"Подпольная радиостанция" - опыты по акустической локации самолетов

С начала 1942 года Вальтер и Иванов вели разработку предложенного Лейпунским варианта акустической локации самолетов с самолета. Идея состояла в том, что для обнаружения противника ночью на противоположных сторонах фюзеляжа одномоторного самолета предлагалось поставить два микрофона и включить их так, чтобы вычитались токи, обусловленные шумом собственного мотора и пропеллера, а по разности сигналов можно было бы судить, с какой стороны находится внешний источник шума. Предстояло сделать необходимую аппаратуру и выяснить чувствительность и надежность метода. Вальтер предложил Головину И.Н. продолжить работу Иванова. Синельников застал работу на стадии изготовления лампового дифференциального усилителя. Любопытно вспомнить, что электронная измерительная аппаратура в ту пору была еще весьма бедна. На весь институт был единственный катодный осциллограф примитивной конструкции - в виде чемодана. Для работы чемодан надо было положить на бок ручкой к себе и приподнять крышку настолько, чтобы щелкнули распорки. Трубка, укрепленная на внутренней стороне крышки чемодана, при этом оказывалась обращенной к наблюдателю. Но об этом замечательном приборе Головину приходилось только мечтать, и получил он его только на несколько часов в самом конце настройки усилителей.

Кирилл Дмитриевич предложил Головину вести настройку усилителей с помощью телефона, что тот и делал. На разностном выходе усилителя должен был стоять миллиамперметр с нулем шкалы посередине. Отклонение стрелки показывало, правый или левый сигнал сильнее. Необходимый миллиамперметр, трубки для прослушивания усилителя и телефонные же трубки, используемые в качестве электродинамических микрофонов, нашлись в оборудовании МАИ. В течение двух-трех недель Головин при живом участии Кирилла Дмитриевича конструировал, изготовлял и отлаживал усилитель. Наконец оба канала усилителя, вначале ревевшие весьма красочными голосами, менявшимися при изменении сопротивлений, впаиваемых в цепи управляющих и экранных сеток, были утихомирены. Кирилл Дмитриевич, порой бравший телефон, шутил и поздравлял с победой над ревущими стихиями. А усилители были нешуточные: с коэффициентом усиления по току около полумиллиона в акустическом диапазоне частот.

Теперь настала пора испытаний, возможно близких к натурным. Аэродрома с истребителями в Алма-Ате не было. Собравшись на обсуждение, Синельников, Вальтер и Головин решили построить генераторы самолетоподобного рева, расположить их на коньке крыши КазГУ , чтобы не иметь отраженного звука от стен, неизбежного при испытании на земле, и там, на крыше, провести изучение чувствительности метода. Два ревуна были построены из фанерных легких щитов площадью по трети квадратного метра каждый, подвешенных к раме на пружинах и приводимых в движение от эксцентрика на валу электромотора. Рев получился мощный и очень похожий на самолетный. Антон Карлович в это время зачислил к себе в лабораторию еще одного преподавателя МАИ по совместительству - Г.С. Крейнину , и она вместе с Головиным стала монтировать на крыше КазГУ и звуконепроницаемый щит, имитирующий фюзеляж самолета, а измерительную аппаратуру разместили на чердаке.

В это время уже настала зима, а в Алма-Ате она прихотлива. Продолжает днем ярко светить солнце, а ночью порой выпадает обильный снег, и к утру мороз опускается до тридцати градусов. Днем солнце подогревает, но для испытания мужества наших экспериментаторов в эти дни термометр не поднимался выше 10-15 градусов мороза. Для работы на чердаке и крыше в этих условиях требовалась изрядная порция молодого энтузиазма. Когда все было готово, Кирилл Дмитриевич, не признававший по английскому образцу меховых тулупов, доставшихся Крейниной и Головину, пришел в своем жиденьком демисезонном пальто на решающий эксперимент на чердак, выглянул через слуховое окно на крышу. Разглядел всю расстановленную аппаратуру, расспросил обо всех подробностях и тоже загорелся романтикой эксперимента. Ревун, имитировавший собственно пропеллер, был включен. Кирилл Дмитриевич провел компенсацию шума по двум каналам. Затем включил "боковой самолет". Обнаружили раскомпенсацию, меняли силу звука. Антон Карлович в привычном для него стиле отпускал остроты и подзуживал Головина и Крейнину. Было решено повторить опыты, отнеся боковой излучатель рева на возможно дальний край крыши. Но по степени компенсации своегорева уже оценили, что остаточный сигнал на уровне нескольких процентов скомпенсировать не удается, а следовательно, рев самолета, находящегося далее полукилометра в воздухе, обнаружить неудастся. И все же на завтра было решено отодвинуть излучатель постороннего рева и повторить измерения.

Завтрашний день приготовил сюрприз. То ли многократно повторяющийся непонятный рев наверху здания КазГУ привлек внимание дежурного электромонтера, то ли, по случайности, он зашел ночью на чердак, обнаружил неизвестную и непонятную лабораторию, сеть весьма заманчивых для него как монтера экранированных кабелей с блестящими разъемами, все разобрал и доложил утром ректору КазГУ Литвинову об открытии им на чердаке "подпольной радиостанции". Литвинов потребовал всю аппаратуру принести к нему в кабинет. Основные блоки были ему доставлены, и Синельникова с Вальтером утром пригласили для объяснения. Когда после утренних лекций в МАИ Головин пришел в лабораторию, Кирилл Дмитриевич "поздравил" его с ночным разгромом лаборатории и послал к Литвинову выручать аппаратуру. А известие об открытии "подпольнойрадиостанции " на чердаке университета тем временем шло по нужным каналам, и в середине дня в лабораторию пришел тихий человек в штатском и потребовал предъявить ему аппаратуру. Он был достаточно грамотен, чтобы убедиться в отсутствии чего-либо в радиоволновом диапазоне, и на этом инцидент был исчерпан.

Но как быть с опытами ? Четверо "заговорщиков ", работавшие вчера на чердаке, собрались вновь. Аппаратура цела, но кабели пропали. Мороз по-прежнему силен. Энтузиазм подорван и разгромом лаборатории, и результатами измерений: полкилометра - слишком малая дистанция обнаружения вражеского самолета. Все четверо согласились, что на этом надо с акустической локацией покончить. Синельников поручил Головину писать подробный отчет в Уфу руководству Украинской академии наук.

В лаборатории перед всеми вставал вопрос: имеем ли мы право оставаться в глубоком тылу, когда идут кровопролитные бои, решающие судьбу Родины, да и не только Родины, а и дальнейший ход всемирной истории? Кирилл Дмитриевич взволнованно анализировал, что важнее: вести исследования или идти на фронт? Сохранить институт для послевоенных задач или убить десяток, несколько десятков фашистских солдат, пожертвовав сотрудниками института? Петухов в это время вел таинственные опыты по темновидению, причем совершенно не ясно было, принесут ли они пользу в этой войне. Сам Синельников с успехом достиг получения прочных антирефлексных покрытий на стекле. В лаборатории Слуцкина продолжались опыты по радиолокации на волновом диапазоне. Гарбер, Лазарев также вели опыты, могущие дать помощь фронту большую, чем несколько убитых немецких солдат. Результатом этих обсуждений, где быть - на фронте или в тылу, были не дававшие полного спокойствия совести решения: оставаться в тылу и форсировать работу. И работа велась на полном напряжении сил. Работали по 12-14 часов в сутки без выходных.

Лаборатория Синельникова располагалась в комнате площадью около сорока метров. Установки и лабораторные столы располагались настолько тесно, что для выхода из комнаты надо было установить некоторую очередность движения. В комнате работали четыре вакуумных установки, и их форвакуумные насосы стучали с утра до вечера. Тут же паяли радиосхемы, на тисках верстака у входной двери стучали и пилили. Голобородько неоднократно здесь же чистил ртуть. У всех были на установках манометры Мак-Леода и потому не обходилось без пролитой на пол ртути. Улезко, не имевший пропуска в столовую, регулярно варил тут же в лаборатории свою пищу. Летом жара в комнате доходила до 42 градусов, а зимой здание еле отапливалось, и работать приходилось в теплой одежде при коченевших ногах и руках.

Для того чтобы прокормить свою семью, Вальтер неоднократно шел на самопожертвование: регулярно сдавал на донорском пункте кровь и полученную за это буханку хлеба отдавал детям. Участвовал в кроссе по городу и опять-таки полученный за бег по гористым улицам Алма-Аты хлеб отдавал семье. Головин питался только по карточкам и с юмором как-то сообщил, что достиг рекордного веса: на десять килограммов ниже призывного! Все остающиеся деньги он отсылал родителям в Москву, жившим с детьми его сестры.

Но однажды Кирилл Дмитриевич заметил, что Головин как-то странно с самого утра клюет носом. По-видимому, он силился приняться за работу, но от истощения никак не мог начать думать. Синельников сделал ему внушение, что надо дополнительно покупать на базаре яйца или масло, и отправил Головина отлежаться и поесть. Папа вспоминал об изумительной легкости в теле и совершенно пустой голове.

Ссылки: