 |
Головин И.Н.: отступление
Когда начало вечереть, как и в прежние дни, командование стало готовить нас к отходу. Мы вышли к дороге, расселись и развалились на траве вблизи нее, а на дороге шло формирование колонн. Сначала составили большой обоз лошадей с телегами - штук восемьдесят, - гружеными боеприпасами и продуктами питания. Они должны были возвращаться на запад, туда, откуда мы утром пришли, где видели загадочного (немецкого?) всадника, откуда вышли те два танка на переезд железной дороги и вызвали переполох и стрельбу. Это, видно, была разведка, и наша отчаянная и беспорядочная стрельба заставила их повернуть обратно. Обоз собирался понуро, люди работали молча, только сдержанные окрики на лошадей, ни огонька цигарки в сгущавшихся сумерках, ни громкого голоса.
Наконец пришло время построиться и нам, и, как всегда, по четыре в ряд мы образовали колонну, двинувшуюся по проселку на восток. Вскоре вошли в деревню. Тут с воплями бросилась к нам женщина:
- Братцы, спасите, в избе у меня немцы. Зашли перед вами! Не останавливая колонну, командование отрядило группу солдат в избу к женщине. Все было сделано тихо. Ни выстрелов, ни криков не последовало. По колонне была дана команда: "Проверить свои ряды! Незнакомых арестовать. С нами в колоннах пробираются переодетые немецкие разведчики". Кого-то схватили, с кем-то началась перебранка. Наступила безлунная, звездная, темная ночь. Холодало. Шли широкой, укатанной грунтовой дорогой. Вдруг впереди справа по ходу повисла яркая белая ракета. Зажглась и повисла, как фонарь не падая. Мы шли и смотрели на нее оцепеневшим взглядом, перешептываясь, ожидая всякой пакости. Кто-то сказал - подходим к укреплениям, построенным летом студентами и трудфронтом. Тут сильные доты. Но по сторонам дороги можно было разглядеть только сырые болотистые низины. Прошли это жуткое место. И вдруг на дороге появился стоящий безмолвной железной глыбой брошенный, гораздо выше человеческого роста танк. Колонна обтекла его с обеих сторон и вновь сомкнулась, не разбивая рядов. Сзади послышался звук мотора. Он все нарастал. Раздалась команда: "Приготовиться к бою! Справа по ходу танки! Бойцам с зажигательными бутылками, на правый фланг". В нашем ряду ни у кого сумки с тремя бутылками, как полагалось в комплекте, не было, и я остался на правом фланге. Впереди нас боец с сумкой переместился направо. Шум мотора сзади все нарастал. И какой-то непонятный вихрь понесся по колонне. Это был шум ног по дороге. Всю колонну как ветром сдуло влево в канаву, на обочину. Я неожиданно остался один в недоумении, что же мне делать? Справа пронеслась по обочине, обгоняя нас, трехтонка. Кто-то вскочил на подножку, начал материть водителя, который ехал, не выключая фары. Машину остановили, водителя выволокли... Колонна вновь собиралась на дороге и, постепенно восстанавливая ряды, продолжала движение. Усталость нарастала. Впереди колонны шли Горшков и две санитарки. К утру все брели, уже не соблюдая никакого строя. Я с трудом волочил ноги. Вошли в лес. Через него мы двигались по дороге, разъезженной в ширину метров на сто. По мере того, как грязь на полотне дороги нарастала, возницы и водители захватывали целину. И так как на дороге не было пней, то за дождливый сентябрь она расширилась невиданно. Утром стало подмораживать, и ноги не вязли в глубокой грязи. Но рытвины и колеи были глубокими. Постоянно похрустывал под ногами ледок. Под утро сзади начал нарастать шум надвигающейся лавины. Мы быстро расступились по сторонам дороги и остановились. По дороге неслась на восток моторизованная часть. Тягачи с артиллерией, грузовики с солдатами, попадались легковые "эмки", видимо, штабные. На большой скорости лавина катилась мимо нас более получаса и так же неожиданно, как появилась, скрылась впереди. И снова наступила тишина.
- Вот если бы это означало победу! - произнес мой сосед и смолк. Но это была не победа. Рассветало утро во всей красе осени. Я шел, покачиваясь от усталости, и, поравнявшись с телегой, груженой, возможно, хлебом или другой пищей, попросил разрешения держаться за нее правой рукой. Держаться возница разрешил, а сесть - нет:
- Видишь, коняга еле ноги волочит. Впереди шел лейтенант Горшков, обнявший за талию санитарку. Помогал ли он ей идти, не знаю, но в колонне послышался ропот.
- Вишь, и здесь ему не зазорно, бабу тискает! Но мое внимание привлекли "комочки", все чаше попадавшиеся по краям дороги. В свете утра я наконец разглядел, что это - обессилевшие солдаты, сидевшие, поджав коленки к подбородку и обняв винтовку с торчащим штыком.
Солнце взошло, голубело сквозь облака небо. Встретился на дороге большой дом с круглой крышей, живописно окруженный деревьями с багряной и желтой листвой. Мы вступили в чистый, открытый осенний лес, рассеялись по нему, и движение колонны остановилось. Видимо, стали ждать каких-то сообщений.
Вид у меня, наверное, был весьма колоритный. Пилотку я среди ночи вывернул, спустив края на уши. Так как мой короткий ватник давно свалялся, и я ужасно мерз, то я завернулся в шелковое, голубое офицерское одеяло так, что винтовка торчала из-под него у головы, а на поясе перетянул его ремнем. Я плелся по лужайке без цели, когда незнакомый старший лейтенант окликнул меня.
- Боец, что распустился? Подтянись! Приведите себя в порядок.
- Холодно, товарищ командир.
- Уже солнце греет. Выверните пилотку. Оденьте, как полагается. И одеяло сверните. Он не заставил его бросить. Молодец. Без одеяла я бы пропал в своем ватнике. Только добился, чтобы я его скатал и укрепил поверх вещмешка.
С вечера было обещано, что ночью придем в Гжатск , где будут два дня отдыха и переформирование. Наконец появился комиссар дивизии, тот самый, бывший заведующий кафедрой марксизма-ленинизма МАИ. Он все еще ехал в машине и вел такую тактику: заезжал вперед колонны и затем, стоя у машины, пропускал пешие части вперед, подбодряя людей и сообщая сведения о том, что ждет впереди. На этот раз он приехал с вестью, что Гжатск занят немецким десантом, и давал указания командирам частей проводить подразделениями свои части лесами для сосредоточения в Волоколамске и Можайске . Мы начали собираться своим батальоном связи на лужайке около дороги, но команды к движению все еще не было. Я подошел к холмику у корней большущей березы на краю дороги и присел. Холмик был густо покрыт опавшими желтыми березовыми листьями, ярко освещенными солнцем. Сидеть было удобно, и уставшим задом я почувствовал тепло. Еще несколько мгновений - и я крепко заснул, обняв винтовку.
Проснулся потому, что меня трясли за плечи:
- Игорь Николаевич, вставайте! Немцы идут! Надо мной стояли начинж Николай Иванович Кузнецов и двое солдат.
- Мы идем с саперами последними, - продолжал он.
- Нам приказано взрывать мосты. Сколько заснувших сидит по краям дороги! Будим. Просыпаются, а кто и непробуден. Вас на счастье увидели. Пойдемте вместе. Стряхивая сон, я поднялся, и мы побрели на восток. В животе пусто. Голова также пустая. Ни волнения, что немцы идут. Ни раздумий о том, что будет впереди. Тупое усталое безразличие. На дороге встретились домики с огородами. Срезали кочаны капусты, стали ее жевать. Вырвали редьки, но слезу прошибает. Бросили. Я попробовал сырую, молодую картошку. Кожура очень жжет. Если поверхность поскоблить, то легче, но все же нутро не берет. Дальше пошли полями. Вошли в тихую, уютную деревеньку, спрятавшуюся среди лесов. Домики чистенькие, обшитые тесом, покрашенные масляной краской. На улицах ни души. Подошли к одному окошку. Постучались. Может быть, покормят, как бывало неоднократно, когда еще шли на запад в августе. Пусто. Никто не откликнулся. Подошли к другой избе. Открыто окно. Постучали в стекло. Женщина моет пол, хорошо покрашенный масляной краской. Живут в достатке.
- Чего вам? - откликнулась женщина.
- Не покормите, хозяйка?
- Пошли, пошли! Много вас тут шатается. Еще накормить. Ишь, чего захотели. Нечем кормить. Поплелись дальше по улице. В голове отупение. Усталость давит. В животе пусто.
Ссылки: