Смерть в красных вагонах

Самым страшным испытанием в народной памяти остался путь в Сибирь. На бортовых машинах людей собирали по домам, а затем отвозили на ближайшую железнодорожную станцию, в Сальск. Там всех погрузили в товарные вагоны, обычно использовавшиеся для перевозки скота. Эти вагоны были выкрашены, по словам очевидцев, красной краской (скорее красно-коричневой) и вошли в песенный фольклор как красные вагоны . У красного цвета много значений и богатая символика, но в данном контексте красный - это цвет Советской власти и коммунистической партии, не говоря уже о символике крови.

Красные вагоны везли людей по указу красной власти.

Нас привезли на железную дорогу, которую мы никогда не видели, и сгрузили. На рельсах грозно шипит "черный дьявол" - паровоз, за ним выстроились вагоны. Они, с открытыми настежь дверями, готовыми заглотнуть всех и вся, очень напоминали собой адские ворота, о которых мы были наслышаны с раннего детства [ 125 ].

В такой "товарняк-вагон" сажали по сорок человек. Этот факт отпечатался и в народной песне. Но случалось, что в один вагон набивалось 60-80 человек, на всех была одна печка-буржуйка, которая топилась от случая к случаю и не грела из-за щелей в стенах и полу вагонов, но на ней можно было приготовить какую-то еду. Многие люди не имели с собой посуды "даже чтобы растопить снег", и раздобытые "банки из-под консервов служили и чашкой, и кружкой, и кастрюлей". Готовили на "буржуйке" еду, держа кастрюлю в руках, "на ходу-то ведь не отпустишь - упадет" [ 126 ].

В каждый вагон грузили по 10-12 семей. В вагоне мужчин не было, ехали две пожилые женщины, они умерли в дороге, и семьи. О чем мы могли думать? Мы думали о настоящей еде, о тепле и еще каждый задавался вопросом: куда? На какой край света нас везут? Нам давали ведро супа и несколько буханок хлеба на весь вагон, причем строго по записи - по одному кусочку хлеба на человека и по одной кружке баланды. Мы получали еду один раз в один - два дня, три человека из каждого вагона бежали в очередь за едой. Пока они эту еду получали, замерзали до самых костей, а баланда застывала и превращалась в лед. На буржуйках подогревали еду и строго следили, чтобы кто-нибудь не отхватил лишнее. В дни, когда еду не выдавали, оголодавшие до безумия люди, в том числе и моя бабушка, выбегали из вагона за снегом, чтобы хоть воду попить. Ехали голодные, холодные и вшивые, как животные [ 127 ].

Дорогу в Сибирь я помню довольно хорошо, особенно о том, что делалось в вагоне. Верхние нары были заняты детьми и двумя-тремя кормящими женщинами, а все остальные были внизу. Все время горела буржуйка, все к ней жались, было очень холодно. Мужчин было мало, и отцу, комиссованному по ранению, приходилось заботиться о топливе, воде, получении пайков. Так я навсегда запомнила город Читу, где нам дали белые булочки. Особенно мучились старики, помню, их умерло двое. Еще умерла одна женщина, впоследствии я узнала, что она должна была родить, но сидела и зажимала ноги, чтобы никто не увидел, как она рожает.

Умерших обычно выносили из вагона утром. Помню, что хотелось есть, но мама плакала и ругалась, чтобы мы замолчали. Разговоры были только о том, куда нас везут и долго ли еще ехать, как мужья и сыновья, которые на войне, найдут теперь родных. Помню мальчика и девочку, которые при выселении расстались с матерью, она была в отъезде, и все время они плакали. Их моя мама все время жалела, подкармливала, чем могла. Девочка через месяц умерла, а мальчик выжил, вначале жил у нас, а потом нашлись родственники [ 128 ].

Дорогой замерзло много народу - те, которые сидели ближе к дверям вагона. На остановках сначала убирали трупы в задние вагоны, а затем поступала команда - два человека с мешком и ведрами на выход! Кормили баландой и хлебом на больших станциях. Все были в шоке, особо говорить- то было некому, плакали [ 129 ].

Ехали мы долго, голод и холод преследовал людей. Закоченевшие трупы отдирали от металлического пола вагона прикладами ружей. Иногда приходилось отрезать часть трупа и выносить его, часто без руки или ноги, - а иначе нельзя: металл примерзал к телу так, что отодрать было невозможно [ 130 ].

48 стариков, женщин и детей погрузили в "телячий" вагон, и застучали колеса. Вещей теплых не успели взять, еды хватило на два-три дня... Тесный вагон становился просторнее. За счет людей, уходящих из жизни [ 131 ].

На каждой станции двери вагонов открывали и спрашивали, есть ли мертвые. Стариков и подростков заставляли выносить трупы. Тела умерших были страшны: закоченевшие, с вытянутыми руками и ногами. Моему деду было четырнадцать лет, и его также заставляли выносить трупы. Дедушка особо помнит случай, когда он заносил трупы в какой-то подвал. Там было темно, ступеньки были скользкими, приходилось спускаться наощупь. В самом конце лестницы, пошарив руками, четырнадцатилетний мальчик с ужасом обнаружил, что там была целая гора тел. Он даже не помнит, как он оттуда выбрался [ 132 ].

Вагон сразу же закрыли и ехали, не помню, это было утром или к полудню, когда остановили. Поезд встал на станции в Астрахани. Короткая остановка, и поезд снова пошел. Шел долго. Темнота, но на уровне вторых нар, чуть выше, было одно маленькое окошко. Кто оказывался на нарах, мог смотреть в окошко. Из него дуло очень и какое-то пространство вокруг него было на полке свободно. За водой бегали малыши вроде моего брата или меня. За едой ходили два человека. У нас в вагоне из взрослых мужчин оказались наши односельчане Сангаджиев Дава Муевич, он должен был быть на море, но в этот день почему-то оказался дома, и его брат Эльта. Они же и делили продукты. И продукты делили непропорционально. Эльта стал прогонять моего брата, когда он захотел немного погреться около железной буржуйки и прилег. А когда брат не подчинился, Эльта на него сел верхом и стал чуть ли не прыгать, говорить, ты тепла хочешь, сейчас я тебе сделаю тепло. Утихомирился только, когда тетя Халга на него прикрикнула.

На наше счастье поезд остановился в Аральске. Мы проснулись, поезд стоял на станции. Разрешили нам выходить, двери открыли. Вдруг подошел наш дядя Боктан и, не поднимаясь в вагон, спрашивает: наши тут едут? Просто искал нас на всякий случай. Ему говорят: твоя семья тут, залезай, им трудно. А он отвечает: не могу, нам сказали не разбегаться в дороге, а с семьями потом соединитесь. И жене говорит: Байла, нег шилт тосн бни? Нанд гчкич нег шил тос. - У тебя есть бутылка топленого масла? Дай-ка мне одну бутылку. Забирает бутылку масла, с тем и уходит. За ним следом пришли уже с вещами дядя Бадма, 1901 г. рождения, и дядя Кётяря, 1904 г. Они узнали, что поезд идет с населением из нашего сельсовета, и с вещами шли вдоль состава и искали нас. Спрашивают: Боктан приходил? - Пришел и ушел. - Ну, с него станется. Как они прибыли, жизнь в вагоне изменилась. Они стали сами ходить за водой, за едой и приносили ее больше и делили поровну. И Дава уже вел себя ниже травы, тише воды. Как ягненок. Вот так мы доехали до самой Сибири [ 133 ].

Ссылки: