Аннотация С.Губайдулиной: "Страсти по Иоанну" (2000)

 Для меня было большим счастьем получить заказ от Баховского общества на сочинение "Страстей по Иоанну" (для солистов, двух хоров, органа и оркестра). Сочинить вещь предстояло на русском языке. Премьера должна была состояться как на родине заказчика (Германия), так и на родине автора (Россия).

С самого начала я осознавала, что писать "Страсти" по-русски будет особенно трудно:

Традиция русской православной церкви не допускает применения музыкальных инструментов — ни в богослужении, ни в иных церковных ритуалах. Никаких внешних технических посредников между человеком и Богом — только твой голос и свеча в руке.

Главное же: в русской церковной служебной практике нет исторической традиции "Страстей". "Искусство представления" всегда было для русского сознания вторичным по сравнению с "искусством переживания". И церковная практика избегает малейшего намека на представление в лицах, на любую театральность.

Выход из этой трудности все-таки нашелся: повествование о Страстях Христовых вовсе не обязано быть ни драмой, ни представлением. Оно может быть дано именно как ровное и почти что бесстрастное повествование (как тому и подобает быть в церковном ритуале).

Однако эту ровную повествовательность, протекающую во времени, можно сопоставить с абсолютно вневременной концепцией. Она должна быть для текстового материала "Страстей" нечужеродной и качественно равноценной. Желательно, чтобы в обоих текстах чувствовались бы не только одна рука, но и один дух. К счастью, такое существует. Это Откровение св. Иоанна Богослова, или Апокалипсис. 

Небольшое отступление: слову "вневременнóй" можно придать четыре разных значения — эстетическое, этическое, философское и религиозное. Если речь идет о времени либо "утраченном", либо "вновь обретенном" (Пруст), то вневременным здесь оказывается «нелепо бесплодное время / Между концом и началом», о котором говорит в своих "Квартетах" Т.С.Эли­от и о котором повествует тибетская "Книга мертвых"; слово «вневременной» имеет здесь либо пра-религиозный, либо эстетический смысл. Если время преодолевается, то речь идет о действенно-моральной точке зрения; слово "вневременнóй" приобретает этический смысл. Если время "снято", то мы занимаем философскую позицию. Наконец, есть случай, когда время не просто утрачено, не просто преодолено и не просто "снято". Отказ еще глубже: время поглощено (в том смысле, в котором апостол Павел говорит в Послании к Коринфянам: "Поглощена смерть победою").
В этом случае мы оказываемся в мире религиозных цен­ностей.

 Надо сказать, что соединение этих двух разделов Евангелия — повествования о Страстях Христовых и рассказа ясновидца Иоанна Богослова о его видении Страшного Суда — осуществлялось в искусстве многократно. Достаточно вспомнить фрески Джотто в Падуе (Capella degli Scrovegni) или росписи Микеланджело в Сикстинской капелле в Риме. Да и сама форма храма, и основанное на этой форме храмовое действо воплощают этот лейтмотив, этот сквозной конструктивный принцип — противопоставление временнóй горизонтали и вневременнóй вертикали. События рассказа о Страстях (они представлены на боковых стенах храма) оказываются как бы ступенями лестницы, ведущей к алтарю — на восток, к Солнцу, где и происходит главное событие-вспышка (Vision), некое "длящееся мгновение". Но по-настоящему видеть, слышать и воспринимать всю эту временнýю историю можно только, если у тебя за спиной находится и постоянно подталкивает тебя на Восток, к алтарю, картина озаренного видения Конца (= эсхатология), картина Страшного Суда на западной стене храма.

Мне оставалось немногое: сделать в музыке то, что давным-давно и многократно делалось до меня средствами архитектуры и фресковой живописи. В своем сочинении я тоже постаралась соединить два этих текста так, чтобы постоянно сосуществовали и пересекались два типа событий — события на земле, протекающие во времени (Страсти), и события на небе, развертывающиеся вне времени (Апокалипсис).

Это пересечение подчеркивается и в оркестре: длящиеся звуки одного инструмента пересекаются глиссандирующим звучанием другого; точка пересечения каждый раз акцентируется. Особенно это заметно, когда вступают два тромбона frullato ff.

Вся вещь построена как переплетение рассказа о Страстях Христовых и комментария. Получается своего рода "респон­сорий", где роль вопросов играют эпизоды "Страстей по Иоанну", а роль реакций на вопросы отведена соответствующим разделам Апокалипсиса (по Иоанну же). Именно реакций, а не ответов! Ибо Ответ един; им оказывается весь Страшный Суд в целом.

Произведение идет без перерыва и состоит из 11 эпизодов; все в це­лом можно рассматривать как двухчастную форму:

I. Приготовление (№ 1–7).

II. Центральное событие (№ 8–11).

В свою очередь, эти два больших раздела членятся на эпизоды, рассказывающие:

1) о событиях на небе (№ 1 — "Слово"; № 6 — "Литургия на небе"; № 9 — "Жена, облеченная в солнце"; № 11 — "Семь чаш гнева");

2) о событиях на земле (№ 2–5 — "Омовение ног", " Заповедь веры", "Заповедь любви", "Надежда"; № 7 — "Предательство, Отречение, Приговор"; № 10 — "Положение во гроб");

3) в центре же стоит № 8 "Шествие на Голгофу", где события из Страстей и из Апокалипсиса полифонически пересекаются; на фоне этого "Креста" развертывается как бы «двойная спираль» всего процесса — шествие народа и споры в народе.

Шествие приводит к самому важному моменту формы: "Смерть Иисуса" — "Жена, облеченная в солнце".

Далее следует эпизод "Положение во гроб". И как итог произведения — "Семь чаш гнева".

Здесь можно увидеть все этапы судебной процедуры: показания свидетелей (бас и баритон), столкновение обвинения и защиты (два хора), суд (соло органа в эпизоде "Семь чаш гнева"), приговор ("В начале было Слово").

Представленное мной на суд публики сочинение — это попытка так раскрыть дошедшее до нас и живущее в нас Слово, чтобы его плоть (временнáя, событийная "горизонталь", то есть Страсти) и его дух (вневременнáя смысловая "вертикаль", то есть Страшный Суд) были бы воссоединены, взаимно соотнесены и взаимно уравновешены. При этом все страшные, то есть последние, вопросы Страстей не должны быть отодвинуты; такое эстетическое отодвигание в сторону — неправда. Они, эти вопросы, настолько велики, что не могут быть и морально преодолены; такое моральное преодоление — иллюзия. Тем более не могут эти вопросы быть "сняты"; "снять" такое — значит взять грех на душу. Ни первого, ни второго, ни третьего ответов недостаточно. Реакция, на которую здесь необходимо решиться, не может быть менее "страшной" (последней), чем сами вопросы. В Апокалипсисе потребовано коротко и ясно: "Съешь книгу; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка как мед". Действительно, временнáя горизонталь должна быть поглощена смысловой вертикалью — иначе последние вопросы остаются. Ибо потому-то вопросы эти и последние, что ответить на них в разговоре или в обсуждении невозможно; они должны быть поглощены и претворены Ответом, как свеча в храме поглощена и претворена огнем.

Ссылки: