Карпачева С.М. Конец войны! В Москву!

Девятое мая. Конец войны! Торжественно выступил Сталин. В громкоговорителях не смолкала праздничная, радостная музыка. У здания политотдела собрались на митинг все вольнонаемные и расконвоированные. Начальник политотдела полковник Козловский обратился к ним с волнующей речью. В магазинах продавали праздничный паек, в лагпунктах приготовили праздничный обед. Танцевать на снегу было трудновато, но это никого не останавливало, все шумели, пели, целовались. Как жаль, что Евгения не было с нами! После митинга вся литературная братия Норильска дружной компанией пошла отмечать праздник к нам на квартиру. Мы пели, сочиняли стихи, вспоминали прежние довоенные дни. Фронтовики рассказывали о своих трудных днях и ночах. В июне приехал Женя, привез с собой фильм. Мы с Мишей Соломоновым пошли встречать его, хотя свистела и бушевала белая пурга - вьюга при ясном дне. В Доме ИТР Женю ждала вся элита города, чтобы сразу же посмотреть фильм. Просмотр сопровождался восторженными аплодисментами. Женя стал очень популярен в городе. Через год вышла его первая книга о Норильске "Северное сияние" . В ней рассказывалось об истории города, об организаторской деятельности Завенягина, о трудовых подвигах людей. Конечно, все в пределах разрешенного, без уточнения, что подавляющее большинство работавших здесь - заключенные . Успехи фильма и книги, хотя и в довольно узком кругу читателей и зрителей, придали ему новые силы, и он всерьез стал думать о возвращении в более солидную газету. Наверное, присущий ему оптимизм и спас его в лагерях на Беломорканале. Для меня Норильск стал неинтересен. О строительстве завода искусственного жидкого топлива никто в управлении комбината уже не думал. Похоже, что и А.П. охладел к этому проекту: в мирное время проще завезти топливо, чем строить дорогостоящий завод. Даже в тех сибирских городах, куда по железной дороге несложно было доставить демонтированные немецкие заводы, их не стали собирать - что уж говорить о Норильске. На строящемся Коксохиме вполне справлялся с работой Фелькин . К тому же мне с трудом удавалось совмещать кормление ребенка по часам и работу на заводе, куда я вернулась, когда Боре было всего шесть недель. И я решилась. Написала Завенягину письмо, обрисовала положение, а в заключении попросила при отсутствии перспектив развития этого направления в Норильске разрешить вернуться в Москву всей моей семье. Я предвидела, что А.П., очень ревниво относившийся к Норильску, будет недоволен, но все же рискнула... Довольно быстро пришел ответ - телеграмма, в которой А.П. подписал разрешение на въезд в Москву всем, в том числе и Евгению Рябчикову , несмотря на то, что тот, как бывший осужденный по КРД, был такого права в принципе лишен. Получив эту телеграмму в управлении комбината, я в первый момент даже растерялась - так быстро и так полно сбывались мои надежды! Новый главный инженер B.C. Зверев удивленно посмотрел на меня: Вы что, не хотите уезжать?" Я просто ошеломлена. Думала, все затянется, и была почти уверена, что мужа не пустят в Москву. Спасибо не только Авраамию Павловичу, но и вам, что сразу же передали телеграмму. Вы поможете нам уехать? - Я буду оформлять увольнение и собираться в дорогу. Оторопел и Женя. Теперь он стал с тревогой думать, как его встретит прежде закрытая для него Москва, как все сложится с работой?

Мы стали лихорадочно собираться. За три года житья в Норильске мы понемногу обросли бытом: появилась какая-то посуда, кастрюли, примусы, белье и прочее. В московской квартире ничего такого уже не осталось " только кое-что из мебели. Продукты начали экономить почти сразу после рождения Бори. Вместо чемоданов для всего этого груза нам сделали большие деревянные ящики-сундуки. Тепло простились с моим заместителем Фелькиным, проектной группой и многими другими вольными и "невольными" товарищами, с которыми вместе работали, встречались домами, переживали трудности и наши небольшие успехи. Одни завидовали нам, другие, наоборот, считали, что пока не кончилась война на Востоке, "на материке" прожить с семьей будет труднее, лучше обождать. А мы слушали и собирались в дорогу. Женя распрощался со своими литературными и газетными собратьями, уволился, получив хорошую характеристику от политотдела, и мы двинулись в путь. Женины приятели-лагерники помогли перетащить и погрузить объемистый багаж в игрушечный вагончик той самой узкоколейки, по которой мы когда-то приехали в Норильск. В Дудинке сели на "Диксон" , американский грузовой корабль типа "Либерти", полученный по ленд-лизу. Отношение к этим судам было недоверчивым: они были полностью сварными, то есть очень жесткими, поэтому плохо переносили резкие температурные перепады или сильные удары. Грузчиками руководил зек - поэт Зелик Штейман , приятель Жени, переведенный в Дудинку с более легких работ в Норильске за какие-то дерзкие выступления. Он со своей бригадой погрузил наш багаж на катер, а с катера поднял корабельной стрелой на борт "Диксона". С ними работал и Женя, а мне досталась миссия не легке - перевести на корабль двух старушек и восьмимесячного Бореньку.

Палуба корабля с пустыми, еще не загруженными норильским металлом и углем трюмами, возвышалась над морем метров на тридцать. Для перехода на палубу с причала была перекинута доска без поручней, довольно широкая. По ней надо было пройти всего метра три, но на высоте восьмиэтажного дома над морем. Я медленно пошла по ней, стараясь не смотреть вниз, а у края палубы меня подхватил матрос, он же перевел маму. А Нюся несла на руках закутанного Борю. Ступив на доску, она в страхе отступила назад. Спасибо матросу, который взял малыша и помог Нюсе перейти на палубу. А ведь в Москве мои старушки даже на метро никуда не ездили - боялись эскалаторов! Палуба была забита норильчанами, главным образом, семьями эвакуированных из разных городов европейской части страны. Штейман договорился с капитаном, и тот разместил маму с Шуриком в своей довольно комфортабельной каюте, а Женю, Борю, Нюсю и меня - в лазарете, где на одну из подвесных коек положили малыша, на второй мы с Нюсей спали по очереди, а Женя устроился на ящиках. Остальные пассажиры приютились в каютах экипажа и в коридорах. Расплачивались за места продуктами, поскольку на Севере кормили лучше, чем даже на кораблях. Мы включили капитана в число своих "едоков". До Диксона доплыли сравнительно быстро, но простояли на рейде семь суток из-за сильного шторма. Когда он более или менее стих, вышли в Карское море. Волны захлестывали палубу, почти всех укачало, зато малыш спал отлично. Вблизи Новой Земли, в проливе Юшар (Югорский шар) , капитан предупредил, чтобы спали не раздеваясь и в любой момент были готовы прыгать за борт, так как пролив "нафарширован" минами, нашими и немецкими. Но мы понимали, что если нарвемся на мину, то шансов на спасение практически нет: вода ледяная, вокруг лишь вечные льды, на берегах никакого жилья. К носу корабля был прикреплен уловитель мин - параван. Не знаю, помог ли он, но мы благополучно миновали Юшар. Наконец вошли в Мурманский порт, тепло простились с капитаном и пошли искать грузчиков - здесь уже не было приятелей мужа. Добравшись до вокзала, стали ждать поезда. Переночевали на полу в комнате матери и ребенка, а через сутки, благодаря правительственной телеграмме Завенягина, пробились за билетами, а затем и в поезд. Как и тот, на котором мы когда-то уезжали из Москвы, он состоял из пригородных вагонов с разбитыми окнами. Хорошо, что в сентябре север еще не проявил свой нрав. Благодаря магическому действию махорки и водки проводники пустили нас в единственный классный вагон, в котором отогревались и сами. Борины пеленки приходилось сушить на себе.

Ссылки: