Кинд Н.В. и Мандельштам Н.Я.

Наталья Владимировна Кинд, гордившаяся тем, что в молодости ей довелось слышать Осипа Мандельштама , познакомилась с Надеждой Яковлевной Мандельштам в начале 60-х годов. Очень быстро они стали близкими друзьями. Надежда Яковлевна называла Кинд Наташкой, причем всегда как бы с восклицательным знаком - "Наташка!" С Надеждой Яковлевной не всегда было просто поладить, но Кинд пользовалось у нее особой привязанностью, и она очень привечала ее среди своих близких друзей.

Надежда Яковлевна Мандельштам любила рассказывать, как однажды под Новый год к ней пришел Дед Мороз, и она никак не могла догадаться, кто это, и решила, что за ней пришли из КГБ. И только когда Дед Мороз снял рукавицы, Мандельштам увидела знакомое кольцо и закричала: "Наташка!". Оказывается, Наталья Владимировна специально прихватила с собой новогодний костюм, переоделась в подъезде и явилась в образе Деда Мороза пред очами ничего не понимающей Надежды Яковлевны. Между Мандельштам и Кинд довольно быстро установилась духовная близость, они были очень привязаны друг к другу.

- Наталья Владимировна, - вспоминает ее подруга Вера Иосифовна Лашкова , - обладала, на мой взгляд, таким легким, замечательно общительным характером. Она умела сходиться с совершенно разными людьми. С Надеждой Яковлевной, к примеру, - совсем не похожей ни на кого, человеком жестким, трудным. Кинд обладала каким-то доброжелательным любопытством к людям. Главное, люди, которые окружали ее, были все хорошие. Я не видела вокруг нее неприятных, несимпатичных. Вообще, она была какая-то искрящаяся, радостная, удивительно доброжелательная. Человек, который мог не только настроение создать, но внушить такую веру, такую бодрость жизненную. Она всегда была радостная. Я ее запомнила радостным человеком. Наверняка и у нее бывали беды, неприятности, как и у всех, но я не видела ее никогда ни понурой, ни хмурой, ни унылой, ни угрюмой. Я даже не представляю, чтоб она такой могла быть.

Наталья Владимировна очень любила Надежду Яковлевну и часто у нее бывала, особенно в последние годы ее жизни. Когда Мандельштам сильно сдала, Кинд своей энергией, весельем и анекдотами, до которых Надежда Яковлевна была также охоча, буквально пробуждала старушку к жизни. В последнее время, когда Мандельштам уже не вставала с постели и ее друзья установили постоянное дежурство, Наталья Владимировна все равно ухитрялась готовить и убирать весело и с азартом.

Вспоминает врач Елена Викторовна Химкинс : "С Натальей Владимировной мы встречались часто. Надежда Яковлевна тогда уже сильно хворала, в основном лежала в постели, и в доме почти постоянно, а потом и просто все время кто-то был. Появление Натальи Владимировны в доме всегда было шумным. Открывалась дверь- и сразу раздавался ее громкий, слегка хрипловатый грассирующий голос, и становилось весело и даже несколько празднично. Я тогда была студенткой, очень робела, и общение с Кинд сводилось главным образом к разговорам о том, что уже куплено, а что еще надо купить из продуктов и лекарств, кто кого сменяет на наших "дежурствах". Надежда Яковлевна ела мало, с удовольствием капризничала, и мы старались принести что-нибудь завлекательное. Сами же потом это и потребляли. Наталья Владимировна, уговаривая Надежду Яковлевну поесть, регулярно рассказывала анекдот о "кукурузе, пропущенной через курочку". В ее произношении это звучало изумительно смешно, так что немного этой самой "курочки" Надежда Яковлевна в результате съедала".

- Надежда Яковлевна, - по словам правозащитницы Веры Иосифовны Лашковой , - была необычайно подпольным человеком. Это было понятно: она прожила такую жизнь. Она же всю жизнь не имела дома С тех пор, как Мандельштама - Осипа, Оську, как она его называла,- убили в 1941 году во Владивостоке, Надежда Яковлевна скиталась, я не скажу по помойкам, но она была абсолютно нищей, ничего не имеющим человеком. У нее не было ни кола, ни двора, ни имущества,- ни-че-го. То, что у нее было,- это стихи Мандельштама, которые она запомнила, твердила и запоминала все время. Это все, чем она обладала. И прожив такую жизнь, она каждый день ожидала ареста. Между прочим, она ждала ареста практически до смерти своей. Когда первый раз услышала - она спросила: "как ты думаешь, арестуют меня или нет?," я подумала, что это шутка или бравада немножко. Потом я убедилась, что это правда. Она не то чтобы боялась ареста, она его ждала. То есть она считала, что он возможен. Я говорила: "Ну, кто вас арестует? Какой смысл им с вами связываться? Это же так неудобно, из вас ничего не выбьешь". Она отвечала: "Нет-нет, они могут за мной прийти в любой момент". Она в это верила. И вот, прожив такую жизнь, она сохранила, я бы сказала, подпольные привычки и замашки. Известно, что рукописи она умела прятать, очень прятать. И считала, что это закономерно. Она думала, что спрячешь - и все...

Что было общего между Натальей Владимировной и Надеждой Яковлевной Мандельштам? Почему они, познакомившись уже в зрелые годы, так близко сошлись и оставались верными своей дружбе до самого конца. Ответ на этот вопрос, скорее всего, надо искать в таких высоких человеческих понятиях, как нравственность, духовность, честность. Их дружба была их силой. Великой силой.

Именно об этом бесценном богатстве пишет в своих воспоминаниях В.И. Лашкова:

-Дружба с этими людьми так многому меня научила! Не уча. Не уча специально. Никакой педагогики, никаких нравоучений, никаких введений тебя в какие-то правила. Нет, просто жизнью своей. И сколько я уже прожила и поняла: учить можно именно своей жизнью. Даже не говоря ничего словами, а просто так, как ты живешь, как ты поступаешь, как ты смотришь на человека, как ты с ним общаешься, как ты его уважаешь, как ты его любишь. Я помню, был один горький случай в моей жизни. Люди, очень близкие мне, необычайно близкие, как я тогда считала, предали моего и их близкого друга. То есть дали показания. Мне это было не просто горько, для меня это был раскол мира. Я не могла понять, как близкие люди - чего они побоялись, чего испугались. Я, конечно, была безжалостной, может быть по молодости. Их замучили, их запугали, у них не было так много сил, ну не выдержали, в конце концов. Все могут быть слабыми и никто не брался быть героем. Что могут сделать с нами - все могут. Они же сильные, эта же машина страшная. Но поняла я это все, поняла и стала думать об этом только благодаря таким людям как Наталья Владимировна, Надежда Яковлевна и др. Они меня убедили, не помню как, но как-то они мне объяснили это очень спокойно, очень дружески, очень дружелюбно, не нравоучительно главное. Потому что когда ты молод и тебе преподают нравоучения, я помню, наоборот, это вызывает отторжение, и не так скоро это примешь, чем когда тебе говорят дружелюбно. Первый раз я с этим столкнулась. Они убедили меня, что надо как-то уметь прощать, хотя я, называвшая себя христианкой и знала все эти заповеди о прощении. Я их знала головой, а в сердце я их не держала. И в жизнь я это не претворяла. А они, не называвшие себя христианами, были ими по убеждению или просто по жизни своей.

Наталья Владимировна, скорее всего, никогда не ведала страха. В ее помощи диссидентам, гонимым писателям, никто никогда не видел строжайшей конспирации, болезненную манию преследования или "стукачеманию". Однажды в дом, где она жила, приняли новую лифтершу. И при первой же встрече Наталья Владимировна дала ей почитать свежепоступивший из-за границы Архипелаг ГУЛАГ . Все были в шоке. Но у Кинд была своя позиция: "Она же ничего не знает, пусть читает". И, конечно, лифтерша ее не предала. Ее, кажется, никто никогда не предавал, хотя она никогда не скрывала своих взглядов. Жизнь и душа Нобелевского лауреата ей была так же интересна, как жизнь и душа крестьянки Клавы, у которой она всегда покупала молоко на даче и с которой вела долгие беседы на завалинке. И, конечно, тетя Клава оказывалась далеко не ординарным человеком. Наталья Владимировна умела открывать души, как алмазы.

Ссылки: