Горького сначала узнали как фельетониста

Но истинная слава пришла к нему, конечно, не благодаря беллетристике - хотя и ее он активно размещал в поволжских газетах, потому что рассказы в них печатали охотно, за недостатком собственно газетных жанров. Горького сначала узнали как фельетониста. Впоследствии он скромно писал, что начал "с плохих фельетонов под хорошим псевдонимом Иегудиил Хламида - псевдоним действительно отличный, так и видишь огромного, язвительного, басовитого семинариста, да и слог этих фельетонов часто стилизован под духовную литературу, велеречивую и архаичную. Чего стоят одни только "Мысли и максимы", которые Хламида публиковал регулярно: "Сколь туго ни застегивай штаны твои, начальство выпорет тебя, если пожелает того!" Или: "Пли! И благо ти будет! Но долговечен ли будеши на земли - кто скажет?"

Но, правду сказать, хорош был не только псевдоним: хороши были и фельетоны.

Начал Горький с нищенских расценок - две копейки за строчку - и с компиляторской рубрики "Очерки и наброски", где печатались бесподписные обзоры российской провинциальной печати. 24 февраля он приступил к работе, а уже к июлю - когда, собственно, и появился Иегудиил Хламида, - был ведущим сотрудником газеты, грозой самарского купечества и любимцем разночинной интеллигенции. Самару называли тогда русским Чикаго: город рос как на дрожжах, в нем было больше ста тысяч населения, вокруг лежали плодороднейшие степи; здесь торговали пшеницей, шкурами, салом, самарская пристань кипела народом, и в центре города воздвигались богатейшие особняки, принадлежащие недавним гуртовщикам и кулакам. Самарское купечество было, как писал Горький, умевший в трех хлестких словах портретировать явление, "благочестивым, сытым и жестоким"; итогом его трехлетних наблюдений над поволжским купеческим бытом стал роман "Фома Гордеев" - первое его крупное произведение, которым автор был доволен.

Три самарских года стали для Горького не просто временем первой славы и относительно стабильных литературных заработков, но и временем знакомства с истинными хозяевами России - с купцами, которым, по сути, и принадлежала власть в городе. "Самарская газета" , основанная бывшим гусаром Новиковым и перекупленная в девяностые годы молодым купцом Костериным, вела себя полиберальнее, чем даже столичная пресса: в тогдашней России это было явлением частым - в провинции работали те, кого из столиц высылали за вольномыслие. В "Самарской газете" фактическим редактором был Николай Ашешов , друг Короленко , которому как раз и пришлось из Москвы переехать на Волгу. Он был двумя годами старше Горького, сам из крестьян, окончил, однако, юридический факультет МГУ и устроился в "Русскую жизнь", но в девяносто втором отправился в административную высылку, выбрав для нее Самару. Пешкова он выделил сразу.

Молодой фельетонист поселился на Москательной (ныне улица Льва Толстого), но жил фактически в редакции, ибо на нем, помимо еженедельного фельетона, были и упомянутые обзоры прессы, и весь художественный отдел, и - по мере необходимости - репортажи в номер.

Вскоре он завел квартиру поприличнее - уже не в полуподвале, а в первом этаже, на Вознесенской (ныне Степана Разина), а еще через полгода въехал во вполне приличное жилье на Дворянской.

Здание редакции, кстати, цело поныне - это дом с мемориальной доской на нынешней улице Куйбышева, 73 (в прошлом тут располагалась Алексеевская площадь). Здание редакции - двухэтажное, купеческое - ежедневно осаждалось посетителями, просителями и негодующими читателями, желавшими расправы над прессой; Хламиде доставалось чаще других, на него жаловались в столицы, но ущучить не могли. Он печатал опровержения, а потом возвращался к теме - убедительно и доказательно. Самарская цензура хоть и не забывала о своих обязанностях, но была либеральнее московской. Горький позволял себе замечательные вольности, которые, кстати, вполне актуальны и по нынешним временам:

"Мой знакомый пришел ко мне и тотчас же заявил:

- Местная печать не соответствует своему назначению"

- В сущности, я прекрасно знаю, что не соответствует, и знаю причины, в силу которых в русской жизни установилось несоответствие печати с ее назначением. Дело, видите ли, в том, что с точки зрения сведущих в жизни людей порядок гораздо нужнее для жизни, чем правда, справедливость и иные прочие вещи, без которых живем ведь мы!"

Ссылки: