Последние дни Сталина

В роковой для себя день, 13 января 1953 года Сталин опубликовал "Хронику ТАСС" -- о раскрытии органами государственной безопасности "террористической группы врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза". Эта публикация как раз и сократила жизнь самому Сталину. Чтобы понять, как и почему это случилось, мы должны спросить себя: зачем Сталину нужно было "дело врачей"? На это с предельной ясностью и не свойственной ему оплошностью ответил сам Сталин в опубликованной того же 13-го числа статье "Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей". Статья не подписана, но по специфическим особенностям языка и стиля, по манере аргументации ясно, что автор ее сам Сталин. В "Хронике..." говорится, что "врачи-вредители" работали по заданию двух иностранных разведок: американской (профессора-врачи Вовси М. С., Коган Б. Б., Фельдман А. И., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и др.) и английской (академик Виноградов В. Н., профессора-врачи Коган М. Б., Егоров П. И.). Все арестованные, кроме Виноградова и Егорова, -- евреи. Все они врачи кремлевской поликлиники и как таковые -- лейб-врачи членов Политбюро, правительства и высших военных чинов. Все евреи первой группы были "завербованы" в американскую разведку через международную еврейскую буржуазно-националистическую организацию "Джойнт", выдающую себя за благотворительную организацию, а члены группы Виноградова "оказались давними агентами английской разведки". "Хроника..." сообщила о признании врачей, что они умертвили "путем вредительского лечения" секретарей ЦК Жданова и Щербакова, хотели убить маршалов Василевского, Говорова и Конева, генерала армии Штеменко, адмирала Левченко. Профессор Вовси якобы заявил следствию, что получил директиву от сионистов из "Джойнта" "об истреблении руководящих кадров СССР" (заметим, что важнейших маршалов -- Жукова и Булганина, а также важнейших деятелей партии -- Маленкова, Берна, Хрущева -- нет в числе намеченных жертв). Если бы Сталин ограничился этой "Хроникой...", то можно было бы подумать, что это лишь очередной взрыв антисемитизма п "дело врачей" просто вариант "дела сионистов". Но статьей в "Правде" (от того же 13 января) Сталин преждевременно (а потому и неосторожно) раскрыл карты: дело лейб-врачей членов Политбюро выглядело как дело самого Политбюро. Всегда богатая криминальная фантазия Сталина в "деле врачей" оказалась удивительно куцей: он просто вытащил из архива дело Бухарина, Рыкова, Ягоды и судившейся вместе с ними группы кремлевских "врачей-вредителей" (профессора Плетнева, докторов медицины Левина, Максимова и Казакова), вместо старых имен поставил новые, модернизировал обвинение и подсунул его Политбюро. Более того, Сталин снова пустил в ход свою политическую философию того времени о классах и классовой борьбе при социализме, о "правых оппортунистах", о "врагах народа", которые тем больше размножаются, чем больше социализм имеет успехов. Вытащил и впервые тогда примененный прием признания врачей в убийстве (Плетнев, Левин, Максимов и Казаков тоже сознались, что по заданию агентов иностранных разведок, бывших членов Политбюро Рыкова, Бухарина, главы НКВД Ягоды они убили путем вредительского лечения члена Политбюро Куйбышева, члена ЦК Менжинского и "пролетарского" писателя Максима Горького). Сталин настолько ослеп в своей злобе против Политбюро или настолько одряхлел умственно, что уже не видел, как шьет новое черное дело старыми белыми нитками: "...некоторые люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, диверсий, шпионажа... Но так думать и рассуждать могут только правые оппортунисты. люди, стоящие на антимарксистской точке зрения "затухания" классовой борьбы. Они не понимают или не могут понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем успешнее будет наше продвижение вперед, тем острее будет борьба врагов народа" ("Правда", 13.01.53). Кто ж эти анонимные "правые оппортунисты"? Конечно, не колхозники я даже не "врачи-вредители", а члены Советского правительства и руководители органов госбезопасности, которые, как и "правые оппортунисты" Бухарин, Рыков и Ягода, легко могут быть подведены под чекистские пули. Впрочем, сам Сталин прямо указывает адрес искомых "врагов народа": 1) "Некоторые наши советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством"; 2) "Органы государственной безопасности не вскрыли вовремя вредительской, террористической организации среди врачей". Сталин не думает, что бесталанно повторяет прошлый трюк, сажая на скамью подсудимых врачей Кремля. Он считает их "вредительство" почти закономерностью: "...история уже знает примеры, когда под маской врачей действовали подлые убийцы и изменники Родины вроде "врачей" Левина, Плетнева, которые по заданию врагов Советского Союза умертвили путем умышленно неправильного лечения великого русского писателя А. М. Горького, выдающихся деятелей Советского государства В. В. Куйбышева и В. Р. Менжинского". Левин был тогда личным врачом Сталина, как теперь Виноградов. Оба хотели убить Сталина по заданию "правых оппортунистов" и "врагов народа", находящихся на службе у иностранных разведок. Сталин остался жив лишь благодаря собственной бдительности, а органы НКВД ни тогда (Ягода), ни сейчас (Берия) не вскрыли вовремя "вредительской, террористической организации среди врачей". Почему? Ягода -- потому что сам оказался и "правым оппортунистом" и "врагом народа", а почему не вскрыл Берия -- Сталин хочет выяснить теперь. Сталин заканчивает статью грозным предупреждением: "Советский народ с гневом и возмущением клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит, как омерзительную гадину. Что касается вдохновителей этих наймитов-убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них и найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово" ("Правда", 13.01.53). Это язык времен ежовщины, когда Сталин "нашел дорогу" к "вдохновителям" Левина и Плетнева, когда расстрелял половину Политбюро и 70 процентов всех членов ЦК. Берия и Маленков, Хрущев и Булганин, не говоря уж о Молотове и Ворошилове, о Микояне, Кагановиче и Андрееве, отлично знали и этот язык и свою обреченность, если Сталин останется у власти еще несколько месяцев. Об этом говорилось и па XX съезде КПСС: "Вспомним "дело врачей-вредителей". На самом деле не было никакого "дела", кроме заявления женщины-врача Тимашук, на которую, по всей вероятности, кто-то повлиял или же просто приказал (кстати, она была неофициальным сотрудником органов государственной безопасности) написать Сталину письмо... Вскоре после ареста врачей мы -- члены Политбюро -- получили протоколы, в которых врачи сознавались в своей вине... Дело было поставлено таким образом, что никто не мог проверить тех фактов, на которых основано следствие... Когда мы пересмотрели это "дело" после смерти Сталина, мы пришли к заключению, что оно было сфабриковано от начала до конца. Это позорное "дело" было создано Сталиным. У него не хватило времени, однако, довести его до конца (так, как он себе представлял этот конец)" (Н. С. Хрущев, "Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС", стр. 44). Каким же представлял себе этот конец Сталин? На этот вопрос дан ясный и категорический ответ: "Сталин, очевидно, намеревался покончить со всеми старыми членами Политбюро", было намерение "в будущем ликвидировать старых членов Политбюро" (там же, стр. 58). С опозданием в тридцать лет Политбюро вытащило из секретного архива "Завещание" Ленина, где предлагалось снять Сталина с поста генсека, так как он способен злоупотреблять властью. "Эта отрицательная черта Сталина... в последние годы его жизни приобрела абсолютно нетерпимый характер", -- констатирует Политбюро (там же, стр. 8). Вот когда члены Политбюро пришли к убеждению, что Сталин хочет их ликвидировать и что характер его стал "абсолютно нетерпимым", они решили предъявить Сталину ультиматум не только об освобождении врачей, но и об уходе со всех постов. Сделать это могли лишь те, кто имел еще реальную власть, -- Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, опираясь на армию (Жуков, Захаров, Москаленко, Соколовский, Еременко) и полицию (Игнатьев). Спровоцированный ими же разгром "внутреннего кабинета" дал возможность предъявления этого ультиматума. Главой заговорщиков несомненно был Берия. Вернемся ненадолго ко взаимоотношениям Сталина и Берия. Мы уже приводили рассказ Хрущева, как Сталин боялся Берия и даже опасался заговора с его стороны. Мы видели также, что "мингрельское дело" было направлено против Берия. Наконец, и "дело врачей" было прежде всего "делом Берия". В этих условиях кажется странным, почему Сталин не сделал с ним того же, что со старыми членами Политбюро -- Молотовым, Ворошиловым и другими, которым он просто запретил посещать его дом. Ведь Берия бывал у Сталина в любое время дня и ночи, когда хотел. Берия бывал в семье Сталина еще при его покойной жене -- Надежде Аллилуевой. Именно она первая предупредила мужа, что Берия негодяй. Светлана Аллилуева пишет: "Отвращение к этому человеку и смутный страх перед ним были единодушными у нас в кругу близких. Мама еще давно (году в 29-м), как говорил мне сам отец, ,,устраивала сцены, требуя, чтобы ноги этого человека не было у нас в доме". Отец говорил мне это позже, когда я была уже взрослой, и пояснял: Я спрашивал ее -- в чем дело? Приведи факты! Ты меня не убеждаешь, я не вижу фактов. А она только кричала: я не знаю, какие тебе факты, я же вижу, что он негодяй. Я не сяду с ним за один стол. Ну, -- говорил я ей тогда, -- убирайся вон! Это мой товарищ, он хороший чекист, он помог нам в Грузии предусмотреть восстание мингрельцев, я ему верю. Факты, факты мне надо"" ("Двадцать писем к другу", стр. 18). Вот эти факты и заставили Сталина изменить свое мнение о Берия. Аллилуева запомнила, "как была поражена словами отца", когда однажды осталась ночевать у жены Берия, а "наутро вдруг позвонил разъяренный отец и, обругав меня нецензурными словами, прокричал: ,,Сейчас же езжай домой! Я Берия не доверяю"" ("Только один год", стр. 327). Все это Берия уже видел и чувствовал. "Берия отлично понимал, что его судьба в постоянной опасности" (там же, стр. 325). Однако и изменив свое мнение о Берия, сразу избавиться от него Сталин не мог, а потому внешне ничем себя не выдавал. Сталин был не только прекрасным конспиратором, но и виртуозным артистом. Сначала войти в доверие избранной жертвы, а потом нанести ей внезапный ошеломляющий удар -- таково было первое правило его криминального искусства как во внутренней, так и во внешней политике. Сталин старается придумать что-нибудь оригинальное, чтобы замаскировать задуманный удар, но это ему явно не удается. Может быть, некоторой компенсацией его выдохшейся изобретательности служит "братанье" на участившихся попойках в Кунцеве, где он подчеркнуто предоставляет Берия роль тамады. Ведь, по кавказским обычаям, пока Берия тамада, он может командовать и Сталиным, даже в его доме. Сталин не предполагал ни того, что сам может обмануться, ни того, что это случится во время очередного, и последнего, его пира. Сталин любил каждое свое преступление обосновывать идеологически; ссылкой на Ленина, если есть подходящая цитата, сочинением новой догмы, если такой цитаты нет. В основе этого идеологического обоснования должна была лежать концепция о классах и классовой борьбе. Но Ленин, как и Маркс, объяснял исторический процесс и поведение людей интересами классов и классовой борьбы только в обществе классовом, а социализм считался обществом бесклассовым (таковым в 1936 году объявил его и сам Сталин), и поэтому никакие общественно-политические явления в нем нельзя было обосновывать ссылками на классовую борьбу. Но тогда как же объяснить, что СССР кишмя кишит вредителями, диверсантами, убийцами, около 10 миллионов которых ежегодно сидит в концлагерях? В уже упомянутой статье от 13 января Сталин дал обезоруживающий своей простотой ответ: "В СССР эксплуататорские классы давно разбиты и ликвидированы, но еще сохранились... носители буржуазных взглядов и буржуазной морали -- живые люди (выделено в оригинале. -- /А. А.},/ скрытые враги нашего народа". Вот они, эти "живые люди", объединившись в класс в бесклассовом обществе, ведут со Сталиным смертельную борьбу. Эти тезисы Сталина лежат в основе идеологической кампании "Правды" весь январь и февраль. 18 января "Правда", дополнительно приводя сделанные Сталиным еще в ежовские времена высказывания о классах и "врагах народа", призывает в русских областях страны разоблачать этих "врагов народа", а в национальных республиках -- "буржуазных националистов". В разгаре кампании, 21 января, публикуется Указ Президиума Верховного Совета СССР: "За помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-вредителей, наградить врача Тимашук Лидию Федосеевну орденом Ленина". Это уже открытый призыв к местным сексотам тимашукам: давайте пишите побольше доносов -- и тоже получите орден! 22 января "Правда" публикует доклад секретаря ЦК Михайлова к двадцать девятой годовщине смерти Ленина. Сталин знал, кому поручить доклад: Михайлов не только почти буквально повторил его статью от 13 января, но и добавил несколько острых высказываний Сталина времен ежовщины. 24 января "Правда" в связи с выборами в местные Советы настойчиво призывает народ к бдительности и сплоченности вокруг партии Ленина -- Сталина. 25 января "Правда" подчеркнуто отмечает годовщину отравления Куйбышева "врачами-вредителями". 31 января "Правда" печатает передовую статью "Воспитывать трудящихся в духе высокой политической бдительности". Статья, ссылаясь на "прошедшие за последние годы судебные процессы над бандами шпионов и вредителей в Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Польше и других народно-демократических странах, разоблачение в СССР шайки подлых шпионов и убийц", призывает страну к решительному разоблачению "скрытых врагов нашего народа". Газета приводит примеры разоблачения "чуждых элементов" в руководящих органах министерств Украины и "космополитов", литовских и еврейских "буржуазных националистов" -- в Литве. 6 февраля "Правда" публикует большую статью об арестах органами госбезопасности шпионов в разных районах СССР. Статья изобилует примерами кражи секретных документов (Поскребышев!), почему-то непременно попадающих в руки "врагов" и "изменников". 11 февраля Тимашук письмом в редакцию "Правды" благодарит за "многочислен- ные письма и телеграммы" с поздравлениями в связи с разоблачением ею "врагов советского народа". На основании доноса этой "патриотки своей Родины" Сталин и создал "дело врачей". Но Тимашук донесла лишь на одного врача -- академика Виноградова. Как мы уже упомянули, этот донос Берия мог организовать для того, чтобы лишить Сталина добросовестного и лояльного личного врача. В планах о будущей болезни Сталина академик Виноградов был лишним, действительно вредным для Берия человеком именно из-за своей добросовестности и лояльности. Берия собирался приставить к Сталину своего врача, но это не удалось -- Сталин не допускал к себе никаких врачей и перешел на медицинское "самообслуживание" из своей маленькой домашней аптечки. Берия, конечно, замышлял не это, но все же его устраивало и то, что Сталин оказался вне медицинского контроля. В разгар бешеной кампании "Правды" против "убийц" происходят еще два убийства, выданные тогда за естественную смерть. Но теперь уже ясно, что одна смерть нужна была Сталину, а другая -- Берия. 17 февраля газета "Известия" сообщила, что "безвременно" умер генерал Косынкин, руководитель комендатуры Кремля, ответственный за безопасность Сталина. Генерал был назначен на этот пост прямо из личной охраны Сталина. Человек относительно молодой, вполне здоровый, фанатично преданный Сталину и чувствовавший себя независимым от Берия, он недооценил возможностей Берия, а потому и умер "безвременно". Но убийство, нужное Сталину, было организовано весьма естественно, даже торжественно, чтобы все подумали -- "человек умер на боевом посту". Речь идет о Льве Мехлисе. В историческом становлении Сталина-тирана по части идеологии Мехлис был тем же, что Ежов и Берия по части полиции. Мехлис был единственным членом ЦК, который мог бы сказать: "Я проложил Сталину идеологическую дорогу к власти через все трупы старой гвардии Ленина, я же его сделал и великим вождем партии и гениальным корифеем всех наук". Достаточно взять комплекты "Правды" 20-х и 30-х годов, чтобы увидеть, как ее редактор Мехлис преуспевал в достижении этой цели. Благодарный Сталин ответил взаимностью: бывшего слушателя Института красной профессуры Мехлиса сначала сделали заместителем главного редактора, потом и главным редактором "Правды", а после "великой чистки" Сталин ввел его в состав ЦК и его Оргбюро (коллегия, распределявшая высшие кадры партии и государства). Во время войны Сталин назначил его своим заместителем по наркомату обороны и начальником Главного политического управления Красной Армии в чине генерал-полковника (Хрущев, член Политбюро, был только генерал-лейтенантом). После войны Сталин сделал его министром государственного контроля и вновь членом ЦК (на XIX съезде). После "дела сионистов" и нового "дела врачей-вредителей" Сталин вспомнил известный "дефект" Мехлиса -- он был евреем. Плоская логика антисемита ему и подсказала: если еврей, то сионист, а если сионист, то мог дать задание сионистским врачам (не только пациентом, но и покровителем которых он был) убить своего давнишнего соперника и преемника на посту начальника Главного политического управления Красной Армии, бывшего однокашника по ИКП -- А. Щербакова. И вот пока "врачи-вредители" ожидали суда, Сталин послал Мехлиса в "важную командировку" в Саратов. Там без шума и без свидетелей его арестовали. Переведенный в больницу Лефортовской тюрьмы в Москве, он дал нужные Сталину показания и 13 февраля 1953 года умер (см.: Victor Alexandrov. The Kremlin, р. 325). Мехлиса торжественно похоронили на Красной площади в присутствии многих членов Политбюро, маршалов, министров, но без Сталина. Вероятно, Сталин решил, что лицемерие тоже должно иметь меру. По крайней мере он отсутствовал не по болезни, так как 17 февраля принял посла Индии К. Менона и долго беседовал с ним. По словам К. Менона, Сталин, несмотря на свои семьдесят три года, выглядел совершенно здоровым человеком. Во время беседы Сталин рисовал на листках блокнота волков и высказал мысль, не только не относившуюся к дипломатическому разговору, но даже и не дипломатическую. Как бы комментируя собственные рисунки, он заметил, что крестьяне поступают мудро, уничтожая бешеных волков! Сталин, конечно, думал о "бешеных волках" из Политбюро (см.: К. Menon. The Flying Troika. London. 1963, р. 29). Тем временем "Правда" продолжает кампанию по накаливанию политической и психологической атмосферы в стране. Статьи и корреспонденции "Правды" 8, 9, 11, 12, 16, 18, 19, 20, 22, 23, 26, 27 февраля посвящены "убийцам", "шпионам", "вредителям", "врагам народа" и "буржуазным националистам". Ни одна политическая передовая "Правды" не выходит без ссылки на "бдительность" и "врагов народа". По точным рецептам периода ежовщины "Правда" целеустремленно и систематически культивирует всеобщую шпиономанию. Поздно вечером 28 февраля выходит "Правда" на 1 марта, в которой напечатано постановление ЦК КПСС о женском празднике -- дне 8 Марта, -- но и там тоже говорится о "шпионах", "убийцах", "скрытых врагах советского народа"... А со следующего дня происходит нечто странное и необъяснимое: "Правда" вдруг прекращает печатать всякие материалы о "врагах народа". Более того -- "враги народа" совершенно не упоминаются даже в политических статьях и комментариях. В передовых статьях "Правды" от 2 марта ("Расцвет социалистических наций") и от 3 марта ("Важнейшее условие подъема пропаганды") нет ни слова о "буржуазных националистах", "врагах народа", "шпионах" и "убийцах"! Кампания против "врагов народа" была отменена. Отменена, конечно, не в редакции "Правды", а наверху. Кто же ее отменил? Сталин? Нет, конечно, не Сталин. Ее отменили те, кто начиная с 1 марта 1953 года караулил смерть Сталина. Эти "караульщики" в лице четверки -- Берия, Маленков, Хрущев и Булганин -- совершили в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года переворот, завуалированный ссылкой на болезнь Сталина, "временно" отошедшего от власти. Четверка немедленно распределила между собой власть в обход Президиума ЦК КПСС. Всем же остальным наследникам Сталина из Политбюро -- старым, законным, но не участвовавшим в перевороте, -- достались вторые роли. Четверка выпустила "Правительственное сообщение", которое заканчивалось так: "Центральный Комитет и Совет Министров Союза ССР, как и вся наша партия, весь наш советский народ, сознают все значение того факта, что тяжелая болезнь товарища Сталина повлечет за собой более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности. Центральный Комитет и Совет Министров в руководстве партией и страной со всей серьезностью учитывают все обстоятельства, связанные с временным уходом товарища Сталина от руководящей государственной и партийной деятельности" ("Правда", 4.03.53). Сталин тем временем умирал, умирал медленно, но верно, по всем правилам "вредительского лечения", которое он сам на себя накликал... Кстати, в первом "Правительственном сообщении" оказалась и другая ложь. В нем говорилось, что удар у Сталина -- кровоизлияние в мозг -- произошел в ночь на 2 марта, когда он находился в Москве в своей квартире, а на самом деле, как выяснилось позже, это случилось йе в Москве, а в Кунцеве. Если все происходит естественно и совесть у учеников Сталина чиста, то зачем они скрывают действительное место его смерти? Зачем нужно от имени ЦК и Совета министров грубо обманывать собственную партию и народ, если не для того, чтобы создать себе алиби? Первым, узнавшим от Хрущева, что Сталин умер не в Москве, был бывший губернатор Нью-Йорка, посол США в Москве во время войны Аверелл Гарриман. Ему же Хрущев рассказал, как четверка охраняла смерть Сталина. Вот что говорит об этом Гарриман: "Так называемый заговор врачей, по которому несколько врачей обвинялись в заговоре с целью убийства некоторых руководящих коммунистов, был. очевидно, состряпан Сталиным, чтобы начать новую чистку. Некоторые иностранные наблюдатели России намекали, что люди из окружения Сталина, боясь потерять свою собственную жизнь в связи с новым массовым террором, сами убили старика. Я все время искал ответа на это. В моей недавней продолжительной беседе с Хрущевым Хрущев рассказал свою версию о смерти Сталина. Позднее по моей просьбе он разрешил мне опубликовать это. Сталин, говорил мне Хрущев, стал в последние годы очень подозрительным, деспотичным и безжалостным. Он никому не верил, и никто из нас ему тоже йе верил. Он не давал нам делать работу, на которую сам давно не был способен. Нам было очень трудно. Однажды в субботу, ночью, он пригласил нас на обед к себе на дачу за городом. Сталин выл в хорошем настроении. Это был веселый вечер, и мы хорошо провели время. Потом мы поехали домой. По воскресеньям он обычно звонил нам, чтобы обсуждать дела, но в то воскресенье он не звонил, что нас поразило. В понедельник он также не вернулся в город. В понедельник вечером звонит начальник его личной охраны и говорит, что Сталин болен. Все мы -- Берия, Маленков, Булганин и я -- немедленно отправились на дачу, чтобы увидеть его. Он уже потерял созна- ние. Одна рука и одна нога были парализованы, отнялся язык. Мы находились с ним три дня, но сознание к нему не возвращалось. Потом на некоторое время к нему вернулось сознание, и тогда мы вошли в его комнату. Сиделка поила его чаем из ложки. Он пожал нам руки и старался шутить с нами, силясь смеяться, показал здоровой рукой на картину, висевшую над его постелью. На ней был нарисован козленок, которого маленькая девочка кормила ложкой. Вот теперь, как бы говорил он жестом, он такой же беспомощный, как и этот козленок. Через некоторое время он умер. Я плакал. Прежде всего мы были его ученики и обязаны ему всем". Я спросил Хрущева, выбрал ли Сталин себе наследника. Хрущев резко ответил: "Он никого не выбрал. Он думал, что будет жить всегда"" (Averell Harriman. Peace with Russia. New York. 1959, рр. 102 -- 103). Из этого рассказа мы узнаем важные вещи: 1) Сталин умер не в Москве, а на своей даче (позже от Аллилуевой мы узнаем, что это была кунцевская дача); 2) последними посетителями Сталина были Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, и они провели всю ночь субботы, 28 февраля 1953 года, у Сталина за выпивкой; 3) только в понедельник, 2 марта, охрана Сталина сообщает этой четверке, что Сталин заболел, они едут к нему и три дня караулят у его постели, спокойно ожидая его смерти; 4) о врачах вообще не упоминается. Эту версию Хрущев потом много раз повторял разным лицам. В воспоминаниях Хрущева она земного расширена. Дата болезни Сталина перенесена на 28 февраля, но суть остается прежней. Только, очевидно, кто-то надоумил Хрущева, что нужно упомянуть о врачах, хотя бы на второй день болезни. Окончательная редакция рассказа выглядит так: "Сталин заболел в феврале 1953 года (то есть 28 февраля. -- /А. А.)./ Маленков, Берия, Булганин и я были у него на даче Ближняя в субботу ночью... Как обычно, обед продолжался до 5 -- 6 часов утра. Сталин был после обеда изрядно пьяный и в очень приподнятом настроении. Не было никаких признаков какого-нибудь физического недомогания... Мы разошлись по домам счастливые, что обед кончился так хорошо... Я был уверен, что на следующий день, в воскресенье, Сталин вызовет нас для встречи, но от него не было звонка. Вдруг раздался телефонный звонок. Это был Маленков, он сказал: "Слушай, только что звонила охрана с дачи Сталина. Они думают, что со Сталиным что-то случилось. Будет лучше, если мы поедем туда. Я уже сообщил Берия и Булганину. Будет хорошо, если ты немедленно выедешь"... Я быстро оделся и поехал на дачу Сталина... Через 15 минут я был там. Когда мы все собрались, мы посетили дежурных офицеров, прежде чем идти в комнату Сталина. Офицеры объяснили нам, почему они подняли тревогу: "Товарищ Сталин обычно почти всегда вызывает кого-нибудь и просит чай или что-нибудь поесть к 11 часам. Сегодня он этого не сделал". Поэтому они послали Матрену Петровну узнать, в чем дело. Это была старая дева, которая с давних пор работала у Сталина. Она не отличалась блестящими способностями, но была честной и преданной Сталину. Вернувшись, она сообщила охране, что Сталин лежит на полу большой комнаты, в которой он обычно слит. Очевидно, Сталин упал с кровати. Охранники его подняли с пола и положили на диван в маленькой комнате. Когда нам все это рассказали, мы решили, что неудобно явиться к Сталину, когда он в таком непрезентабельном состоянии. Мы разъехались по домам" (Khrushchev. Remembers, vol. I, рр. 340 -- 342). Значит: 1) 28 февраля со Сталиным пировала четверка; 2) они ушли от Сталина утром 1 марта; 3) вечером того же дня Сталин тяжело заболел (упал с кровати и подняться сам не мог, не требовал пищи, не разговаривал с обслугой; очевидно, лишился речи); 4) четверка была вызвана вечером 1 марта к больному Сталину, но они не стали вызывать врачей, отказались видеться с больным и разъехались по домам, Хрущев продолжает: "Поздно ночью Маленков позвонил второй раз: "Охрана Сталина звонила. Они говорят, что со Сталиным что-то определенно не в порядке"... Когда мы вновь послали Матрену Петровну проверить состояние Сталина, то она сказала, что он спят глубоким сном, но сном не обыкновенным. Мы решили, что лучше уехать. Мы поручили Маленкову вызвать Кагановича и Ворошилова, которых с нами не было накануне, а также врачей" (там же, стр. 342). Наконец все-таки вызвали и врачей! Врачи раздели Сталина и перенесли обратно в большую комнату, где было больше света. Врачи "сказали нам, что болезнь такого рода продолжается недолго и ее исход бывает смертельным", рассказывает Хрущев. Кто же эти врачи? Они никому не известны. Как мы увидим дальше, никого из них не знает и Светлана Аллилуева. Нет не только личного врача Сталина Виноградова, но и тех, кто в нормальных условиях немедленно должен был бы прибыть к больному Сталину: начальник Лечебно-санитарного управления Егоров посажен вместе с Виноградовым, а министр здравоохранения СССР Смирнов, собутыльник Сталина, исчез как раз накануне болезни Сталина, замененный Третьяковым, которого тоже никто не знает. Как издевательством над Сталиным звучат слова Хрущева "мы сделали все, чтобы поставить Сталина на ноги" после его же рассказа, как, осведомившись у Матрены Петровны о состоянии Сталина, они даже не зашли к нему, не вызвали врачей, а разъехались по домам. Врачей вызвали (если вообще это были врачи) только тогда, когда Сталин оказался в безнадежном состоянии, и только тогда его и раздели! Дальше Хрущев рассказывает, что единственным человеком, желавшим смерти Сталина, был Берия. Берия открыто издевался над умирающим Сталиным (см. там же, стр. 343). Однако важно другое признание Хрущева: "Я был более откровенен с Булганиным, чем с другими... Я спросил его: -- Ты знаешь, какая ситуация сложится, если Сталин умрет? Ты знаешь, какой пост хочет занять Берия? -- Какой? -- Он хочет стать министром госбезопасности. Если он им станет, то это начало конца для всех нас... Что бы ни случилось, мы абсолютно не должны допустить этого. Булганин сказал, что он согласен со мною, и мы начали обсуждать, что мы отныне должны делать. Я сказал, что я поговорю обо всем этом с Маленковым. Я думаю, что он согласится с нами" (там же, стр. 344). Если Хрущев иногда бывает искренним, то в данном случае он искренен вдвойне: борьба за раздел политического наследства Сталина началась еще у постели умирающего и первой жертвой был намечен Берия. Но пост министра госбезопасности ему все-таки достался: он просто взял его, прихватив заодно и пост министра внутренних дел. Вернемся к названным выше датам начала болезни Сталина. Итак, когда же, собственно, у Сталина был удар -- в субботу, 28 февраля, когда его посетила четверка; в воскресенье, 1 марта, когда она его уже покинула (обе эти даты начала болезни названы Хрущевым); в ночь на 2 марта, как утверждает "Правительственное сообщение" (оно солгало о месте нахождения Сталина, могло солгать и о дате), или вечером того же 2 марта, как рассказывал Хрущев Гарриману? Названы четыре даты, поэтому трудно с уверенностью сказать, какая из них истинная. Я склоняюсь к дате 28 февраля, ибо как указывалось выше, уже 1 марта фактически власть была в руках четверки (объективное доказательство этого -- внезапное прекращение 1 -- 2 марта кампании в "Правде" против "врагов народа"). Но заговорщикам очень важно скрыть (не только от народа, но и особенно от партии и армии) то, что происходит со Сталиным, чтобы выиграть время для беспрепятственного и успешного завершения переворота. Поскольку заговорщики заинтересованы в создании безупречного алиби, то они приглашают детей Сталина и двух избранных членов Политбюро (Ворошилова и Кагановича) к постели умирающего на второй или третий день болезни, а народу о ней сообщают на четвертый или пятый день, когда смерть Сталина уже неизбежна. Теперь обратимся к воспоминаниям Светланы Аллилуевой. Она подтверждает, что Сталин умер не в Москве, а на кунцевской даче; ее и Василия Сталина вызвали к умирающему только 2 марта, когда Сталин окончательно потерял сознание. Дальше она пишет: "Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного, ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на шею и затылок, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрерывно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни... Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти..." ("Двадцать писем к другу", стр. 6 -- 7). Из всех этих врачей С. Аллилуевой показалась знакомой одна женщина-врач. "Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, -- где я ее видела? Мы кивнули друг другу, но не разговаривали" (там же, стр. 7). (Эту женщину-врача важно запомнить.) Наблюдения Аллилуевой о поведении Сталина, когда он приходил в себя, совсем не такие, как у Хрущева. Хрущев говорит, что когда к Сталину на некоторое время вернулось сознание, "то тогда он начал пожимать каждому из нас руки..." (Khrushchev. Remembers, vol. I, р. 343). У Аллилуевой сказано: "Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах... В какой-то момент... он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный... Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И туг, -- это было непонято и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, -- тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то вверх (Хрущев дважды повторяет, что Сталин указал на рисунок с козленком и девочкой. -- /А./ А.), не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился" ("Двадцать писем к другу", стр. 9 -- 10). Так что того почти идиллического прощания Сталина со своими соратниками, какое рисует Хрущев, не было. Прощание было "гневным", "угрожающим". Но наблюдения Хрущева и Аллилуевой о поведении Берия в основном совпадают. Аллилуева пишет; "Только один человек вел себя почти неприлично -- это был Берия. Он был возбужден до крайности... лицо его то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были -- честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть... Он так старался в этот ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить... Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, -- отец иногда открывал глаза... Но это было без сознания... Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза... А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывающий торжества: "Хрусталев! Машину!" Это был великолепный современный тип лукавого царедворца, воплощение восточного коварства, лести, лицемерия, опутавшего даже отца, которого вообще трудно было обмануть... Во многом Лаврентий сумел хитро провести отца... Его дико боялись и знали, что в тот момент, когда умирает отец, ни у кого в России не было в руках большей власти, чем у этого ужасного человека" (там же, стр. 7 -- 8). Стало быть, после Сталина власть фактически была в руках Берия, но так как Сталин теперь лежал без сознания, то власть и над Сталиным -- жить или умереть ему -- тоже была в его руках. И Хрущев и Аллилуева единодушны в своих наблюдениях: Берия желал смерти Сталина, а когда она наступила -- он торжествовал. Теперь мы подошли к самому загадочному вопросу: не ухаживали ли за больным Сталиным по методу, который Сталин приписывал арестованным врачам Кремля, -- ставя неправильный диагноз и давая противопоказанные лекарства? У нас есть один исключительно важный свидетель, присутствовавший при смерти Сталина и категорически и во всеуслышание утверждавший: Сталина отравили, Сталина убили! Это сын Сталина -- генерал-лейтенант Василий Сталин. Как видно из ее книг, дочь Сталина довольно рано начала проявлять критическое отношение к учению отца и окружающей ее советской действительности, но она не пишет, что ее серьезно занимали политические вопросы или что она вела с отцом какие-либо разговоры на политические темы. Как бы оставаясь верным патриархальным традициям Кавказа, где почти неприлично было говорить с женщиной о политике, Сталин, видимо, не говорил с дочерью о политике. К тому же дочь бывала у отца в последние два-три года его жизни очень редко. Совершенно по-другому обстояло дело с сыном. Василий Сталин к началу войны окончил военно-авиационную школу. Всю войну провел на фронтах, летал на истребителях, командовал дивизией, корпусом, авиационным соединением в Германии после войны. Потом он был назначен командующим военно-воздушными силами Московского военного округа. Всеми традиционными воздушными парадами под Москвой, а во время праздников и над Красной площадью командовал лично Василий Сталин. Конечно, в возрасте двадцати пяти -- двадцати шести лет офицеры генералами не делаются, исключением был разве только Наполеон (на то он и был Наполеоном), но Василия тоже надо считать своего рода исключением -- он был сыном Сталина. Сталинские маршалы, чтобы угодить самому Верховному, раболепствовали перед его сыном и осыпали его чинами и орденами. Однако сколько бы ни рассказывали, что Василий любил выпить, никто не оспаривал его отвагу и мужество во время войны, да трусы и не лезут в летчики реактивной истребительной авиации. Бели Сталин когда-нибудь и кому-нибудь открывал хоть частицу того сокровенного, что он думал о своих сподвижниках из Политбюро, то скорее всего только беззаветно ему преданному сыну. Отношения между отцом и сыном остались нормальными и после снятия Василия с его должности: это видно хотя бы из того, что по совету отца он поступил в Академию Генерального штаба. Василия Сталина, как и его сестру, об ударе, случившемся с отцом, известили, как уже указывалось, лишь на второй или третий день, когда Сталин уже не владел речью. В таком состоянии умирающие уже не жалуются. Но велики тайны провидения. Какая-то неведомая сила, может быть, просто внутреннее чувство дочери заставило Аллилуеву позвонить умирающему Сталину именно в то воскресенье, 1 марта 1953 года. "Я хотела приехать (к отцу. -- /А. А.) еще/ раз в воскресенье 1 марта, но не могла дозвониться" ("Двадцать писем к другу", стр. 195). Конечно, не могла дозвониться! Все телефоны Сталина были в руках Берия, им блокированы, но это свидетельство Аллилуевой имеет историческое значение. Аллилуева продолжает: "А наутро 2 марта меня вызвали с занятий в Академии и велели ехать в Кунцево. Моего брата Василия тоже вызвали 2 марта 1953 года. Он тоже сидел несколько часов в этом большом зале... В служебном доме он еще пил, шумел, разносил врачей, кричал, что "отца убили", "убивают"..." (там же, стр. 195 -- 196). Аллилуева, вероятно, склонна думать, что брат бушует под действием алкоголя. Однако в дни похорон, очевидно, совершенно трезвый, неся гроб отца рядом с Молотовым, он вновь повторяет, что "отца убили". Аллилуева продолжает: "Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе. Он был уверен, что отца "отравили", "убили"; он видел, что рушится мир, без которого он существовать не может... В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно -- на всех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, кого возможно, -- что не так лечили... Он ощущал себя наследным принцем" (там же, стр. 198). Уверенность Василия, что отца убили, о чем он настойчиво и многократно повторял каждому, кто это хотел слышать (Василий, вероятно, надеялся, что армия заступится за своего Верховного), не была и не могла быть бредом пьяного. Он знал слишком много. Он знал, что заговорщики "организовали болезнь" Сталина, он знал также, что его отец думал о готовящемся заговоре. Молодой генерал, знающий тайну смерти отца, мог сделаться знаменем, даже организатором нового переворота против узурпаторов отцовской власти. Поэтому его дни на воле оказались считанными. Сначала постарались избавиться от него по-хорошему. Министр обороны Булганин вызвал его к себе и предложил ему поехать в провинцию, в один из военных округов, но он отказался, желая остаться в Москве. Тогда его разжаловали, арестовали и посадили в знаменитую теперь своим зверским режимом Владимирскую тюрьму. Это произошло через неполных два месяца после смерти Сталина -- 28 апреля 1953 года. Просидев там семь лет, он умер в ссылке в Казани в марте 1962 года. Сестра его думает, что он умер от алкоголизма, но, увы, есть в мире еще и другая, более безжалостная болезнь -- политика. От нее он скорее всего и умер... Вернемся вновь к официальным документам. В "Правительственном сообщении" от имени ЦК КПСС и Совета Министров, опубликованном только 4 марта 1953 года, сказано: "В ночь на 2-ое марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи". О тяжкой, смертельной болезни Сталина сообщают только на четвертый денть, ибо фактически удар у Сталина был вечером 1 марта (смотрите выше рассказ Хру- щева). "Правительственное сообщение" о болезни Сталина, видно, составлено заговорщиками без консультации с врачами, иначе Сталин не потерял бы сначала сознание, а потом речь. Для лечения Сталина создается комиссия из восьми врачей -- академиков и профессоров. Во главе комиссии -- новый министр здравоохранения СССР Третьяков и новый начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Куперин. В сообщении говорится, что "лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства", то есть "вредительское лечение" исключается. 5 и 6 марта выходит несколько бюллетеней о ходе болезни Сталина. Составленные на этот раз, по всей видимости, с использованием последних и лучших медицинских учебников, бюллетени поражают подробностью и изобилием непонятных, сугубо медицинских терминов, частично тут же переведенных на русский язык. За внешней озабоченностью ходом болезни Сталина и "энергичными мерами" его лечения, иногда даже вызывающими частичное улучшение состояния больного, чувствуется, что смерть Сталина -- дело решенное. Так, бюллетень, составленный 5 марта, в день смерти, и опубликованный б марта, сообщает: "В 11 часов 30 минут вторично наступил тяжелый коллапс, который был с трудом ликвидирован соответствующими лечебными мероприятиями"; но даже: "В дальнейшем сердечно-сосудистые нарушения несколько уменьшились, хотя общее состояние продолжало оставаться крайне тяжелым", -- словом, дело клонится к легальному исходу, но энергичные лечебные меры не дают еще Сталину умереть. 5 марта 1953 года Сталин умирает. Тогда наследники прибегают к неслыханной мере: они создают совершенно новую комиссию академиков и профессоров из семи человек во главе с теми же Третьяковым и Купериным для подтверждения правильности диагноза болезни Сталина и правильности его лечения под руководством ЦК. Комиссия дала авторитетное заключение: "Результаты патологоанатомического исследования полностью подтверждают диагноз, поставленный профессорами-врачами, лечившими И. В. Сталина. Данные патологоанатомического исследования установили необратимый характер болезни И. В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дэть положительный результат и предотвратить роковой исход" ("Известия", 7.03.53). Это не врачи, а Берия и его соучастники заручились свидетельством, чтобы доказать свое алиби. Они знали, что не только Василий Сталин будет утверждать, что "они убили Сталина". Но одно то, что им понадобилось такое свидетельство, выдает их с головой. Дворцовый переворот в ночь с 28 февраля на 1 марта /1953/ года против Сталина во многом напоминает дворцовый переворот против Павла I и его убийство в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Тогда восстала дворянская элита против жестокого царя, сейчас восстала сталинская элита против "отца и учителя", открыто угрожавшего "детоубийством". В этом последнем заключается и разница: дворянские заговорщики восстали, чтобы спасти Россию от тирана, а сталинцы -- чтобы спасти собственные головы. Большинство заговорщиков против Павла были склонны сохранить жизнь царю, если он подпишет манифест о добровольном отречении от престола (только при этом условии дал свое согласие на переворот сын Павла Александр); большинство заговорщиков против Сталина, вероятно, тоже сохранили бы ему жизнь, если бы он добровольно ушел со своих постов. Но Берия думал, что в создавшихся условиях лучший Сталин -- Сталин мертвый. В свое оправдание он мог бы процитировать и своего предшественника, организатора заговора против Павла, петербургского военного губернатора графа Палена, сказавшего в ночь заговора своим соучастникам: "Вспомните, господа, что нельзя сделать яичницу, не разбив яйца". Даже объявления о наступлении новой эры после Павла и после Сталина перекликаются между собою. Обычная традиционная формула при естественном наследовании престола в старой России гласила, что сын будет управлять в духе "незабвенного родителя нашего", но в манифесте 12 марта 1801 года Александр I подчеркнул, что будет управлять по законам и "по сердцу" покойной государыни Екатерины II. Это означало либеральное управление. Заговорщики против Сталина в своем первом постановлении после его смерти отмежевываются от него тем, что умалчивают его имя и обещают управлять страной, руководствуясь "выработанной вашей-партией политикой", а не "гениальными указаниями" только что умершего "отца, учителя и вождя". При этом наследники предупреждают против возможного "разброда и паники" (ничего, мол, страшного не произошло!). Вот соответствующее место из Постановления совместного заседания пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1953 года: "Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров Союза ССР, Президиум Верховного Совета СССР в это трудное для нашей партии и страны время считают важнейшей задачей партии и правительства -- обеспечение бесперебойного и правильного руководства... что в свою очередь требует... недопущения какого-либо разброда и паники, с тем чтобы таким образом безусловно обеспечить успешное проведение в жизнь выработанной нашей партией и правительством политики как во внутренних делах нашей страны, так и в международных делах". Таким образом, в этом первом, самом важном юридическом акте о престолонаследии нет ни слова о Сталине, но есть обещания управлять так, как когда-то управляла наша "государыня" -- партия. Если аналогия, то до конца: граф Пален думал, что править Россией при молодом царе будет он, но Александр I уволил его в отставку. Свергая Сталина, Берия думал превратить Россию сталинскую в Россию бериевскую, прикрываясь именем номинального царька Маленкова, но его перехитрили и отправили на тот свет, руководствуясь его же "философией": лучший враг -- мертвый враг.

Ссылки: