохладой и, более того, дождем. Небо все серое, дали в тумане и мгле. Наш капитан – Гена старший – говорит: “7 футов под килем”. День рождения мой был отмечен очень хорошо. Зачитали и подарили стихи “Ода от Освода” (Освод – название нашего катера). Ну и, разумеется, подарочки и… выпивон с тостами. Присутствовала вся команда, т.е. 3 Гены и Галя. Заранее купили разные тортики. А потом – сидели уже на берегу у костра и Гена маленький пел под гитару разные песни очень здорово! Потом вчетвером сидели у нас в “катере” и пили коньяк под “николашку” (из тех же московских лимонов) и запивали кофеем. …Стоим в Дудинке. Впечатление ошеломляющее (после 18 лет) – огромное здание вдали, порт повально кишит суднами, кранами, рев, скрежет – ужас! …Я это пишу потому, что пришли сюда поздно вечером вчера (часов около 11-ти) и на фоне заката на меня это зрелище произвело угнетающее впечатление. А ехали мы сюда хорошо. В Игарке поменяли катер – “Топограф” вместо “Освода”. Чем дальше на север, тем больше чаек над рекой, а в поселках – собак, лохматых, полубеспризорных, хорошо знакомые “ребята по Таймыру”. А вчера видели первые снежинки в оврагах… Стало холодновато, надели свитера… Купаться не хочется! …Вспоминаю, как мы с тобой топали с рюкзаками по ж.д. из Норильска в 1971 г. к какому-то озеру, чтобы сесть на “гидрач” и лететь на Хету. Города мы тогда не увидели. А сейчас он предстал передо мной “on face” на фоне этих бесчисленных кранов, самоходок, катеров и огромных кораблей. В Игарке картина совсем другая, корабли, хоть и стоят, но нет такой свалки из техники, заграничных пароходов нет. Лес теперь наши возят прямо за границу. Они грандиозных размеров. Так кажется на реке, в море, наверное, по-другому, на них названия наверху написаны латинскими буквами, например, “Krasin”, или “Evenkia” и др. Катер нам дали в Игарке всего на 10 дней, так что, возможно, приеду немного раньше. Не знаю еще, как буду добираться, откуда лететь… 

  Разговор И.Л.Шофман с Зиной Левиной 17/XI-97г. 

Ира спрашивает, знает ли она, как Н.В. познакомилась с Бродским, Макаровой, Коржавиным, Шостаковичем, Шаламовым. Зина Не знает, но думает, что, может быть, в курсе Тяпка. А о Бродском можно спросить у Кейса. Я познакомилась с Н.В. как подруга Тяпки, в 73-74 г.г. Все эти люди были или больны, или выселены, или умерли. Сначала общались просто. Я не считаю, что то, что люди пытаются передать словами, это менее важно, чем какие-то конкретные дела. Н.В. никогда не скрывала своих взглядов, считала это ниже своего достоинства. У нее была очень высокая жизненная позиция. Даже когда допрашивали. она никогда не говорила “не знаю”, а всегда “знаю, но не скажу, не буду говорить об этом”. Все запрещенные книги были у нее в шкафу наравне с другими. Ведь ее могли обвинить не только в хранении, но и в распространении иного образа мышления, т.е. уничтожался в стране целый слой культуры. Если сейчас открыть любую школьную хрестоматию, мы увидим все эти вещи. Сейчас свободно говорят и печатают Бродского, Коржавина и др. Но мы-то выросли в стандартной советской обстановке. Мои родители если и читали что-то, мне не давали, считая, что так я буду счастливее. Все так привычно жили. А у Н.В. все было открыто, книги свободно НЕПОНЯТНО всеми на любые темы. И при этом ее никогда никто ни разу не предал. Ее квартира была “чистой” и очень долгое время не было обысков, свободно выпускали за границу. Когда пришли ГБэшники, они просто ахнули, увидев свободно стоящие на полке книги Солженицына и диссидентскую литературу. Интересно, что ГБэшники постоянно следили за соседкой по этажу Ниной Петровной. Мы часто видели их, иногда даже курили с ними и проносили мимо них целые сумки перепечатанной литературы. Смешно. Н.В. была исключительно цельной натурой и дома, и на работе и с друзьями. Как будто с Христом в душе. Ира. Как связаться с этой соседкой, Ниной Петровной, которая уехала в Израиль? Зина обещала узнать о ней через Тяпку. Н.В., никогда не боясь ошибиться, не сомневаясь, распространяла вокруг себя все, что знала. У нее был какой-то центр внутри. Таким был Александр Александрович НЕПОНЯТНО очень верующий; Наталья Ивановна (Столярова?) – три картавых. У Александра Александровича была семья, с которой он не общался. Он писал книгу о своей жизни и Зина ее печатала, но Н.В. ничего о том, что знала, не хотела обнародовать. Отец Борис, священник, считал, что Н.В. не верует, но живет по христианским законам. Но она действительно так жила. Зная свои недостатки, осуждала их. Но всегда была выше этого. Ира Мне интересно, как повлияла Н.В. на отношение Кейса к России, какие у них были разговоры об Ахматовой? Знает ли Зина об отношениях Н.В. с Ахматовой? Зина. Это надо спросить у Кейса. А об отношениях Н.В. с Ахматовой должно быть написано в III томе Лидии Корнеевны. И Солженицын и Шаламов просили Н.В. помочь им в редактировании, но она с присущей ей скромностью отказывалась. Когда Солженицын попросил ее написать в свой сборник “Из-под глыб”, где хотел, чтобы современные литераторы написали свои мысли, она тоже отказалась и не стала писать. Сколько раз ее просили написать свои воспоминания, даже папку с надписью “Воспоминания Н.В.Кинд” подарили, но она так и осталась пустой. Единственно, чем она с удовольствием занималась – это философией Тейяр де Шардена <…?>. Н.В. считала, что ей нечего писать, но у нее было прекрасное чувство языка, прекрасный вкус. Она одной из первых оценила художественные достоинства прозы Шаламова, считала, что это явление в русской литературной жизни. Зина – Ну, у него творчество очень специфическое, трагичное, темное… он же отсидел 19 лет. Н.В. постоянно отдавала себя людям. НЕПОНЯТНО души окружающих ее людей. Это очень важно. О ней можно сказать, что ее жизнь свершилась. Обычно перед смертью человека одолевают сомнения: что-то не доделано, что-то не устроено… О Н.В. возникает чувство цельности, законченности, завершенности. она была человеком исключительно духовным, с определенной миссией – пронести нравственный импульс в то время, когда все, связанное с Христом, в хорошем значении этого слова, с культурой, было растоптано, убито. Росло поколение бездуховных людей, когда казалось, что вся культура осталась в XIX веке. Невозможно переоценить, что она сделала, не ведая сомнений, нигде не переступившая нравственный барьер, по большому счету. Как это было возможно в то время? С самого начала воспитанная в цитадели культуры, и до конца жизни пронесшая этот импульс. Она была критерием нравственности для всех, в том числе и для Надиных друзей. А многие из них были детьми продавшихся Советской власти родителей, которые закрывали глаза на все безобразия, творившиеся в стране. Была даже дочь КГБэшника. Но Н.В. говорила с ними, как со всеми, она давала им читать те же книги, но давала их в нужный момент, не раньше и не позже, когда душа человека созревала для восприятия такой информации. Н.В. была душевным очагом, солнцем для многих. Вот и Наталья Ивановна Столярова была необычным человеком. НЕПОНЯТНО четко разграниченные из-за конспирации группы людей, с которыми она общалась. Там, где она жила и отдавала ключи хозяевам, никто не догадывался о ее деяниях. Когда они пришли на похороны, были поражены, увидев сотни людей, которые пришли ее проводить. Вот и Н.В., хоть круг ее воздействия не был так широк, тоже была духовным очагом для людей, которые с ней общались. Взять того же Кейса, который пришел к ней узнать об Ахматовой, но был поражен этим нетривиальным знакомством с Н.В., оно потрясло его, поэтому он писал ей потом такие прекрасные письма. Вот сейчас в послеперестроечное время появилась новая молодежь. Они ничего не боятся, говорят, что хотят, читают, что хотят, перед ними свободный выбор деятельности. Они даже не могут себе представить особенности жизни нашего поколения, когда на всю многомиллионную Москву было всего несколько очагов культуры, от которых волнами расходилось все светлое, как “из-под глыб”. Н.В. в своем роде душа эпохи, мужественная, высоконравственная. Ира Ты представляешь себе, что могло сближать Н.В. и Ахматову? Зина. Наверное, размер души, хоть и шли они по жизни разными путями. Судя по воспоминаниям Лидии Корнеевны, у нее в голове было масса всего. Объединять их могло просто родство душ. Ира. А как Н.В. познакомилась с Н.И. Столяровой, были ли они связаны конкретным делом? Зина. Об этом лучше знает Надя и, конечно, Пая. Но она сейчас очень больна. Наверное, с нею можно поговорить с микрофоном, вряд ли она сможет писать. И с Люшей так же. Нам писать трудно… О том, что у Люши знакомство с Ахматовой и Н.В. вторично, она имела, наверное, в виду, что знала их через Лидию Корнеевну. Н.В. обращалась к ним, когда была жива Лидия Корнеевна. А встречались ли они после ее смерти, не знаю. Н.В. ездила в Переделкино на 1 апреля – день рождения Корнея Ивановича. Специально пела к этому дню массу эклеров. Она терпеть не могла всякий пафос, а вот чувство юмора было у нее очень развито. Помню смешной случай. Она повезла меня, подругу с сынишкой и Люсю из Ленинграда в музей Чуковского. Оттуда мы пошли на кладбище и традиционно посидели около могилы Пастернака. В это время подошли какие-то иностранцы. Они были очень горды, что знают о Пастернаке. Когда увидели нас, одна иностранка представилась как журналистка и, обратившись к Н.В., спросила “кто вы?” Н.В. ответила, что она геолог, а это ее дети и внук, хотя все мы очень разные. Журналистка сказала, что она непременно напишет об этом. Мы потом долго хохотали по этому поводу. Она вообще часто шутила. Рассказывала, что она возвращалась из гостей с какими-то иностранцами (или журналистами?) и встретила абсолютно пьяного мужика. Она его спросила, что он думает о нашей политике. Он, еле выговаривая слова, ответил: “Солженицын прав, он сказал – не голосовать, и я не буду”. Н.В. с остальными подняли его, приставили к столбу и уехали. А кто-то из журналистов потом описал этот случай в своей статье, что слегка подвыпивший человек на улице Москвы говорил о Солженицыне. Она вообще не любила городской транспорт и обычно ездила на такси, и страшно любила разговаривать с таксистами – ей это было очень интересно. Когда я захотела креститься и обратилась к Н.В., она сказала, что в центре Москвы есть храм Козьмы и Домиана, где священником отец Александр (Саша Борисов). Он последователь Александра НЕПОНЯТНО нему. Он, конечно, хорошо знал Н.В. и Надю тоже и предлагал Наде окрестить детей. Вера Лашкова может знать тоже интересного человека, который хорошо знал Н.В. – Володю Рябоконя. Он уехал из России, живет в Париже и является журналистом в “Русской мысли”. 

Разговор с В.Лашковой (И.Ш.- Ирина Леопольдовна Шофман, В.Л. – Вера Иосифовна Лашкова, Н.Р. – Надежда Ивановна Рожанская.)

  Январь 1997 г. В.Л. Давайте в форме допроса, протокол и так далее… 

  И.Ш. Нас интересует все, что не связано с геологией. Буквально все. 

   В.Л. Про геологию я практически ничего не знаю. 

  И.Ш. И не надо. Я сама геолог. Тут у нас никаких проблем нет. В.Л. Я даже долго не знала, что Н.В. геолог, а про это ее открытие я и вовсе не подозревала. Она лежала для меня совсем в другой сфере. 

  И.Ш. Ну, вот, в какой сфере она для Вас лежала? В.Л. Начнем с того, что я не вспомню, ГДЕ я познакомилась с Н.В. Конечно, год проще указать, т.к. я думаю, что это было в 68-м году, 69-м. Конечно, это знакомство было связано с Наталией Ивановной, очень близким ей человеком, и мне тоже. Да, то есть Н.В. пришла ко мне через Наталию Ивановну, через Александра Александровича. Это был такой триумвират. 

  И.Ш. А Александр Александрович – это?.. В.Л. Угримов. Такой триумвират. Были Наталия Ивановна, Александр Александрович и Наталия Владимировна. Вот… И все трое для меня были людьми совершенно особыми. Во-первых, они были старше меня, да. Они были для меня людьми совершенно особыми. Они были одновременно и друзья мои, несмотря на разницу в возрасте, но и в очень многом. Конечно… это была не просто возрастная разница… Была, конечно, и… социальная я не могу сказать. Я никогда не ощущала социальной разницы со своими, какими бы они не обладали постами в жизни, друзьями. Этого я не ощущала. Не знаю, почему. Разница была, конечно, культурная, и… как сказать, ну не знаю… Я всегда смотрела на них как-то просто снизу вверх, как с таким почтением, которое не только разница в возрасте дает, но и что-то другое, что трудно определить… Ну, это была любовь, и какое-то почтение. Они мне всегда нравились, эти люди, своими правилами жизненными, какими-то ушедшими уже и к тем годам, хотя те времена были, если сейчас смотреть, еще были добропорядочными, правда? Конечно, мы были уже другими людьми, мы были людьми уже другого мира, советскими. Мы были сплошь советскими, я, мои друзья, конечно. Я родилась сразу же после войны, прошла абсолютно советскую школу жизни – ясли, детский сад и прочее. А эти люди, ну и Наталия Ивановна , прежде всего, конечно, она настолько отличалась в этом отношении. Вот. И как я подружилась с Н.В., я не помню, я только помню, что это очень быстро произошло. Возникла дружеская близость. Удивительно, правда удивительно… Бывает, что в семье внуки дружат с бабушками или с дедушками. Но так, чтобы люди сходились на равных, не родственные… Конечно, это заслуга исключительно Наталии Ивановны, Наталии Владимировны и Александра Александровича. Они умели так уважать человека, с которым они общались, собеседника, что человек ощущал себя с ними просто на дружеской и равной ноге. Вот, что удивительно. Никакого намека на старшинство, или на разницу какую-нибудь в культуре… Ничего этого не было. Вот, что поразительно… И даже трудно выделить… Ну, пожалуй, Наталию Ивановну я любила… я ее очень любила. Она для меня была просто близким и совершенно необходимым человеком. Я настолько уважала все ее правила, все ее взгляды, все. Наталия Владимировна как-то дальше для меня стояла… Но они сами очень дружили, и поэтому мы много времени проводили вместе. И просто так, по-дружески… Ну, ездили куда-нибудь. И я часто сюда заходила. 

  В.Л. Давайте что-то конкретное, это все вода на киселе… 

   И.Ш. Нет, нет. Все, что Вы говорите – все очень интересно и очень важно. Еще интересно, потому, что мы очень мало знаем о дружбе… Т.е. я тоже очень хорошо знаю о дружбе Н.В. и Н.И., но просто знаю, что они очень дружили, и все. Хотелось бы узнать еще, что это была за дружба, в чем она проявлялась. Ну, что-то. Потому что мы тоже хотим включить в эту книгу Солженицына о Н.И. Какое-то введение, ну хоть что-то… 

   В.Л. Ну, я-то их застала уже очень близкими. 

  Н.Р. Они познакомились у Надежды Яковлевны? В.Л. Вы думаете? 

  Н.Р. Я так предполагаю. 

  В.Л. Я как-то никогда не спрашивала, где они познакомились. Я-то думала, что ни познакомились каким-то образом на почве Александра Исаевича. 

   Н.Р. А может быть, и Ал-дра Исаевича. Это 60-е годы? Тогда м.б. все вместе. В.Л. Н.И. познакомилась с Ал-дром Исаевичем независимо. Когда была секретарем у Эренбурга. Она впервые его там увидела, там и разговорилась, там и подружилась. А Н.В., мне кажется, была уже знакома с ним независимо. Я не знаю, как познакомились Н.И. и Н.В. Я их застала очень близкими уже людьми. Это было видно изо всего. Они доверяли друг другу, и, насколько я понимаю, какие-то конспиративные дела у них были. Полное доверие, полная дружба и полная любовь между ними существовала. И это было видно по всему. И вот, я знаю, что… Ну, может быть, я не сразу узнала, но я знала, что Н.В. каким-то образом… Я даже не буду говорить, каким (я не сторонник рассказывать все, даже сейчас), Н.В. каким-то образом участвовала в делах Фонда Солженицына. Правда, это позже уже было. Это было в 1974 году – он возник. Н.И. тоже имела к этому весьма близкое отношение, и я знаю, что они очень этим были объединены. Очень. Поскольку круг людей, занимающихся этим, очень невелик… И все было основано именно на доверии друг к другу. Только на доверии и больше ни на чем… Никакой бухгалтерии… Ничего этого не было. И, поскольку они были так дружны, и так доверяли друг другу… Общее дело это было между ними… Ну, кроме того, они дружили, проводили время, ездили друг к другу в гости. Сколько раз ездили на дачу – туда… И в Крым тоже ездили… 

   И.Ш. Я-то там, последний раз, когда я была в Крыму, они туда приезжали. Они нам дачу сняли там… В Коктебеле… Еще два слова. Сам Фонд Солженицына – тогда он был организован для помощи Солж. – или? 

   В.Л. Заключенным и их семьям. Он возник в 1974 году. Я могу два слова сказать. Он был организован, когда Александр Исаевич был выслан – 12 или 13 февраля, в этот же день Александр Гинзбург объявил о создании этого фонда. Он назывался Фонд помощи заключенным и их семьям. “Солженицына” – не произносилось, но это был Фонд Солженицына, в том смысле, что денежно, материально он существовал на гонорары, которые А.И. начал получать от “Архипелага ГУЛАГ”, который стал выходить во всем мире, на всех языках. Все деньги, которые во всем мире получались от Арх. ГУЛАГ, поступали в этот Фонд, который был в Швейцарии. Эти деньги неким образом поступали сюда, в Россию. И здесь они добровольцами, людьми, которые добровольно это делали… Неизвестными людьми… Объявлялся только руководитель Фонда. Первый руководитель, объявленный официально, был Александр Гинзбург. А все остальные люди работали в полной безвестности, анонимно совсем. Их никто не знал. Они просто занимались распределением… Это была разнообразная работа. Надо было встречать жен, едущих на свидание к своим сидящим мужьям, покупать им какие-то продукты для передачи. Тогда это было непросто совсем. Поскольку были деньги, удавалось в “Березке” что-то покупать. Вот такая рутинная работа. И Н.В. и Н.И. этим занимались. Кроме того, они же дружили обе с А.И. Это я возвращаюсь уже ко времени до высылки – очень дружили. Насколько я знаю, встречались неоднократно. Ну, у А.И. это описано все в добавлении к “Бодался теленок с дубом”, – не стоит повторяться. Кроме того, большая часть жизни Н.В. заключалась в дружбе Н.В. с Надеждой Яковлевной Мандельштам. 

   И.Ш. Это очень интересно, мы сейчас перейдем… А поскольку вы сказали об Угримове… Расскажите о нем немного. Нам хочется представить Н.В. в окружении тех людей, с которыми она дружила. Какой-то образ, какую-то характеристику, ну немножечко… 

    В.Л. История А.А.Угримова, который был дружен с Н.В., Н.И., очень интересная. Он родился в России, был сыном крупного помещика и земского деятеля Александра Ивановича Угримова. Он был выслан со своими родителями т.е. с отцом. Тогда же ленинским указом со всеми нашими философами. Юность провел там, и юность, и молодость, и еще часть своей молодой жизни. Он окончил в Германии школу. Имел диковинную профессию мукомола. Был специалистом по помолу, мельницам, муке и всему такому. Такая необычная профессия. Он жил во Франции, там женился, у него родилась дочь. Когда началась война, он участвовал в Сопротивлении. И потом был награжден, спустя годы, орденом французским. Он жил в горах, работал на маленькой мельнице. И там у него была – как мы теперь сказали бы – явочная квартира. Там он укрывал каких-то партизан и как-то помогал… Он очень любил Россию и очень хотел вернуться, и после окончания войны вернулся, но не сам, он был выслан. Он и его друг Игорь Александрович Кривошеин, сын министра царского, по-моему, сельского хозяйства, не помню… – их выслали как бы под конвоем из Франции, привезли в Германию. И, хотя они имели возможность как-то рассосаться там, т.е. избежать этой участи, они вернулись сюда… Через полгода приехали их семьи, и почти сразу их посадили. Они прошли все лагеря. А.А. отсидел 8 лет, и жена его тоже отсидела, и был освобожден. Т.е. они вместе с Н.И. были зеками. Н.В. ведь не сидела. Но тем не менее, они были очень близки. Н.В. обладала, на мой взгляд, таким легким, замечательно общительным характером. Она умела сходиться с совершенно разными людьми – с Надеждой Яковлевной, совсем не похожей ни на кого, человек жесткий, трудный. Нельзя сказать, что доверчивый. Н.И., которая тоже обладала непростым характером, не была распахнута, открыта. А.А. имел третий, совершенно особый, ни на кого не похожий характер. Как-то она сходилась с людьми. Она обладала каким-то доброжелательным любопытством к людям. Главное, люди, которые окружали ее, были все хорошие, я не видела вокруг нее неприятных, несимпатичных, таких я не видела… Или она заражала людей… Вообще, она была какая-то искрящаяся, радостная, удивительно доброжелательная. Человек, который мог не только настроение создать, но внушить такую веру, такую бодрость жизненную… Часто я могла как-то разнюниться, – она умело это быстро претворить, ну не в веселье, но в радость. Она всегда радостная была. Так я ее запомнила радостным человеком. Наверняка у нее бывали беды, неприятности, как у всех, но я не видела ее ни понурой, ни хмурой, ни унылой, ни угрюмой никогда. Я даже не представляю, что она такой могла быть. Потом, она красивой была. Я помню, я застала ее красивой, еще сильная она была. Крупная, сильная, породистая в хорошем смысле, очень даже… А Надежда Яковлевна… Да, я помню Н.Я. с Н.В. Она ее любила, да. Н.В. ей помогала в быту, что-то там готовила. Пекла, я помню, на ее день рождения бесконечное количество эклерчиков, вкусных пирожных. Как-то она по-особенному умела их делать. Она умела с шуткой… С Н.Я. не всегда просто было поладить. Ее она любила и очень привечала среди своих близких друзей. 

   И.Ш. А познакомились они – ? Кто их познакомил? В.Л. Может быть, Н.И.? Н.Р. Трудно сказать, кто первый, кто второй… 

   И.Ш. Это не так важно. Это интересно как старт. Как точка отсчета. Н.Р. Как я понимаю, первый старт был – Копелев. Папа с ним воевал и они подружились на фронте. 

   И.Ш. Наверное, Копелев и был. Н.Р. Потом, когда все вернулись в Москву, Копелев начал знакомить папу… 

   В.Л. Солженицын ведь был знаком с Копелевым по лагерю… 

   Н.Р. А Н.Я.– ? Когда она вернулась? В.Л. В Москву? вернулась? Последний раз она жила в Калуге или в Тарусе, я не помню… Она вернулась в Москву в начале 60-х В 64 или 65. Ей дали квартиру, это несколько лет продолжалось… Она поселилась в квартире в 65-м году. Потому что когда я к ней первый раз попала в 68-м, она уже жила в этой квартире, она чувствовала себя уже давно жившим, не только въехавшим сейчас… 

   Н.В. была уже с ней знакома. И.Ш. Она как бы… Ну, вот по быту она ей помогала. – Может быть, какие-то дела у них были общие… Или Н.Я. была как бы своя линия… 

    В.Л. Надежда Яковлевна была необычайно подпольным человеком. Это было понятно, она прожила такую жизнь. Она же всю жизнь не имела дома. С тех пор как Мандельштама убили, Осипа, Оську ее, как она называла, она скиталась, я не скажу по помойкам, но она была абсолютно нищей, ничего не имеющим человеком. У нее не было ни кола ни двора, ни имущества, ни-че-го. То, что у нее было – это стихи Мандельштама, которые она запомнила, твердила и запоминала все время – это все, чем она обладала. И прожив такую жизнь, каждый день ожидая ареста. Межу прочим, она ждала ареста практически до смерти своей. Я, когда первый раз услышала, – она спросила: “Как ты думаешь, арестуют меня, или нет?” Часто она это спрашивала у меня, – когда я первый раз услышала, я подумала, что это шутка, или какая-то бравада немножко… Потом я убедилась, что это правда. Она не то, что боялась ареста, она его ждала… То есть она считала, что он возможен. Я говорила: ”Н.Я., ну кто вас арестует? Какой смысл им с вами связываться? Это уже так неудобно, из вас ничего не выбьешь”. Она говорила: “Нет, нет, они могут за мной придти в любой момент”. Она в это верила. И вот, прожив такую жизнь, она сохранила, я бы сказала, подпольные привычки и замашки. Известно, что ее рукописи она умела прятать, очень прятать. И считала, что это закономерно. Она думала, что спрячешь, и все… Я не знаю, помогала ли ей Н.В. в этом. Н.Р. Мама ничего не говорила… 

   В.Л. Н.В. мне об этом не говорила. Н.Я., естественно, не говорила. Если они договаривались не говорить, то они и не говорили. Можно было по каким-то признакам догадываться, когда ты , скажем, в чем-то участвуешь, в Фонде, например. Я догадывалась, что Н.И. и Н.В что-то делали, какую-то часть. А в этом случае, я не знала. Может быть, помогала. Они дружили, просто, по-человечески сердечно дружили. Н.Р. Да, да. В быту тоже… там ведь девочки были, которые в основном помогали. 

  В.Л. Девочки потом появились, не сразу. 

  И.Ш. Некоторые написали… Вот Химкинс, она немножко написала. Н.Р. Таня “длинная” написала… 

  В.Л. Вы знаете, они появились в последние годы. Когда Н.Я. как бы слегла. Несколько последних лет она лежала. И не потому, что она не могла вставать, а потому, что перешла на лежачий образ жизни. У нее были порой сердечные приступы… Эти девочки были последние несколько лет. Трудно сказать, сколько, но не так много. А Н.В. была знакома долго. До этого Н.Я. была еще вполне… 

   Н.Р. Да, Н.Я. и у нас бывала… 

  В.Л. Она полная была, сильная. Мы ездили на дачу сколько раз, и я ее возила. Она жила нормальной жизнью. Ходила по улицам, куда-то ездила. У Н.В. были дружеские отношения еще до того, как она ходила дежурить. 

  И.Ш. Понятно. Когда пришлось дежурить, она ходила дежурить. А до этого у них была близость, духовная близость. 

  В.Л. Да, да огромная близость. Дружба настоящая. Очень они были связаны с Н.Я. Скажем, я могу назвать очень многих своих друзей, мы тогда были все-таки молодыми людьми, которые тоже дружили с Н.В. Дима Борисов, Боря Михайлов. 

  И.Ш. Боря Михайлов написал, Дима Борисов отказался. 

   Н.Р. Он сначала вдохновился, потом… 

   И.Ш. У него какие-то неприятности. 

  В.Л. Да, у него проблемы. Жалко, потому что Дима многое мог написать. 

    И.Ш. Вот Боря Михайлов и сказал, если разговорите… 

   В.Л. Диму? 

   И.Ш. Нет, Вас… Он моментально откликнулся и написал очень светлые… 

  В.Л. Они очень дружили. И.Ш. Нет, он сказал, не так хорошо знал Н.В., но очень любил. Вот так он сказал. 

   В.Л. Может быть, не так долго знал. Но у них уже была какая-то более поздняя связь. Потому что обыск у них был по одному делу. 

  Н.Р. Но это мама узнала уже позже, на каком-то допросе. 

  И.Ш. А вот это расскажите, это тоже интересно. 

  Н.Р. Про обыск только я могу рассказать. 

  В.Л. Обыск здесь, или у Бори? 

  И.Ш. У Михайлова. 

   В.Л. У Бори Михайлова он был по одному делу с Н.В. Я не помню, может быть я уже тогда не жила в Москве. Но у меня с Н.В. еще были объединяющие события, это выселение меня из Москвы. Она же принимала горячее участие в попытках как-то защитить меня. Они обречены были заведомо на полный провал, но все-таки… 

   И.Ш. Это было как бы за тунеядство? 

   В.Л. Нет, не за тунеядство… 

  И.Ш. Расскажите о себе. Это тоже важно. Начните, с какого года вы рождения. 

  В.Л. Я родилась в 1945 году в Москве. Прожила такую обычную жизнь. Ходила в детский сад, школа, закончила школу, поступила в институт. Немножко проучилась в институте, потом была арестована и осуждена по статье 70 – антисоветская пропаганда и агитация. Отсидела год в Лефортовской тюрьме, и когда я вышла – это и было началом моих знакомств вот с этим кругом людей, о которых я сейчас рассказываю. А с Н.И. я познакомилась на суде, она была на нем свидетелем. 

   И.Ш. А за что вас арестовали? 

   В.Л. Формально это 70-я статья, бывшая 58-я старого Уголовного кодекса. Она звучит как “антисоветская агитация и пропаганда в целях подрыва…” 

   И.Ш. А по существу? 

   В.Л. По существу – это было создание “Белой книги”, так называемой. Книга была посвящена процессу Синявского-Даниэля. Потом целый ряд материалов, которые вошли в подпольный самодельный журнал “Феникс”. И там еще был целый ряд материалов, посвященных событиям в Почаевской Лавре. Это был суд над четырьмя подсудимыми. Это были Алик Гинзбург, Юра Галансков, Алеша Добровольский и я, Вера Лашкова. Это был суд на четырьмя людьми. Все получили разные сроки. Я получила меньше всех, т.к. моя роль была техническая, то есть я перепечатывала эти материалы, часть материалов, в частности о событиях в Почаевской Лавре, я как бы обрабатывала. Но это не важно… Получив свой срок и отсидев, я вышла на свободу. И к этому моменту относится уже моя дружба с Н.И. Увидев ее первый раз в зале суда, я уже потом, выйдя на свободу, познакомилась с ней. И началась наша дружба с ней.. И совсем вскоре мы познакомились с Н.В. и дружили все эти годы. А другой суд, о котором я сейчас рассказываю, относится к 83-му году. Это весна 83-го, когда практически все люди, все диссиденты, хоть я и не люблю этого слова, все люди так или иначе высказывали свое несогласие с этим режимом, или когда-то высказавшие… 

  Н.Р. Это в 83-м? А у нас был обыск в 82-м… 

  В.Л. В 82-м? Значит, еще до… К этому времени, к началу 83-го, все люди или сидели, или эмигрировали, или так или иначе собирались уехать в эмиграцию. Или уже были под следствием. 

  И.Ш. Какие люди? 

  В.Л. Так называемые диссиденты, т.е. люди, не любившие, не принимавшие, не согласные, эту власть, по всякому. Инакомыслящими их еще называли. Я не буду их всех называть, их очень много. Но сложилась такая ситуация, что к концу 82-83 г., например, в Москве, в общем не осталось уже этих людей, не осталось. Последним арестовали 1 апреля или 7 апреля, в начале апреля Сережу Ходоровича, который был последним распорядителем Фонда Солженицына. И оставалось еще 2 или 3 человека в Москве. Вот Кирилл Попов, которого чуть ли не Горбачев, между прочим, арестовал в 85 году, еще Лева Тимофеев оставался на свободе, и кто-то еще. Все остальные либо уехали за границу, либо под следствием находились, сидели. И к этому моменту относится решение властей как-то и меня тоже определить, устроить… И я это вполне осознавала, “шкурой”, как говорится, осознавала. Потому что очень плотная была слежка и как-то все признаки сходились к тому, что мне уже не уцелеть. Но они выдумали совершенно необычную вещь. Я, конечно, ждала ареста, естественно… Почему-то они не захотели меня арестовывать, не знаю почему. Это до сих пор загадка для меня. Они просто решили устроить формальный суд и выселить меня из Москвы, лишить меня права жить в Москве. И все это им удалось. Существует какая-то статья, по которой человек, не проживающий полгода в своей квартире без уважительной причины, (т.е. не находясь на лечении, в командировке или где…) и, если это доказано, то он лишается права на эту квартиру. И они очень быстро это устроили, просто моментально обтяпали. Т.Е. они нашли свидетелей… Я не знаю, как они это делали, кому-то что-то посулили, – которые, придя на суд, сказали, что да, мы живем с ней на лестничной клетке, выше этажом, (но не ниже, т.к. я жила на 1-м этаже) да, мы ее никогда не видели, она здесь не живет. Этого было достаточно, чтобы лишить меня права занимать эту квартиру и тем самым, жить в Москве. Но я, конечно, не сидела сложа руки. И, хотя я понимала, что обречена, но я решила все-таки сражаться и попросила по меньшей мере человек 20 своих друзей, среди которых была и Н.В., выступить в суде в качестве свидетелей и утверждать, что я живу в этой квартире. Конечно, все они согласились, хотя понятно было, что все это бесполезно. А я еще думала, что эти люди должны иметь какой-то вес в обществе, не просто быть моими друзьями, диссидентами… И Н.В. подходила на эту роль как нельзя лучше. Все-таки, она была уважаемым человеком, доктор наук. Это все было в титуле. Она, конечно, согласилась, без всяких… И, на мой взгляд, просто блестяще вела себя в суде. Линия каждого свидетеля заключалась в том, что он должен был сказать: да, я бываю у нее, и, конечно, приезжаю к ней, мы давно дружим. И, приезжая к ней, я всегда застаю ее. Конечно, она там живет… Судья задавал всем одни и те же вопросы: Знакомы ли вы? – Да, знакомы. Дружили ли вы? – Да, дружили. Были ли в квартире? – Да, была. А можете ли описать, как расположена кухня? якобы, что бы понять, бывает ли человек в квартире. Это все было довольно формально и неинтересно. Но Н.В., на мой взгляд, так горячо, я помню, так горячо и с таким (она не была у меня ни разу) запалом говорила эту “правду”. Т.Е. она как бы правду говорила, но говорила неправду. Замечательно просто. Уверенно так, с таким задором, с таким вызовом… Этому судье она отвечала просто замечательно, замечательно. И никто никогда бы не усомнился бы в ее показаниях. Я помню такой случай. Давно это было, еще на заре моего знакомства с Н.И., когда, я уже не помню, по какому делу, меня допрашивали в очередной раз. И мне было всегда очень противно врать на допросах, говорить неправду, т.е. легче всегда или молчать, ничего не отвечать, но не врать… Я помню, я пришла к Н.И., и там была Н.В. Я что-то рассказывала. Всегда, придя с допроса, я рассказывала Н.И. И тогда сказала Н.И. “Н.И., ужасно тяжело все-таки врать на допросе. Я не могу ничего с собой поделать. Врать мне противно. Противно врать.” Она посмотрела на меня с большим недоумением и сказала: “Что? Противно ИМ врать? Да что вы! Врите, врите, сколько хотите, ИМ врать можно.” С такой убежденностью, совершенно потрясающе. Я подумала тогда: Раз такой человек говорит “врите”, конечно, надо врать напропалую”. И вот, глядя на Н.В., я это вспомнила и поняла, что, святая правда, врать надо… Суд, конечно, кончился моим выселением. Я всегда с благодарностью большой вспоминаю Н.В., да и Н.И. Тогда участвовали в суде очень многие приличные люди. Это ничего не дало. Но та отвага… Тогда не многие, наверно, решились бы вот так открыто пойти против. Потому что задумано было намертво. Ничего нельзя было сделать. Человек, который был на острие, был обречен. Человек, который брался ему помогать, должен был обладать – тогда – мужеством. И личным мужеством, и гражданским мужеством. Потому что он понимал, на что идет. Он понимал, что противопоставляет себя этому государству, которое шуток не шутит. И то, что Н.В. сделала не просто прямо и охотно… Для нее вопроса не было, не было и проблемы, выбирать или не выбирать. “Положить жизнь за други своя” – Евангельское изречение для не было абсолютно естественным. Естественным, и все. Она была настоящим человеком с точки зрения человечности, праведным, порядочным, нормальным. А вообще, это называется подвигом… 

  Н.Р. Она выступала еще у Феликса. 

  И.Ш. Феликс написал… 

  В.Л. Он писатель, ему и писать… 

   И.Ш. Нет, он очень мало написал. Вы рассказываете гораздо более интересно. Я вам говорю… Это просто такая удача, то что вы сейчас говорите А дальше, дальше что было? 

   В.Л. Дальше – ничего. Дальше я попала в деревню, не очень далекую. Это граница Тверской и Новгородской области. Я там прожила 7 лет, но это не важно. Ко мне приезжали мои друзья. Очень много приезжали. Трудно там было жить. Н.И. ко мне все собиралась с Н.В. Я их все ждала, ждала, ждала, ждала. И вместо них я получила телеграмму о смерти Н.И. Н.В. я не видела, а увидела, когда уже вернулась оттуда. Из деревни я переехала в Тверь. Я еще в Твери жила. Так что, когда я получила возможность… (из деревни я не могла ездить в Москву). Тогда я сбежала только на похороны Н.И. Именно сбежала, и то меня здесь застукали и вели потом обратно до самой деревни. А потом я вернулась… 

   И.Ш. В каком году? 

   В.Л. В Москву – в 90-м. А в Тверь я переехала в 87-м. с 87 года я уже могла ездить в Москву. Здесь виделась с Н.В., много раз видела. Сиживали на кухне, пили кофе. Н.В., я помню, в последние годы стала сдавать, сдавать. Хотя я никогда ни ее, ни Н.И., про себя, внутренне не называла и не считала старыми. Я не видела никогда ни ее, ни Н.И. … Они ведь были ровесники? 

   Н.Р. Да… (неуверенно) 

  В.Л. Приблизительно. Очень небольшая разница. Они не были старыми. То есть они всегда были… (То ли воспитание, которое в детстве получаешь…) такие собранные, такие прямые. Старость – это немощь какая-то. Не было немощи. Ни физической, ни духовной немощи не было. Они всегда были прямые, сильные такие, именно богатые внутренне люди… 

   Н.В. как-то стала сдавать, я помню. Печальна она была, потому что отошли люди близкие… 

   Н.Р. Н.И. В.Л. Н.И., да именно Н.И. и А.А., да Н.Р. 

   А.А. в каком году? 

  В.Л. В 81-м, Н.И. – в 84-м 

   И.Ш. Все совпало. Конец ее работы. Вот кончился этап. 

  Н.Р. С работы сократили… 

  И.Ш. Все одновременно произошло, и, конечно, слом… 

  В.Л. Какие-то подпорки стали отходить. Она так радовалась, когда я звонила, говорила: “Ну, когда ты придешь? Давай приезжай!” 

   И.Ш. У нее вообще была тоска по друзьям. После того как она перестала работать. Это была катастрофа, хотя у нее была масса других интересов. Более того, я теперь думаю, что эти интересы были более важные для нее. Вообще, эти приоритеты если расставлять, то профессиональные интересы были менее… Это уже сейчас мне пришло в голову, а раньше не приходило. Тем не менее, работа была тоже важна. Это была Среда определенная. Она оказалась из нее выключенной. 

   В.Л. Она так вкладывала себя в дружбы, в привязанности, так жила этим. Это ее насыщало. Она именно жила какими-то судьбами своих друзей и знакомых. Это ее наполняло и очень важно было. И, наверное, когда стали отходить какие-то люди – умирать, или куда-то отдаляться, то она чувствовала себя как-то немножко незащищенной… 

   И.Ш. Неуютно… 

  В.Л. Неуютно. Да, вокруг… Ей надо было вкладывать себя, а уже меньше и меньше этих людей оставалось. Я помню, что такой грустной, немножко растерянной я ее в последние три года жизни может быть видела. И самый последний раз я ее в церкви Филипповской на отпевании Миши, очень близкого ей друга , Поливанова. Я помню как раз ее лицо. Потому, что было очень много народа. Я ее не сразу увидела, а уже когда закончилось отпевание, я с Мишей попрощалась, я увидела Н.В. Она стояла близко к дверям. Я помню ее ужасно растерянное лицо. Она меня схватила и сказала: “Верка!” У нее были большие глаза, совершенно потерянные. Она пыталась как-то понять, где Миша, он куда-то ушел, что происходит? Она смотрела на меня совершенно растерянными, потерянными глазами. Вот это ее лицо, какое-то опрокинутое – это последний раз я ее видела. Вот последнее – это ее лицо с потерянным выражением – так я ее и запомнила. Хотя в жизни я первый раз такой ее видела. И до этого были потери, смерти, но через несколько дней она и сама умерла. Я все ее вспоминала и думала – предчувствовала она… Выражение было какое-то не присущее. Через 2 недели ведь она умерла? 

   Н.Р. В общем, да – 13, 23… 

   В.Л. Вот все, что я коротко вспомнила… Очень много связано с дачей этой. Часто мы ездили. Ездили и на машине – на Н.И. и А.А. Там ужасно все веселились. Выпивали понемножечку, по рюмочке. Я помню зимой приехали в жуткий холод. Такой настоящей зимой. В жуткий совершенно холод. Как-то она так ловко, быстро натопила. Она ведь походница была. Достала какие-то мешки спальные, засунула нас всех. Так было весело, радостно. Такой от нее всегда дух радости шел. Очень здорово. Ходили за водой на источник, ходили, гуляли. Она страшно любила гулять. За молоком в эту гору ходили, в Воронино. Не помню, как звали эту женщину. 

  Н.Р. Тетя Клава. 

  В.Л. Тетя Клава. Ходили туда – в Воронино, в деревню. 

  И.Ш. Она со вкусом жила. 

  В.Л. Конечно, да. 

  И.Ш. Всему радовалась… 

  В.Л. Радовалась… Главное, эти люди, я потом уже начала это сознавать, общаясь с ними, питаясь от них этой дружбой, силой. Это все не очень анализировала я. Потом я стала понимать, что они так многому учили. Не уча специально, никакой педагогики, никаких нравоучений, никаких введений тебя в какие-то правила. Нет, просто жизнью своей. И сколько я уже прожила и поняла – учить можно именно своей жизнью. Даже не говоря ничего словами, а просто тем, как ты живешь, как ты поступаешь, как ты смотришь на человека, как ты с ним общаешься, как ты его уважаешь, как ты его любишь – как сумели эти люди тебе это передать. Я помню, это был очень горький случай в моей жизни. Люди очень близкие мне, необычайно близкие, как я тогда считала, предали моего и их близкого друга. То есть дали показания. Так случилось, дали показания на этого человека, хотя он был необычайно им близок. Мне это было не просто горько, для меня это был раскол мира. Я не могла понять, как близкие люди – чего они побоялись, чего испугались. Я, конечно, была безжалостна, может быть по молодости. И поняла я это – свою безжалостность, свою жестокость и свое – не столько неумение – сколько нежелание попытаться понять этих людей, старых уже людей. Их замучали, их запугали, у них не было много сил, ну не выдержали в конце концов. Все могут быть слабыми и никто не брался быть героем, что могут эти люди сделать с тобою – все могут. Они же сильнее, это же машина страшная. Но поняла я это все, поняла и стала думать об этом только благодаря Н.И., А.А. и Н.В., потому что они меня убедили, я не помню как, но как-то они объяснили это очень спокойно, очень дружески, очень дружелюбно, не нравоучительно главное. Потому, что когда ты молод и тебе преподают нравоучения, я помню, наоборот, это вызывает отторжение и не так скоро это примешь, чем когда тебе говорят дружелюбно. Первый раз я с этим столкнулась. Они убедили меня, что надо как-то уметь прощать, хотя я , называвшая себя христианкой и знавшая все эти заповеди о прощении… Я их знала головой, а в сердце их не держала. И я в жизнь это не претворяла. А они, не называя себя христианами, были ими или по убеждению, или просто по жизни своей. И я помню, как Н.И. привезла меня к этим друзьям, которые и остались моими друзьями навсегда уже. И как я смогла, я думаю впервые в жизни, сделать этот шаг, так была благодарна за это. Были еще случаи в жизни, когда я училась от них какому-то благородству поступков, которые не совершила бы, не зная их. Я точно это знаю. Именно благородству поступков. Как-то не в такой степени как они. Но все равно, я считаю, что и радость в моей жизни, и удача, наверное, и счастье – это что мне удалось этих людей застать в жизни и подружиться с ними, и научиться чему-то такому, чему учишься только из глаз – в глаза, из сердца – в сердце, только так, как говорили – из уст в уста. Потому что ни читая, ни зубря, ни смотря фильмы или что-то – этому нельзя научиться – только так, из непосредственной близости, из их доверия ко мне, из их дружбы ко мне, все это передавалось. И если что-то я и совершила когда-то доброго – это в очень большой степени благодаря им, потому что друзья очень многому учат, а они были настоящими друзьями. Вот это удивительно – говорю я, моложе их, годящаяся им в дочери, но они были мне друзьями, действительно близкими, наравне с друзьями моего возраста. Бывает так в жизни. 

   И.Ш. Не только вы одна. Вы одна, может быть, с такой сложной судьбой. Многие ваши сверстники тоже такие… 

   В.Л. Вот это удивительно. Радость в жизни, именно удача. Не многие имели такое счастье – знать таких людей и получить от них, просто получить – это важно… 

   И.Ш. Еще, может быть, перечислите… Мы плохо знаем эту среду, этот круг правозащитников, с которыми Н.В. была… Понимаете: пишет о Н.В., а о себе не пишет. Вот Михайлов. Вы просто перечислите еще людей, с которыми Н.В. была знакома, которые занимались такой же деятельностью. Не всех, конечно… 

  В.Л. Ну да… Вот Феликс Светов – он у вас есть. 

  И.Ш. Он есть, но он очень коротко… Он только написал о суде, больше ни о чем. Я хочу с ним встретиться, чтобы он больше рассказал, потому что там даже непонятно, почему его судили. Он просто описал одну сцену, как Н.В. на суде выступала, и мы не знаем до сих пор, до конца не знаем – за какие-то убеждения религиозные, или за книги… 

  В.Л. За книги, да. 

  И.Ш. Вот Феликс Светов, кто еще? 

   В.Л. Потом, конечно, она дружила с такой бабой Надей, как мы ее называли, Надежда Васильевна Бухарина – она ведь была человеком, очень близким к Солженицину и сначала к Наташе Светловой, которая стала женой А.И., с ее дочерью Лелей Муриной – с этими людьми, которые были внутри этого диссидентства. Они с Шафаревичем же дружили. 

   И.Ш. А кстати, вы не знаете каких-нибудь следов Шафаревича? 

   В.Л. Каких следов, он что, исчез? 

   И.Ш. Просто нет по тому телефону, который у нас есть, мы не знаем его координат. 

  В.Л. Он же жил здесь, недалеко. 

   И.Ш. Не знаю… Мы хотели привлечь… Мы знали, что он ее любил очень, бывал у нее. 

   В.Л. Они страшно дружили. 

   И.Ш. Мы просто его не можем найти в Москве. 

   Н.Р. Незадолго до смерти мамы он пришел, подарил книжку. 

   В.Л. Вот эту свою ужасную? 

   Н.Р. Ужасную, да… 

  В.Л. С ним что-то произошло. 

  Н.Р. Может быть, он уехал? 

   В.Л. Я ничего не знаю. По крайней мере, он дружил с Н.В. Это точно совершенно. 

   И.Ш. Это мы знаем. А кстати, у тебя, наверное, автографы есть его тоже? 

   Н.Р. Надо найти, да… 

   В.Л. Ну вот, еще с Димой Борисовым, да. Боря Михайлов. А с Сережей Ходоровичем она дружила? 

   Н.Р. Я не помню. 

  И.Ш. А вот вы сказали по обыск, который был одновременно и у нее и у Михайлова? 

  В.Л. Здесь было несколько обысков… 

  Н.Р. У нас один был. 

  И.Ш. А что вы сказали – они по одному делу? 

  В.Л. Делу, да… И Нина Петровна… 

  Н.Р. Она в Израиле, нам пока тоже до нее не удалось добраться. 

  В.Л. Я не знаю, дружили ли они. У них скорее были такие… 

  И.Ш. Деловые отношения. 

  В.Л. Деловые, да. 

  Н.Р. Они дружили, конечно, тоже. 

  В.Л. Сначала деловые, а потом уже подружились? 

   И.Ш. Мы только сейчас узнали адрес и должны ей написать, чтобы она написала… 

   В.Л. Кто? Нина Петровна? Я не имею с ней никакой связи. 

   И.Ш. Нет, это мы напишем, попросим… 

  В.Л. Довольно трудно еще вспомнить. Я считаю, что Н.В. была человеком моего круга и знала всех моих друзей. 

   Н.Р. Она знала, конечно, но дружить… 

   В.Л. Дружить, да. С кем же она еще была дружна? 

  И.Ш. Нет, пускай не дружна. Назовите еще своих друзей, с которыми она общалась. Мы-то этого сейчас не знаем. 

   В.Л. Так утверждать мне трудно. По ассоциации, кого я видела здесь, кого я заставала. Она по-моему, с Хохлушкиным дружила.  

   Н.Р. Да. 

   В.Л. Игорь Хохлушкин такой, он тоже куда-то исчез. Он тоже трансформировался, насколько я понимаю… 

   И.Ш. Ну хорошо, хватит. Сколько вспомнили. А вот вы сказали, что по одному делу были обыски, у Н.В. и у Михайлова. В.Л. Да, потому что она неоднократно это повторяла. 

  Н.Р. Ей сказали… 

  И.Ш. Расскажите. 

   В.Л. У Боречки был обыск по Фонду, конечно. Потому что была такая ситуация, когда Сережу Ходоровского посадили… И должен был появиться преемник. Всех распорядителей Фонда арестовывали. Всех без исключения. Исключением была Татьяна Сергеевна Ходорович, которая просто уехала. Ей предложили, она эмигрировала. Тогда, в те времена, еще так было. Предлагали, если он не упирался и уезжал, его не трогали. Всех арестовывали распорядителей Фонда. Сережу Ходоровича последнего арестовали, и должен был ему наследовать Боря Михайлов, который до ареста Сережи был уже вовлечен в дела Фонда. Но так случилось, что он не стал распорядителем Фонда. Потому что у него семейные обстоятельства были… У него было пятеро детей, маленькие они все были, мал-мала-меньше. И он не решился все-таки… То есть он изъявил эту готовность и объявил это, но не смог. И была такая коллизия непонятная тогда. Поскольку он был в делах Фонда известен, наверное, этим ГБ-шникам, то они к нему пришли. Именно по поводу Фонда был обыск. А почему они пришли к Н.В.? 

  Н.Р. Тоже как-то… 

  И.Ш. Как-то вычислили, наверное. 

  Н.Р. К Нине Петровне приходили за несколько лет до этого… 

  И.Ш. Знали они, вычислили… 

   В.Л. Они подчеркнуто как бы не были знакомы. 

  Н.Р. В этот день были человек у десяти обыски, я уже не помню у кого. 

  В.Л. Да, так всегда, повально по Москве шли. Так что это был обыск по Михайлову. Ордер был выписан на Михайлова. Дела заводили на кого-то. 

  Н.Р. Совершенно не по правилам мы их приняли, не спросив по какому делу, ничего. Мама стала их “обаивать” и обаяла. Они стали сворачиваться. И когда он нашел чеки, то он говорил: “Ну что же вы, Наталия Владимировна, как нехорошо”. Когда же он увидел бумажки из Инюрколлегии, такой вздох облегчения: “Слава Богу, чеки законные”… 

   В.Л. Тогда же это были не чеки, а сертификаты… 

  Н.Р. Да, в “Березку”. Что не нужно прицепляться к этим вот деньгам, не нужно заводить валютное дело. Половину книг пропустили и смотрели далеко не везде, где нужно было. 

  И.Ш. Из обаяния? 

  Н.Р. Я думаю, что да… 

  И.Ш. Она же к ним хорошо отнеслась. Тут одна пишет, Зинка… 

  Н.Р. Не то, чтобы хорошо, но по-человечески она с ними разговаривала. 

   И.Ш. Она пишет “тоже люди, жалко их, что занимаются таким делом” 

  Н.Р. Хоть врать им можно, но… 

  В.Л. В том-то и дело, что они люди. Для меня это тоже, на самом деле, всегда было, не то чтобы правилом, но… Одно дело – живой человек, со своей судьбой, приходит проводить обыск. Я как-то принимала за человека даже того, кто допрашивает тебя. Конечно, перед тобою человеческое лицо, не рожа же! Другое дело – система, вот системе ты противостоишь. А конкретный человек… Ну почему надо его презирать, или унижать, или топтать… Мне это тоже не представлялось всегда возможным и даже правильным. Другое дело, что ты не желаешь участвовать в этом. Многие так себя вели, не участвовали в обыске, например. Они так и заявляли – “я считаю обыск незаконным, я не участвую в вашем обыске”, и уходили и не принимали участие. Многие не принимали участие в допросах – все, сидели, молчали, ни на один вопрос не отвечали. Ну, эта позиция индивидуальна. Мне, например, это не свойственно было так себя вести, не присуще было. И Н.В. тоже, я думаю, не смогла бы… 

  Н.Р. Да, наоборот… 

   В.Л. Она не смогла бы надеть на себя такую ледяную маску и сказать “нет”. 

   Н.Р. Она рассказывала разные анекдоты… 

   В.Л. Анекдоты она очень любила. 

    Н.Р. Анекдоты из жизни Солженицына, например. Они спрашивали про него. Ну, она расскажет, какой он был четкий, вот: “я опоздал на одну минуту, извините, пожалуйста”. Ну, на таком уровне – и все. 

   В.Л. Совершенно естественно и органично. Я думаю, что это очень органичное для нее было поведение. Неорганично было бы вот такое ходульное поведение. Ну попробуйте, представьте себе, не быть самим собой. Ведь много часов идет обыск. Это очень трудно, очень трудно. Другое дело что попадаются очень противные иногда типы, просто специально противные, которые ведут себя вызывающе. Ну, тогда и реакция соответствующая, а если попадаются просто обычные мужики приходят, что-то смотрят, не особо грубят, не особо хамят… Они же все очень разные, очень разные. И они сами разные, и, главное, разные бывают у них приказы. Я помню, что Н.В. про этот обыск часто вспоминала, очень часто, это было большое событие для нее. Вообще, это событие в жизни… Ну я, например, привыкла, это был образ жизни (смех). Это обычная жизнь была. Поразительно прожить такую жизнь, все время в проходных мотаться, их гонять и загонять. Смешно сейчас вспоминать. Это было нормой. Я помню, я совсем еще была девчонка молодая. И вот, шел за мной топтун. Он шел из метро. А мне во что бы то ни стало надо было от него оторваться. Не помню, почему, но надо. И я была молодая, шустрая, худая, ловкая. А он был… Тогда он мне казался старым, наверное ему было лет за 50. Он был полный какой-то, рыхлый и явно нездоровый. И когда я его вычислила, увидела, что он за мной идет – я свистнула… Я решила, что я его минут пять по проходным просто замотаю. Там у нас на Кропоткинской я знала абсолютно все. 

   И.Ш. А где вы жили? 

   В.Л. На Кропоткинской улице. И у меня были свои проторенные пути-дороги, где прыгнуть, с высоты какой-то. И я бодро взяла след этот свой и понеслась. Один двор мы пронеслись, второй двор мы пронеслись. А я все оборачиваюсь. И вот я вижу, что он начинает сдавать, что он пыхтит как-то. А близко он держится ко мне, близко. Пыхтит. А у меня там был коронный номер. Как раз надо было спрыгнуть с довольно высокой стены вниз и сразу юркнуть – это совершенно беспроигрышный… Перед тем как прыгнуть, я обернулась, и я увидела, как он стоит, и, буквально, у него язык висел на плече, вот буквально. И первый раз я пожалела такого человека. Первый раз, честное слово. До сих пор для меня это была игра какая-то, видно все попадались то ли молодые, то ли шустрые. Вот я помню, как меня жалость вот раз – и кольнула. Жалость к нему, да? И я себе сказала: “еще не хватало его жалеть – это же топтун, стукач, нечего его жалеть. И вот, представьте себе, я его пожалела, хотя все-таки убежала от него, это само собой. 

   И.Ш. Скажите, вот Н.В. вам про автора этих скульптур ничего не рассказывала? В.Л. Шаламова? 

    И.Ш. Нет, про автора скульптур, кто делал эти вещи. 

   В.Л. Эту маску делал Федот. 

   И.Ш. Вот вы по него расскажите. Вы знаете его? Его фамилия? 

   В.Л. Сучков. Федота, да, я знала. Кстати, Н.В. очень дружила с Федотом. 

   И.Ш. Вот, расскажите. 

   В.Л. Я про Федота знаю довольно мало. Я была с ним знакома, но не дружила. С ним очень дружил Феликс Светов, они очень близкие друзья. Так что он вам о нем… У него есть рассказ, кстати, о Федоте. Замечательно написанный. Она же еще дружила с Домбровским. 

   И.Ш. Вот расскажите! 

   В.Л. Я его не знала, не видела Домбровского никогда. 

   И.Ш. Расскажите про этих двух таинственных людей. 

   В.Л. Почему таинственных? 

   И.Ш. Потому, что мы не знаем, как, что их связывало. Знаем, что и тот и другой были друзьями… Что знаете, то и расскажите.  

   В.Л. Ну, известно, что Домбровский был писателем просто замечательным. Вы читали? 

   И.Ш. О чем вы говорите! Мы все знаем. Она мне лично давала все его книги, когда они еще не были опубликованы. Мы просто не знаем об их дружбе, об их знакомстве. 

   В.Л. Я боюсь, что не смогу. Не знаю, ни где, ни когда Н.В. познакомилась с Домбровским. Но я знаю, что они очень дружили. И Н.И. дружила с ним. 

   И.Ш. Может быть, они как раз познакомились… 

   Н.Р. Через Н.И., наверное. 

   И.Ш. Через Н.И. Мы позвонили вдове Домбровского. Она не помнит Н.В. Ей сейчас много лет? 

   В.Л. Не может быть.  Все очень странно. 

   И.Ш. Она мне сказала… 

   В.Л. Как? Не помнит Н.В.? 

   И.Ш. Я сказала Кинд. Потом вижу, что фамилия ничего не говорит, я говорю Рожанская, Наталия Владимировна. Ну, если она такая пожилая… 

    В.Л. Нет, она не пожилая. 

    Н.Р. Она не пожилая. Она сильно была младше его. 

   В.Л. Она молодая. 

   И.Ш. Что мне оставалось сказать: “Извините” Она говорит: “Вы знаете, что-то у меня маячит, но я не помню.” 

   В.Л. Вы знаете, может быть, она была подругой не всей жизни Домбровского, а, по-моему, последней ее части. Может быть, она не успела узнать всех его друзей? 

   Н.Р. Нет, она была у нас. У нас даже кот жил. В.Л. Бывала она у вас, да, я помню. 

   И.Ш. Ну, забыла. 

   Н.Р. Я помню, Клара. Кота они нам оставляли, Мартына. 

   И.Ш. А нам так хотелось об этом тоже узнать. 

   В.Л. Нет, нет даже никаких догадок. 

   И.Ш. А кто может знать побольше о дружбе? 

   В.Л. Феликс. Феликс Светов. Он дружил и с Домбровским и с Федотом. 

   И.Ш. Феликса мы обязательно… 

   В.Л. Вот вы Феликса потрясите… 

   И.Ш. Расскажите про Федота. 

   В.Л. Федота я знала, потому что где-то несколько раз встречала, здесь, у Феликса. Но я сама с ним не дружила, хотя очень симпатизировала. Он был скульптор, художник и одновременно литератор. Хотя я не могу сказать – писатель. Писатель, нет. 

   Н.Р. У нас много томов. Его трудно читать. 

   И.Ш. То есть он как бы писал и издавался. 

   Н.Р. Стихи писал… 

   В.Л. Как бы он занимался литературой, но для меня он не писатель. Не знаю, писатель ли он для мира. А Домбровский, конечно, писатель. Достоверный. Но, к сожалению, я… Я еще знаю, что он (Ф.Ф.Сучков) написал предисловие к платоновскому сборнику “первому”. Но для меня он скульптор все-таки. Я была пару раз в его мастерской. Я не знаю хорошо о его жизни, о его личной жизни. Они очень дружили. Феликс вам расскажет о том и о другом. У них общая была компания – Федот, Феликс. 

   И.Ш. Он когда пишет, что-то намекает (Светов), говорит: – но это уже другая история. 

   В.Л. Феликс вам охотно расскажет. Он охотно и хорошо рассказывает. Ну, может быть, не напишет… 

   И.Ш. Да пусть, и ладно. В конце концов, мы уже перешли на эту форму информации. Кому как проще. Тем более, у нас будет редактор. 

   В.Л. А может быть, ему как бы и зададите тему “Н.В. и Федот”, “Н.В. и Домбровский”. Тогда он целиком, направленно, не так как я, из пустого в порожнее, а целенаправленно, конкретное что-то. 

   И.Ш. Вы не из пустого в порожнее. Вы совершенно конкретно. Вот вы рассказали о всем суде, это же… Все, что вы говорите – это бесценно, просто бесценно. 

   В.Л. Вообще, странная вещь – память. Многие о ней писали, говорили. Но у меня память – я много раз убеждалась… Я знала очень многих удивительных совершенно, уже умерших, к сожалению… А моя память устроена каким-то сердечным образом. Я этих людей сердцем не просто помню, вот они как бы есть у меня здесь… Мало того, они меня изменили когда-то, в лучшую сторону, естественно. А фактическая память, ассоциативная, у меня плохая. 

   И.Ш. Это не важно. Ценнее та память, о которой… 

   В.Л. Эмоциональная память у меня сильнее. У каждого свой род памяти. Вот у меня она сердечная, эмоциональная. Поэтому вычленить какие-то сюжеты стройные с фабулой мне очень трудно. 

   И.Ш. Это совершенно не обязательно. 

   В.Л. Глазами, и сердцем, и душою своею помню их всех и продолжаю любить. Они для меня живые… 

   И.Ш. И не только для вас, для нас тоже. А Н.В. именно для нас… Я совершенно не воспринимаю… Вот ушла она куда-то… Хотя я видела ее в гробу. В.Л. Да, разлуку ощущаешь. Разлуку, но… 

   И.Ш. А с другой стороны ощущаешь какую-то связь с ней. 

   В.Л. Но не потерю… 

   В разговоре участвовали: И.Ш. – Ирина Леопольдовна Шофман, В.Л. – Вера Иосифовна Лашкова, Н.Р. – Надежда Ивановна Рожанская. Сокращения: Н.В. – Наталия Владимировна Кинд, Н.И. – Наталия Ивановна Столярова, А.А. – Александр Александрович Угримов, А.И. – Александр Исаевич Солженицын.

Ссылки: