Мелихов Василий Георгиевич: учеба в Харбинских Коммерческих училищах

Отец мой - тогда еще, конечно, просто Вася Мелихов (год рождения 1903, Харбин), продолжал учиться в Харбинских Коммерческих училищах , с частью воспоминаний о которых мы уже ознакомились в первой книге. Вот еще его некоторые, по моему мнению, любопытные, записи о преподавателях - характерные для представления о той общей атмосфере, которая царила в этих училищах, о том как проходили каникулы у многих русских школьников в благодатной (или как ее назвала Е.Рачинская - "благословенной") Маньчжурии.

У отца в младших классах каникулы проходили, конечно, на прекрасной природе нашего родного Бухэду . А о школе - вот они, эти записи: "Я уже называл некоторых преподавателей,- пишет папа.- Вообще- то их было очень много, и все они, конечно, были по-своему разные, некоторые были отличными, другие просто хорошими, но не было плохих и равнодушных. Нет нужды перечислять фамилии их всех, но стоит назвать некоторых, непосредственно связанных с какими-то, пусть даже и незначительными, но памятными случаями в нашей ученической жизни, и тех, кто своими организаторскими способностями и энтузиазмом, помог создать замечательные учебные залы и кабинеты. Нашим инспектором был Николай Федорович Волонцевич , занявший эту должность после Гарри Карловича Варда (из обрусевших англичан, он преподавал английский язык) и Федора Федоровича Романова , преподававшего русский. И Г.К.Вард, и Ф.Ф.Романов уехали, получив назначение в Россию. Н.Ф. Волонцевич, инженер-химик и технолог по образованию, преподавал у нас товароведение. Он был одним из создателей нашей химической лаборатории,- передовой по тем временам, и отличного зала товароведения, в котором было огромное количество всяких материалов и машин, связанных с этой дисциплиной. В этих двух помещениях нами производились всякие анализы и испытания материалов. У Николая Федоровича было ласковое прозвище - "Соловей", данное учениками, вероятно, за его приятную манеру говорить и за мягкую обходительность, сочетавшуюся временами со строжайшей требовательностью.

Василий Николаевич Орлов преподавал русскую литературу. Немножко мешковатый по внешности, несколько вялый, близорукий, со слегка красным носом, он, казалось, был идеальным .объектом. для всяких фокусов. учеников. Но "фокусов"- то и не было! Его уважали. Знаток литературы, он мог блестяще рассказывать о литературных образах, завораживая аудиторию. И все же один раз (уже в 8-м классе) мы подшутили над Василием Николаевичем, но шутка, правда, была вполне безобидной. Заканчивалась малая перемена, следующий урок - русская литература. Я, дежурный по классу, подошел к окну закрыть форточку; на улице большими хлопьями шел снег - явление обычное, но всегда чарующее! И вдруг у меня мелькнула неясная еще мысль, а я уже начал собирать лежащий за окном снег в большой ком. Подбежал к учительскому столу и с силой подбросил этот ком снега к потолку. Вышло так ловко (и нарочно такого не сделаешь!), что ком прилип над столом как раз между чернильницей и стулом преподавателя, почти над краем стола. Звонок! И через несколько секунд вошел Василий Николаевич. Ребята видели мой "фокус" и все напряженно смотрели на прилипший ком. Василий Николаевич только успел сесть, держа еще классный журнал в руках, как снег звонко шлепнулся о стол! Все моментально вскочили, подбежали к столу, начались "охи" и причитания: "Падает штукатурка! Ведь это опасно! Ведь потолок может обрушиться! Не пострадали ли Вы, Василий Николаевич!".. Одни причитали, а другие быстро вытирали поразительно быстро таявшую .штукатурку.. Василий Николаевич, оглушенный всем этим шумом, так, видимо, и не понял, что произошло! А мы все были довольны: все обошлось хорошо, никто не пострадал, а урок на несколько минут задержался! Наш учитель литературы, вероятно, ничего не сказал о происшедшем, а то бы инспектор Эдгар Мартынович несомненно начал бы расследование - какая такая штукатурка падала.

Геометрию преподавал Александр Александрович Васильев , инженер. Блестящий преподаватель, он своими объяснениями просто "вкладывал" знания в учеников. Впоследствии он читал высшую математику в Харбинском политехническом институте. Я очень любил геометрию, а решать задачи для меня просто было любимым развлечением. Но раз вышло так, что однажды я и объяснения урока не слушал, и дома в учебник не заглянул, а Александр Александрович вызвал меня к доске. Ну что можно сказать, когда не имеешь представления о том, что нужно говорить! Не помогла, конечно, и "сигнализация" товарищей, стремившихся выручить меня. "Плавать" я не привык, а потому и сказал, что урока не знаю, за что и получил, естественно, двойку. Время шло, приближался конец четверти, а Александр Александрович меня не вызывал. Он был очень строгим, и его, откровенно говоря, боялись. Но пришлось набраться храбрости и обратиться к нему. Произошел следующий диалог: "Александр Александрович, прошу вызвать меня до конца четверти..-

- Почему?..-

- Хочу исправить оценку..

- Какую..

- Двойку..

- Зачем?

- Чтобы удержаться на прежней отметке..

- Какой..

- На пятерке..

- Гм, посмотрим.. Лаконично, не правда ли. Он вызвал меня, много спрашивал, и все окончилось хорошо. В противоположность А.А. Васильеву, преподававший алгебру Степан Васильевич Корецкий давал минимум объяснений, предоставляя самим ученикам доходить до сути. Это тоже было неплохо! И со Степаном Васильевичем, и с алгеброй я жил в ладах. Но вот однажды я вышел по вызову к доске. Известно, что при долгом и не совсем спокойном сидении, рубашка топорщится, выползает из-под ремня, и я, пользуясь тем, что Степан Васильевич склонился над журналом, решил заправить рубашку как следует. Обернувшись, он увидел это и, что называется "с места в карьер", сказал мне:

- Идите из класса! Пошел, походил по коридору, скучно! Решил просить извинения. Открыл двери. И в этот момент, внезапная шалая мысль подвела меня! В расчете на то, что Степан Васильевич не заметит или не обратит внимания, я почтительно сказал: - Степан Васильевич, я извиняюсь! В ответ на это я услышал:

- Идите к директору! Это было что - то невероятное! Мы вообще смутно только слышали, что кто-то когда-то отсылался к директору. Пошел. К директору пропустили, конечно, не сразу. Узнав в чем дело, Николай Викторович (Борзов) сказал : - Вы должны бы быть примером для класса, а делаете Бог знает что! Придется занести вас в черный журнал. Что это был за журнал, и был ли он в училище вообще, я не имел представления. Не знаю, занесли ли меня в этот журнал, но отметку по поведению не сбавили. А со Степаном Васильевичем, как будто ничего и не было, опять установились хорошие отношения!

Географию вел К.С.Барашков . Обычно занятия проходили в классе, а когда объединялись два-три класса для изложения общего материала или для демонстрации диапозитивов, занятия велись в географическом зале. Столы и скамьи в нем были расположены ступенчатообразно, зал был полон всяких карт, глобусов и т.д. Прекрасное изложение учебного материала во многом способствовало моему увлечению филателией, которая на всю жизнь стала моею "страстью". К.С.Барашков когда- то пострадал за политические убеждения, но революционный дух жил, по-видимому, в нем постоянно. Поэтому революция 1917 г. привела его в чрезмерно возбужденно-радостное состояние. Его организм не выдержал напряжения, и он, к глубокой печали всех, помешался и вскоре умер.

В отлично оборудованных классах физики и естественной истории "царствовали" Г.Д. Ясинский и К.Д. Федоров . По всем разделам физики нам демонстрировали разнообразные приборы, и мы проделывали многочисленные опыты. Ботаника и зоология изучались непосредственно по разнообразным гербариям, отличным коллекциям насекомых, чучелам птиц. На практических занятиях мы препарировали лягушек, работали с микроскопами.

Организованный при училище "Спортивный кружок" включал две группы спортсменов, занимавшихся по четвергам и воскресеньям. Я не был ахти уж каким гимнастом, но мне несколько лет довелось быть инструктором второй группы. У нас была лучшая в городе молодежная команда футболистов - "Кружок футболистов". В Харбине в это время было несколько команд: "Орел 1","Орел 2", "Ворон 1", "Ворон 2". Лучшей командой была "Орел 1", но их футбол и футбол других команд был очень грубым, игроки часто "по ошибке" били по ногам соперников, нередко не подчинялись решениям судей и т.п. В играх же с нашими футболистами они были достаточно корректны и наших ребят не калечили. Я, к счастью, никогда не был "тихим" мальчиком и сам относился и теперь отношусь недоверчиво ко всем "тихим"! Немного авантюризма, смелости, любознательности и любопытства, а также, иногда, большой увлеченности - было вполне достаточно, чтобы временами совершать поступки, за которые можно было тяжело поплатиться! Так было в 3- м классе, когда я с папиросой "попался" инспектору и получил за это в четверти по поведению "три с предупреждением",- а это было очень опасно!

Так могло быть и тогда, когда мы захотели научиться играть на бильярде и, увлекшись игрой, частенько сразу же после уроков, используя всякое свободное время, устремлялись в бильярдную некоего Гросса. Любая облава там, а они производились! - послужила бы причиной нашего исключения из училища. Кстати, я, будучи уже взрослым, избегал ходить по вечерам мимо этой бильярдной - такова была ее "слава"! Можно было расстаться с училищем и из- за "китайских ракеток"- связки из 30-40 штук маленьких петард, начиненных порохом, соединенных общим фитилем, и взрывающихся одна за другой при поджигании этого фитиля. А ведь однажды мы затолкали такую связку в замочную скважину одного класса, в котором шел урок, и подожгли фитиль. Мы успели убежать и потом доказать свое "алиби", но шума было в училище много! Достаточную смелость я проявил, будучи в 7-м классе, при первом посещении оперетты. Я слонялся по фойе и собирался уже войти в зал, чтобы "притаиться" на своем месте, когда буквально "нос к носу" встретился с А.А.Васильевым , который был, по-видимому, дежурным преподавателем в этот вечер.

- Ну, что ты тут делаешь.

- Да вот, хочу пройти в читальный зал.

- Гм, в читальный зал. Сомневаюсь! Разговор на этом закончился, а я после этой встречи с самым строгим преподавателем уверовал, что оперетты - то уж я буду слушать! Действительно, с двумя - тремя одноклассниками я посещал оперетты весь сезон и теперь с удовольствием вспоминаю об этом. И очень рад, что это было! По-видимому, администрация училища если и не поощряла, то во всяком случае и не чинила особых препятствий для посещения учащимися оперетт, а для меня это было одной из сторон моего музыкального развития при общем интересе к музыке,- интересе на всю жизнь!

Отец продолжает о своей учебе: "Учился я успешно, и как- то невольно вышло так, что я и Володя Швецов почти с 1- го класса стали друзьями- соперниками за первое место в классе. Скажу откровенно, что я не ставил себе этой цели и нередко получал двойки за невыученные уроки, а тем более не думал в это время о золотой медали! Я не был задирой, но и не трусил схватываться с обидчиками (из других классов), которые были сильнее меня. Не был "ябедой", "подлизой", "зубрилой"! Может быть, за все это ребята в классе и относились ко мне очень хорошо. Редкое воскресенье меня не приглашали к себе в гости: Троицкий- Богородский, Гаевский, Семенов, Данченков, Швецов, Варламов, Нациевский, Новиков, Фельзинг, Носов. Отчасти это сказалось и в своего рода классном "Журавле", который в 6-м классе написал наш классный "поэт" Гаврюшка Нациевский. По порядку рядов, по каждой парте он дал характеристики всех 28 учеников. Куплеты были остроумные, меткие, временами ядовитые. Не буду приводить всего "Журавля", дам некоторые выдержки:

"На четвертой парте один типчик есть,

Про него не стоит даже речи весть!. (Это он про себя!)

На передней парте шимпанзе сидят

- Вальтер да Семенов - все время галдят.

Вот на первой парте - первый ученик,

- Швецов, подлиза тонкий, зубрит каждый миг.

Мелихов Василий - классная краса

Своего соседа дерет за волоса!

Геометриста жертва благим матом орет,

Всякий тут Сергеева по реву узнает. В тот день вместе с "Журавлем" Гаврюшка принес и "Похождения Саши и Эдгаши" - намек на наших преподавателей, "произведение" абсолютно неприличное! Всем было интересно прочитать этот "шедевр", но пускать его по рукам было очень опасно - кто- нибудь мог и "попасться". Поэтому, узнав, когда наш Эдгар Мартынович будет на рисовании в Женском училище, решили прочитать "Похождения" на соответствующей перемене в более или менее "спокойной" обстановке. Приняв все меры предосторожности, собрались в кружок. Я начал чтение, держа "Журавля" под рукой. Чтение под хохот слушателей уже подходило к концу, как вдруг в дверях показался Эдгар Мартынович. Молниеносно я заменил "Похождения" "Журавлем", и так же молниеносно наш классный наставник, как коршун, был уже около меня и выхватил тетрадку. Довольный, с видом победителя, он вышел с "уловом" из класса, а мы, убедившись, что он ушел в учительскую, благополучно закончили чтение до начала урока. Через два урока Эдгар Мартынович вошел к нам сияющий и спросил:

- Кто это написал. Гаврюшка скромно признался, что он.

- Молодец! Всем в учительской понравилось произведение, и у меня попросили его, чтобы прочитать и в других учительских. Гаврюшка краснел от похвал, как и подобает начинающему поэту, а мы все слушали это, внутренне смеясь, и думали, а что бы было если бы Эдгар Мартынович захватил "Похождения"!

Заканчивался июль! Шли к концу летние каникулы перед началом занятий уже в 7- м классе! Как всегда, время проведено интересно, так хорошо живется дома! Неожиданно из Чжаланьтуня (станция КВЖД в 120 км от Бухэду) приехал мой одноклассник Симка Мейзеров. Первым его словом после взаимных приветствий было: "Выручай!" Оказалось, что он и наш приятель Сергей Жейц получили переэкзаменовку по алгебре и геометрии, занимались с репетитором, но тому пришлось надолго уехать, и теперь на меня возлагались все их надежды. Что же было делать. Пришлось согласиться. Преподавателем я оказался требовательным, и занятия пошли у нас успешно.

Чжаланьтунь - чудесное место, курортного типа (там впоследствии и был организован курорт), а чуть ли не рядом с поселком - множество фазанов. Оба моих подопечных были заядлыми охотниками, вот они и начали уговаривать меня пожертвовать одним днем и дать им возможность поохотиться на молодых фазанов. Кончилось это тем, что и я сам загорелся желанием поохотиться. Нужно сказать, что мой отец был большим любителем охоты, отличным стрелком. Служба в стрелковых войсках, по- видимому, привила ему любовь к огнестрельному оружию. У нас дома была, я бы сказал, маленькая коллекция ружей, револьверов и пистолетов. Он отлично научил стрелять и меня. Обучал он меня стрельбе из "монте-кристо" (по бутылкам!), а потом приобрел мне великолепное бельгийское ружье - Зауэр *16 (отец всегда пользовался *12), но "приохотить" меня к "делу" так и не смог: я предпочитал просто бродить по лесам и горам! Но тут, раз уж так все получилось, я поехал в Бухэду, взял свое снаряжение, вернулся, и мы пошли на охоту. Фазанов, действительно, было много, и мы, чтобы не мешать друг другу, разошлись в разные стороны. Я шел без собаки и даже вздрогнул, когда чуть ли не из - под ног вырвался молодой фазан. Спокойно "отпустил" его на 20, 30, 40 шагов и, решив, что этого достаточно, выстрелил. Фазан упал. Подошел я к нему, поднял, и. меня охватило разочарование и сожаление. Казалось бы, что стрелял я точно, но расстояние все же было небольшим, сильный "бой" ружья не дал возможности рассыпаться дроби "веером", и заряд почти целиком попал в несчастного фазана - вернее, теперь это была только половина фазана!.. Желание охотиться пропало. Я, как- то с горечью, подумал: какая огромная разница в удовольствии кушать вкуснейшие "фазаньи отбивные", которые так превосходно умела готовить мама, и убивать этих самых фазанов! Я вообще после этого никогда больше не охотился. Отец очень любил выходить "в поле" на разную дичь, в зависимости от сезона, но так и не сманил меня принять участие хоть в одной своей охоте. Но вот рыбалка - это было дело другое. Закончил я со своими "охотниками" курс наук - подготовил их, как будто, неплохо. Времени до отъезда в Харбин оставалось немного, поэтому решили мы "не медля" устроить большую рыбалку на "пудовых тайменей"! Поехали пятеро взрослых и двенадцать мальчишек моего возраста. Взяли 12- метровый бредень, а взрослые "на всякий случай" захватили ружья. Уехали километров за 20 и остановились там, где горная река Анир, начинающаяся где-то далеко-далеко, уже набрала силу и ширину. Правый берег - скалистый, почти отвесный; другой - пологий, усыпанный речной галькой. Между двумя перекатами находилось "то самое" нужное глубокое место. Расстояние между перекатами было метров 15, а глубина, как выяснилось потом,- около 2 метров, ширина метров 10. Начали готовиться к рыбалке, только смотрим - наши взрослые что- то пошушукались между собой, "покрутили носами", а потом говорят: - Вы, ребята, тут управляйтесь пока, а мы скоро вернемся, поможем вам! Забрали свои ружья и спокойненько ушли. Остался с нами один - француз- лингвист, профессор Р. Аппель, но и он мало, по- видимому, интересовался рыбалкой, тоже ушел любоваться местностью. Мы обозлились: бросить нас на рыбалке, которая требует и уменья - чего у нас было мало, и силы, которой у нас тоже было немного! "Ну, хорошо! Обойдемся без вас! Покажем вам, на что мы способны!" Бредень по длине разделялся четырьмя не очень толстыми жердями - две по концам и две около "кошеля"; жерди эти назывались "клячами", и были они длиной 180 сантиметров. По распределению обязанностей мне поручили одну из центральных "кляч", доводы товарищей для этого были вескими, да и я, и мой напарник не возражали против них. А поручали нам, в сущности, очень, как увидите, ответственное дело. К каждому концу бредня выделили по 4 человека, на нижний перекат (чтобы рыба не ушла!) поставили одного, а одного оставили в резерве - помогать тем, кому придется "туго". Нашей задачей было: держась за "клячи", придавливать их, а следовательно, и "кошель" ко дну. Задачей крайних четверок было не только тянуть бредень вниз, но и держать его в натянутом состоянии; тут нужна была большая сноровка: натяжение должно было быть таким, чтобы концы центральных "кляч" тащились по дну, всякая перетяжка же могла поднять "клячи" (вместе с нами!), а при недостаточном натяжении сильное течение опрокинуло бы "клячи" (опять же вместе с нами!), а тогда бы все пошло прахом!

Наконец растянули бредень у верхнего переката и пошли. Покуда было мелко, мы просто шли около "кляч"; дальше пришлось уже повиснуть на них. Если левая четверка имела полную свободу движения на отлогом берегу, то правая почти сразу оказалась в трудном положении: шли они по узкой каменной отсыпи; прижатые к отвесной скале, они с трудом могли маневрировать. Было трудно, но бредень упорно продвигался вперед. Начали подходить к середине. "Клячи" опускались все ниже и ниже, а мы постепенно подтягивались к их верхнему концу. Середина!.. "Клячи" целиком под водой, а мы с чисто обезьяньей ловкостью балансируем на их верхних концах! Вот где пригодилась спортсменская выучка!.. Но становится ясным, что еще 10- 20 сантиметров опускания "кляч", и мы не удержимся на них, слетим, и тогда половина, а то и весь труд пропадет даром! Четверки это понимают, они работают правильно, быстро, самоотверженно! Мы же держимся из последних сил и вдруг чувствуем, что глубина начинает уменьшаться. Ура! Выдержали!.. Подходим к нижнему перекату; правая четверка начинает выводить бредень к левому берегу. Мы, освободившись от "кляч", и другие двое бросаемся помогать ребятам. Тяжелющий "кошель" вытянут на берег. Усталые, смотрим как стекает вода, и с разочарованием видим, что, кроме травы и тины, как будто, больше ничего и нет!.. Но что это. Мелькнуло белое брюшко. Рыба! Мгновенно оживившись, часть из нас бросилась готовить садок в заливчике, другие - выбрасывать траву и выбирать рыбу. Одна, две. пять. десять. Много! Под радостные, победные крики мы опустошали кошель и, когда работа подходила к концу, увидели Аппеля, привлеченного, по-видимому, поднятым нами шумом и медленно к нам подходившего. Худой и высокий ("жердячий", как мы его называли), он шел, совершенно голый и, подойдя к нам, остановился как вкопанный! Живая красота из 43 штук трехфунтовых форелей, бурно носившихся по садку, зачаровала его, и вдруг, хлопая себя по ляжкам, он начал подпрыгивать вверх, приговаривая при каждом "взлете": "Ах, черт возьми! Ах, черт возьми!.." Как он сказал потом, в жизни он не видел ничего подобного (да и мы, конечно, тоже!). Мы, победители, отдыхали. А вскоре подошли и наши охотники. - Ну как, ребята, поймали что- нибудь?. - Да, кое- что вон там в садке! Увидев рыбу и, как опытные рыболовы, поняв, что мы сделали, они, по- видимому, почувствовали себя виноватыми и в дальнейшем все заботы по укладке и транспортировке рыбы взяли на себя. Как только вернулись в Чжаланьтунь, сразу же отдали рыбу в копчение опытным специалистам. Через день я уезжал домой. Нужно ли говорить, что привезенные три рыбины - моя доля - были царским кушаньем! При встрече с ребятами в Харбине узнал, что оба они выдержали переэкзаменовки на "четверку".

Еще хочу вспомнить один забавный случай, который произошел со мной в седьмом классе. Писали классное сочинение на тему "Характеристика Бориса Годунова". Я симпатизировал Годунову и потому написал, как мне казалось, "оригинальное" сочинение в его защиту. Обычно через несколько дней оценки за сочинение зачитывались в классе, а несколько позже сочинения возвращались. В.Н. Орлов читает оценки, доходит до меня, произносит: - Полная безграмотность, три! В классе раздался гомерический хохот, а я сидел "ошарашенный" этим сообщением и, как говорили потом ребята, "пошел красными пятнами". Лихорадочно думал - в чем же дело. С пятого, а пожалуй, и с четвертого класса я не делал грамматических, а тем более - орфографических ошибок; стиль, судя по полученной при "полной безграмотности" тройке, тоже оказался неплохим. И тут меня осенило! С введением после революции нового, но не обязательного правописания, только несколько человек во всем училище, а в нашем классе - один я, после тщательной, конечно, подготовки, перешли на это правописание. Вероятно, в этом все и дело! Я встаю и говорю:

- Василий Николаевич! Вы приняли во внимание, что я пишу по новому правописанию.

- А. Ну, я посмотрю,- вяло протянул он. На следующем уроке я услышал:

"У Вас нет ни одной ошибки, пять!" Страницы полученного обратно сочинения были сплошь красными: на каждой было по десятку и более "ошибок"".

Приход на Китайскую дорогу Остроумова с его подчас крутыми административными мерами вызвал много шума и разговоров в Харбине и на Линии, не заслонивших, впрочем, обсуждения в городе драматических событий, происходивших с последним выпускным классом Коммерческих училищ в том же 1921 г. "Большая программа - в училищах изучался 31 предмет, и строгие во всех отношениях требования, повлекли за собой то, что к 6-му классу у нас,- пишет папа,-из 41 ученика осталось 28. Шестой же класс стал настоящим "чистилищем" в мужском училище, и после него в седьмой класс нас перешло только 16 человек! В таком числе стали мы и восьмиклассниками. Без особых событий закончилось первое полугодие и началось второе. В феврале мы отметили традиционную "стодневку" - сотый день, который отсчитывался ото дня выпускного акта, а сам акт обычно бывал в последние дни мая. В "стодневку" в стенах училища устраивался в складчину ужин (с вином), ребята пели, танцевали и т.д. На ужине обычно бывали некоторые преподаватели. Многие члены родительского комитета были против устройства "стодневок", считая, что они "не к лицу" такому учебному заведению, как наше. Но традиция была крепкой, "стодневки" проходили спокойно и корректно, и наша строгая, но прогрессивная администрация их не запрещала. С 1917 г. все переходные и выпускные экзамены в школах были отменены, и мы знали, что закончим занятия 16 апреля, а все остальные классы будут продолжать заниматься. Все шло хорошо. Но вот наступил роковой для нашего 8-го "Б" класса день: вторник, 5 апреля 1921 года! Этот день запомнился на всю жизнь! В классе отсутствовали трое, и нас было 13 человек. Прошли два первых урока, и выяснилось, что 3-й, 4-й и 5-й уроки будут свободными из-за болезни преподавателей, а 6-й урок -английская литература -состоится. Как водится, обратились к классному наставнику с просьбой переместить или отменить шестой урок. Сам он сделать этого не смог и вскоре сказал, что к нам придет инспектор. Пришедший Н.Ф. Волонцевич сообщил нам, что переместить урок не представляется возможным, а отменить его он не может потому, что преподаватель сказал, что урок ему необходим для окончания курса. "Поэтому делайте, что хотите в это время, но шестой урок должен быть",- закончил инспектор. Мы посидели, потолковали: "Идти играть в футбол или лапту? Не хочется! Идти домой, а потом прийти к уроку? Пожалуй, не стоит!" Так и решили: к уроку не возвращаться, пропуск одного занятия как-нибудь обойдется! Наутро пришли в училище, а швейцар, пропуская всех учеников, нас не пропускает. "Что такое, что случилось?"

-"Не могу знать, приказано не пропускать!" Подошел взволнованный Э.М.Ренц и схватился за голову: "Что вы наделали! Вчера было созвано экстренное заседание Педагогического совета, и вас всех исключили!" Мы стояли потрясенные неожиданностью, а потом посыпались вопросы: "Но как же так?" -"Что делать?.. " Эдгар Мартынович сказал: "Не все еще потеряно, мне кажется, что окончательно участь ваша решится позже. Не делайте опрометчивых шагов. Советую обратиться в Родительский комитет; может, он сумеет чем-нибудь помочь вам!" В родкоме случай с нами был уже известен, весь город говорил об этом. Наметились следующие предложения: -продолжить занятия с нами до конца мая; - держать выпускные экзамены кому-нибудь одному за весь класс. Через два дня мы узнали, что предложения администрацией училища не приняты. Нового для нас ничего не было, что делать дальше мы не знали. Собрались мы в воскресенье 10 числа, и тогда впервые кто-то робко сказал: "Так что же, может быть, держать экстерном в какой-нибудь гимназии?" Эта мысль, которая, вероятно, мелькала у каждого из нас, а теперь высказанная вслух, прозвучала, как удар хлыста.

Стало больно и горько: неужели придется сделать это?.. Решили: отложить принятие какого-либо решения этого вопроса - время еще терпит! Во вторник 12-го мне передали вызов к Н.В. Борзову . Я смело мог говорить от имени всей группы - мысли-то у нас были общие. И вот я во второй раз в кабинете директора и опять, как провинившийся!

- Я вызвал вас потому, что мне передали - ваш класс собирается держать экстерном в какой-то гимназии, это так?

- Мы говорили об этом, но решили, что это самая крайняя мера.

- Что заставило вас поднять этот вопрос вообще?

- С нами никто не говорит о нашей судьбе, мы находимся в полной неизвестности, что-то нужно предпринимать.

- Совершив тяжелый проступок, вы, по-видимому, все же ищете легкого выхода?

- Нет, для нас это очень тяжелый выход, мы не можем примириться с мыслью получить аттестат гимназии, а не училища, которое очень дорого нам.

- Очень хорошо! Но вы понимаете, что, желая даже помочь вам, мы не можем оставить ваш проступок без наказания. Ведь после вас у нас останутся сотни учащихся, а каким примером будет для них случай с вами?

- Мы готовы к любому наказанию.

- Рад слышать это! Мы решили дать вам возможность получить аттестат нашего училища на следующих условиях:

1) публичный выговор перед всем училищем,

2) выпускные экзамены по всем предметам.

- Большое спасибо, я уверен, что мои товарищи будут согласны на это. Конечно, в тот же день наши ребята приняли условия, а на следующий день весь класс подтвердил свое согласие администрации училища. Выговор был назначен на 15 апреля. На нем были все 13 человек. Не буду говорить о деталях этой процедуры. В тот же день мы получили расписание экзаменов и часть программ. Первый экзамен был назначен на 20 апреля - на четвертый день Пасхи. От экзаменов были освобождены трое, которые отсутствовали на уроках 5 апреля; в их числе был и Володя Швецов, для которого золотая медаль теперь была уже реальностью. Кроме того, перед экзаменами выяснилось, что ученик Плохов отказался держать экзамены.-"Плохов сплоховал,"-шутили мы, а нам самим было не очень весело. Итак, к "старту" оказались готовы 12 человек, предстоял напряженный труд! Еще две недели назад и моя золотая медаль была несомненной, а теперь "ставка" на нее казалась очень высокой и неверной! Об экзаменах скажу, что они были "настоящие" - безо всяких скидок, но в общем проходили успешно для нас. Экзамены принесли мне огромную пользу и позволили сделать два вывода, ставшие девизами в моей будущей жизни. Первый: даже при отличном знании темы, не торопись излагать ее со скоростью курьерского поезда, правда, я не страдал этим недостатком и раньше, но не придавал ему большого значения. Второй: распределяй время подготовки к экзамену так, чтобы его хватило для прочтения курса, его повторения и нормального отдыха. Сделать эти выводы мне помогли два экзамена: по законоведению и истории. На первом я более чем отлично знал 21-й билет - "Условное осуждение и досрочное освобождение"- тема очень интересная и выигрышная. И на экзамене я вынул билет *21! Это поразило меня и очень взволновало. Захотелось "блеснуть" и рассказать все быстро! Начал отвечать, сбился, заволновался и только ценой большого усилия "взял себя в руки" и ответил успешно.

На экзамене по истории нужно было сдавать: Русскую историю XIX-ХХ вв., Всеобщую историю тоже этого же периода, Историю торговли. На подготовку было дано два с половиной дня (считая полдня от предыдущего экзамена). "Русская история" всегда очень интересовала меня, и я решил прочитать "Историю" профессора Ключевского. Уникальный труд, написанный чудеснейшим языком! Я читал эту замечательную книгу, почти не отрываясь, с увлечением, как интереснейший роман! И когда закончил ее и спохватился -шел девятый час вечера перед экзаменом! Немедленно принялся за "Всеобщую историю". Ее я прочитал к двум с половиной часам утра. Попросив разбудить меня в пять тридцать, я только к уходу на экзамен успел прочитать "Историю торговли". Голова была ясная, но настроение подавленное! В экзаменационной комиссии состояло пять человек. В билете у меня было: Александр I, Освободительная война, 1813 год, Венский конгресс; Французская революция 1830 г.; Торговые связи Финикии, Вавилона. Уверенно начинаю отвечать, говорю минут пять, все четко представляю себе, чувствую, что отвечаю хорошо. Вдруг наш историк М.К.Дунаевский прерывает меня: - Простите, каким пособием Вы пользовались? -"Историей" профессора Ключевского. Михаил Ксенофонтович как-то победоносно посмотрел на членов комиссии, а мне: "Продолжайте!" Продолжаю, подхожу к Венскому конгрессу, говорю о нем уже минуты три и слышу председателя комиссии Н.Ф.Волонцевича: -Господа, достаточно, не так ли? -Да, да, конечно. Ответ был признан блестящим, отвечал я 12 минут! Так, постепенно и закончились экзамены, я выдержал их все на "5".

Наш 12-й выпуск Харбинских Коммерческих училищ оказался "урожайным" на медали: каждый из трех классов получил их по две золотых и по две серебряных. 31 мая состоялся выпускной акт. Закончилась чудесная пора! Начиналась совсем неизвестная жизнь, но и в ней знания, полученные в дорогом мне училище, всегда были мне надежной опорой и огромной помощью!"

Ссылки: