Выживанию калмыков в ссылке способствовали вера и общение с земляками

Выживанию способствовали вера, молитвы и общение с буддийскими священнослужителями. Монахи и народные целители лечили методами тибетской медицины, предсказывали возвращение домой. Всопоминали, будто некоторые из них предчувствовали депортацию задолго до того, как указ о ней был подписан.

За три месяца до выселения, осенью 1943 г., священнослужитель Бюрчиев запросил гроб. "Нас ждут большие испытания, говорил он, ветер дует с холодной стороны. Я не выдержу". Через три дня его не стало. Его похоронили в совхозе Балковский [ 339 ].

В начале 1947 г., когда Манджиеву Очир-Гаря исполнилось сорок лет, он увидел сон. И во сне ему было сказано, что с этого момента ему ниспослан пророческий дар. Теперь он должен им пользоваться, чтобы помогать людям. Правда, он и без этого много добра сделал нам, когда на новом месте возглавил все работы по обустройству. Но тут уже был особый случай. Его стали посещать вещие сны, по которым Очир-Гаря предсказывал людям будущее. И ему верили, потому что действительно его предсказания сбывались. После одного из первых, самых красочных снов он сказал, что калмыков ждет приятная новость - возвращение домой и благодатная жизнь на родине. Но это произойдет уже без меня, - добавил он. Через четыре года, в феврале 1951 г., тяжело больного Манджиева отвезли в Хатангскую больницу. С трудом пробиваясь сквозь разыгравшуюся пургу, доставил его туда мой будущий муж Васляев Л.М. на собственной собачьей упряжке. Вскоре Очир-Гаря там и умер.

Больница предложила Хатангскому рыбозаводу взять на себя заботы по захоронению. Дирекция завода поручила это пятерым рабочим - немцам, тоже, как и калмыки, спецпереселенцам. Родственники Манджиева сумели попасть в Хатангу только летом. Рабочие, хоронившие покойника, с глубоким к нему почтением рассказывали, что, явно, это был непростой человек. Потому что ни лом, ни пешня, которыми они запаслись, фактически не понадобились для рытья могилы. Земля под лопатой была, по их признанию, мягка как пух. Поэтому они без труда выкопали могилу. А ведь даже летом мерзлота отступает едва на 30-40 см. Пораженные невиданным явлением рабочие то и дело повторяли: это был непростой человек. Даже своей смертью Очир-Гаря укрепил в нас веру в возвращение домой, на родину [ 340 ].

Мама всегда говорила, что вера в Бога и следование традициям предков помогли им с отцом выжить в нелегких сибирских условиях, продолжить свой род. Незадолго до победы над фашистами родилась я. Так уж получилось, что я появилась на свет слабой, болезненной. Может, сказался климат, непривычный для степняков, а также тяготы и лишения, выпавшие на долю родителей, возможно, так было угодно судьбе. Мало было надежд у папы с мамой, что дочь победит недуг и будет радовать их своим детским криком. Одна бабушка подсказала маме, что меня нужно срочно везти к гелюнгу в Новосибирск, чтобы выполнить ритуалы, необходимые для спасения моей жизни. О гелюнге этом в Убинском, почти за двести километров от Новосибирска, в калмыцких семьях ходила добрая молва. Так как отец был на хорошем счету на производстве и за родителями не было никаких нарушений, начальство промкомбината и спецкомендатуры дали ему разрешение на поездку. Папа поехал один. Не было его чуть больше недели. Когда он вернулся, мне заметно полегчало., и я стала расти и набираться сил"

Сейчас, когда его нет среди нас, не только я, но и многие старики, жившие во время депортации в Новосибирской области, и те, кто обращался к нему за помощью, помним и чтим память Дорджин-шагджи , в самые тяжелые для нашего народа годы не отрекшегося от веры и приносящего добро людям [ 341 ].

Летом 1953-го я играл на детской площадке во дворе. Мимо проходили зэки и они просто так взяли меня за ноги и шарахнули головой вниз. Я три месяца в сознание не приходил. Меня отвезли в село Букатак к калмыцкой бабке, и она меня вылечила. Бабку я не помню, но помню деревянную избу, и помытые полы пахнут деревом. Я сижу, и на двери распята летучая мышь и она головой вертит, верещит. А надо мной бабка свинец льет. Несколько раз она отливала, мне показывала. Вначале выходили шипы, потом что-то другое. Постепенно болезнь стала проходить [ 342 ]. &&&& В трудные годы поднимали настроение вечеринки с земляками, на которых исполнялись калмыцкие песни и танцы. Это было возможно, когда калмыки оказывались в компактном поселении и при более-менее благоприятном отношении со стороны начальства. Осужденная этничность вдруг заявляла о себе в полный голос.

Как только был поставлен первый жилой барак, тесный и неудобный, калмыки затягивали любимые песни. Появлялась на свет гармошка, и измотавшиеся на работе люди преображались. Откуда брались силы, не знаю. Но танцевали, веселились без устали. А наутро шли снова стынуть на холоде [ 343 ].

Вот ведь штука какая: живот пустой, холодно, голодно, одна мысль в голове - выжить, и не до песен, кажется, - а пели. Душа рвалась [ 344 ].

Рецепт выживания сформулировал народный поэт Калмыкии Константин Эрендженов , находясь в лагере:

"И здесь я понял один из важных жизненных принципов - надо уметь быть полезным людям. А найти это самое умение быть полезным ох как трудно! Но только таким образом утверждая свою полезность, убеждая своим умением в том, что ты можешь не хуже других, даже в чем-то их превосходить, - можно было наравне общаться изгою с теми, кто сделал или считал его таковым" [ 345 ].

Подобное я слышала от Р.К. Урхаевой, закончившей в те годы Омский мединститут с красным дипломом: мы, калмыки, должны были учиться только "на отлично".

Важный фактор, который редко всплывает в воспоминаниях, но, тем не менее, был одним из основных в стремлении выжить - это взвешенное, рациональное отношение к тем ограниченным ресурсам, которые были у людей. Семья Кокшуновых в Омской области, получив деньги как компенсацию за имущество, потратила их на покупку коровы. Эта корова стала кормилицей их семьи. "Мы жили очень просто, бедно, скудно, все было рассчитано, все рационально использовалось. Так не было, что сегодня много, а завтра нет. А вот другая семья, которая жила по соседству, получив эти деньги, истратила их на вечеринки, а потом нуждалась и голодала [ 346 ].

Экономить надо было на всем:

Осенью 1945 г. умерла сестра Света. На похороны освободили от работы всего на полдня и по разнарядке выделили три метра холста на гроб. Мать сэкономила и сшила мне платье, так как мое уже совсем обносилось [ 347 ].

Ссылки: