Академик Фейнберг: "Неизбрание в Академию наук CCCР Гельфанда было позором"

Владимир НУЗОВ:Академик Фейнберг: "Неизбрание в Академию наук CCCР Гельфанда было позором" 

[WIN] Главная страница | Архив | Содержание номераНомер 19(304) 18 сентября 2002 г. 

Е.Л. Фейнберг
Начну с претензии. И не к кому-нибудь, а к редколлегии БЭС - Большого 
энциклопедическкого словаря. Я взял едва ли не самое новое издание - 2000 года - 
чтобы посмотреть статью об академике Евгении Львовиче Фейнберге, моем 
сегодняшнем собеседнике. И словарь, который является как бы последней инстанцией 
в мире информации, поведал мне, что физик-теоретик Е.Л. Фейнберг стал членкором 
академии наук в 1966 году. Точка. А о том, что он в 1997-м избран действительным 
членом академии, святая святых российской информации умалчивает. Как говаривал 
по аналогичному поводу Александр Галич, "здесь даже времени и то не знают 
точно"... 
- Евгений Львович, между двумя вашими академическими избраниями прошло ни много 
ни мало - 30 лет. Я знаю еще одного академика, "обладателя" такого же разрыва - 
Израиля Моисеевича Гельфанда. Вопрос вам как к физику: можно ли по двум 
экспериментальным точкам установить некую закономерность? 
- Ну, Гельфанд великий ученый, мне неловко даже, что вы поставили меня рядом с 
ним. Там ситуация была совершенно ясная: его в академики не пускал Понтрягин - 
выдающийся математик, но ужасный антисемит. Гельфанд был уже академиком 
нескольких иностранных академий, но на отделении математики, где Понтрягин имел 
большой вес, Гельфанда много раз заваливали. После очередного завала Гельфанда я 
выступил на общем собрании академии с протестом, а академик Леонтович задал 
тогдашнему президенту академии Анатолию Петровичу Александрову вопрос: "Имеет ли 
право член иностранных академий стать советским академиком?" Александров, 
недоумевая, отвечает: "Конечно, имеет..." Все, кому надо, догадались, о ком и о 
чем идет речь. Долгое неизбрание Гельфанда в Академию наук СССР было позором. 
Что касается меня, то в нашем отделении, ядерной физики, шла борьба двух школ, 
двух кланов - возможно, я и стал в некотором смысле жертвой этой борьбы. 
- Вернемся к Понтрягину. Он, кажется, был слепым? 
- Да, он ослеп в детстве, и это испортило его характер. Из-за него масса хороших 
математиков уехала за рубеж. 
- Директором института математики имени Стеклова был Виноградов, тоже, кажется, 
большой юдофоб... 
- Но тот, в отличие от Понтрягина, был глупый антисемит... 
- Чем конкретно вы сейчас занимаетесь, Евгений Львович? 
- Физикой элементарных частиц. Ленин был прав: атом неисчерпаем. Электрон тоже 
оказался неисчерпаемым, кроме заряда, у него обнаружили спин(вращение) и так 
далее.(В скобках замечу, что рабочий стол академика, которому 27 июня с.г. 
стукнуло 90, буквально завален бумагами. Евгений Львович решил показать мне свою 
статью о Сергее Ивановиче Вавилове, но среди бумаг на столе отыскать ее не смог, 
пришлось ему встать и извлечь оттиск статьи из шкафа). У меня как у академика 
-советника есть своя группа, и хотя я теоретик, моя группа состоит наполовину из 
теоретиков, наполовину - из экспериментаторов. Мы создали весьма неплохую 
экспериментальную установку, на которой работают шесть институтов, ведущих 
восемь работ. Никто не верил, что ее удастся сделать, а она пошла вовсю. 
- Вы много лет работаете в ФИАНe. Были разные периоды в его научной жизни. Какой 
из них вам представляется самым ярким и какой - наименее интерес ным? 
- В ФИАНe я действительно давно работаю - больше 60 лет. Его основателем, как 
известно, был выдающийся ученый и организатор науки Сергей Иванович Вавилов. 
Именно он предложил дать ФИАНу имя своего учителя Петра Николаевича Лебедева. 
Когда в начале 30-х годов институт был только организован, в нем насчитывалось 
около 20 человек. Через 7-10 лет стало 170, а после войны - 1700. В последние 
годы здесь работало около 4000 человек, сейчас - немного меньше. Видите, какой 
рост - в десятки раз. Именно годы стремительного роста можно считать, наверное, 
самыми яркими. Сейчас институт переживает не лучшие времена, однако научная 
жизнь отнюдь не замерла. Я говорю это с уверенностью хотя бы о Теоретическом 
отделе, в котором все эти годы работаю. Здесь совершенно изумительная атмосфера: 
дружеская, бескомпромиссная, равное отношение ко всем, никакой зависти, 
скандалов и прочее. Был такой момент, когда умер Игорь Евгеньевич Тамм, и 
заведовать отделом стал академик Гинзбург. Партком решил обследовать наш отдел. 
Обследовали, после чего Виталию Лазаревичу задают вопрос: а какие в вашем отделе 
существуют внутренние интриги, трения? Гинзбург коротко отвечает: "У нас их 
нет!" "Как нет? - удивились партийцы. - Что же, у вас нет самокритики?" 
Руководство теоротдела добилось разрешения на поездки в Горький к своему 
сотруднику - Андрею Дмитриевичу Сахарову. А за несколько лет до ссылки, когда 
его травили и собирали по институту подписи под осуждающим письмом, ни один 
сотрудник отдела свою подпись не дал! 
- И табличка "Андрей Дмитриевич Сахаров" оставалась все годы его ссылки на 
дверях его кабинета в ФИАНе... 
Вы были одним из близких соратников Андрея Дмитриевича, 4 раза ездили к нему в 
Горький. Я читал вашу переписку с А.Д., вы могли говорить ему довольно резкие 
вещи - особенно относительно его голодовок... 
- Невестку сына Елены Георгиевны, Лизу, необходимо было забрать отсюда, ей с 
маленьким сыном, внуком Елены Георгиевны, угрожали. Удивительно было то, что 
Андрею Дмитриевичу удалось добиться, чтобы их выпустили. А голодать за выезд 
Елены Георгиевны за рубеж было, по-моему, бесполезно. Потому что ясно было, что 
умереть Андрею Дмитриевичу ГБ не даст, положение, считали они, под контролем. Но 
они измучили его, он стал стариком! И дело чистой случайности, что Горбачев, 
став Генсеком, выпустил Сахарова. А если бы первым человеком в государстве стал 
Гришин? 
- Андрей Дмитриевич хотел быть с вами на "ты", но вы не могли переступить черту 
пиетета, правильно? 
- Еще Игорь Евгеньевич Тамм завел в отделе правило: обращаться ко всем по 
имени-отчеству, даже к студентам. Так что была привычка. А потом, сколько бы 
Андрей Дмитриевич ни подписывался "Андрей", "Андрей с любовью", я на "ты" не мог 
перейти. 
- Вы устроили знаменитую встречу Сахарова и Солженицына. Она в этом доме 
происходила (мы беседовали с Евгением Львовичем в доме на Ленинском проспекте, 
соседствующем с универмагом "Москва")? 
- Нет, мы жили раньше на Зоологической улице, там это и произошло. В своих 
воспоминаниях об Андрее Дмитриевиче я подробно рассказал об этой, мне кажется, 
единственной их встрече. Что сказать об этих великих людях? Моя маленькая 
племянница, когда ей подарили куклу, сказала: "Она не любится". Так вот, если 
Сахаров был теплым, сердечным человеком, то об Александре Исаевиче можно 
сказать, что он "не любится". В то же время, безусловно, он - героический 
человек, заслуживает всяческого уважения. 
- К проблеме создания атомной бомбы вы имели отношение? 
- Видите ли, у меня не очень хорошая биография, поскольку моя покойная жена была 
американка. Но мы с ней друг друга спасли. Атомными делами я все-таки занимался, 
но не самой бомбой, а реактором. На секретный объект под Горьким, где 
непосредственно делали бомбу, меня из-за жены не взяли, хотя Игорь Евгеньевич 
Тамм очень хотел, чтобы я поехал. А я этого не хотел, меня, слава Богу, оставили 
в Москве. В свою очередь жену, державшуюся в конце сороковых годов, когда вовсю 
шла борьба с космополитами, независимо, не посадили благодаря мне, выполнявшему 
"задание партии". 
- Кем была Валентина Джозефовна по специальности? 
- Музыковедом, доктором искусствоведения, защитила диссертацию по американской 
музыке, за что ее и обвиняли в преклонении перед Западом. В конце сороковых это 
было тяжкое обвинение, ее изгнали с работы, запретили преподавать. Потом все 
встало на свои места, она была очень крупным музыковедом. 
- Значит, союз физика и лирика оказался удачным? 
- Мы прожили вместе 60 лет, я полюбил и понял классическую музыку во многом 
благодаря жене. Но этим не ограничился, а написал и выпустил в 1992 году в 
издательстве "Наука" книгу "Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и 
науке". Книга переведена на немецкий язык. 
- Как живется академику РАН в это непростое время? 
- Я уже сказал, что являюсь советником в Теоретическом отделе ФИАНа. Мне платят 
также за звание академика, есть другие источники небольшого дохода. Потребности 
у меня скромные, так что мне вполне хватает. Четыре раза в неделю в дом приходит 
женщина - убирает, ходит в магазин за покупками. Оплачивает ее заботу о нас с 
дочерью фонд Сороса.

Ссылки: