Галич в Караганде, встречи с бывшими з/к женщинами, песни протеста

Осенью 1964 года Галича включили в группу московских писателей, деятелей кино, артистов и музыкантов, отправлявшихся на "Декаду русского искусства и литературы в Казахской ССР" . 9 сентября и.о. заместителя начальника Главного управления кинематографии М.Литвак написал письмо директору "Ленфильма" И. Киселеву, в котором просил его отправить до 20 сентября в адрес Казахской конторы по прокату фильмов картину "Государственный преступник" , сделанную по сценарию Галича и намеченную к показу в период декады русского искусства и литературы в Казахстане [ 367 ]. Два новых самолета "Ил" были укомплектованы под завязку. Благодаря интервью поэта Константина Ваншенкина стали известны имена некоторых деятелей культуры, посетивших эту декаду: писатели Александр Галич, Роберт Рождественский, Михаил Дудин и Агния Барто, композиторы Василий Соловьев-Седой, Андрей Петров и Ян Френкель, певец Сергей Лемешев, актеры Николай Мордвинов и Борис Андреев. На одной из фонограмм Галич рассказал, что это мероприятие проходило под руководством председателя правления Союза писателей РСФСР Леонида Соболева , а на аэродроме в Алма-Ате их встречали хлебом-солью девушки в национальных казахских костюмах. Теперь обратимся снова к интервью Ваншенкина: "Уже темно, прожектора, митинг. Приезжаем в гостиницу. Внизу вручают ключи и пачку талонов на бесплатное питание (по ним, оказалось, и коньяк можно получить). Поднимаюсь, отпираю номер, а он занят - на столике какие-то папки кожаные, бутылки боржоми, яблоки в вазе. Что за черт! Дежурная объясняет: да нет, это ваше - подарки. Идем с Яном ужинать. Назавтра открытие в театре. Речи, приветствия. Гуляем по городу. <...> Тут выясняется, что все мы разбиты на бригады и наша утром летит в Караганду . А бригада такая. Агния Барто, Миша Дудин, Роберт Рождественский с Аллой Киреевой, я и наш руководитель, секретарь Союза РСФСР Людмила Татьяничева. Это, понятно, писательская компания. А еще летят опять же артисты, композиторы, киношники. И снова все так же. Встреча, гостиница, вечер в театре. Долгий ужин. Потом сидим в номере Яна чуть не до утра, пьем коньяк и кофе - буфет работает, а Саша Галич поет. Утром они отправляются в Джезказган, но пока мы вместе" [ 368 ]. В своих мемуарах Ваншенкин говорит, что гитару для Галича принесли местные друзья Роберта Рождественского [ 369 ], но более ничего существенного не добавляет, поэтому обратимся снова к его интервью: "Саша прилетел в легкомысленной "болонье", жутко промерз на степном карагандинском ветру, но уже отогревается. Он поет, по сути, все, что у него к тому времени сочинено". В Караганде Галич встречал многих женщин, которые в середине 50-х освободились из местного лагеря Долинка, где содержались дети "врагов народа" из Москвы, Ленинграда, Минска и других крупных городов. В большинстве своем они были полукровки (наполовину русские - наполовину шведки, англичанки и т.д.), потому что в середине 30-х у советских военспецов была мода жениться на иностранках. Попали они в лагерь совсем в юном возрасте и провели там большую часть своей жизни. После освобождения мужчины разъехались, а женщины остались в Караганде навсегда - родных и близких у них нигде не было. Делегацию, в которой был Галич, обслуживали в ресторане две официантки из "бывших". Когда Галич завел с ними разговор, они сказали: "A-а, вы оттуда, из России?" - "А вы что, не из России?" - "Нет, мы из Азии. В России нам делать нечего, и мы про нее знать ничего не хотим" [ 370 ]. Впечатления от этих встреч через полтора года отразились в "Песне про генеральскую дочь" : "Ой, Караганда, ты, Караганда! / Ты угольком даешь на-гора года! / Дала двадцать лет, дала тридцать лет, / А что с чужим живу, так своего-то нет!" Взгляд Галича на лагерную жизнь был сродни взгляду Варлама Шаламова , который считал "лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех - для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики" [ 371 ]. Поэтому от тюремно-лагерных песен Галича (в отличие, скажем, от ранних песен Высоцкого) веет абсолютной безнадежностью - они лишены даже намека на просвет:

"В караулке пьют с рафинадом чай, / Вертухай идет, весь сопрел. / Ему скучно, чай, и несподручно, чай, / Нас в обед вести на расстрел!" В произведениях, которые можно отнести к разряду гражданской лирики ("Поезд", "Вальс, посвященный уставу караульной службы", "Левый марш", "Ночной дозор" и другие), ярко проявился Галич-трибун, Галич-обличитель. Одной из "визитных карточек" нового Галича стала песня "Старательский вальсок" , основная идея которой звучала непривычно резко даже для относительно либеральной хрущевской "оттепели" - молчаливая реакция на беззаконие есть соучастие в этом беззаконии: "И не веря ни сердцу, ни разуму, / Для надежности спрятав глаза, / Сколько раз мы молчали по-разному, / Но не против, конечно, а - за! / Где теперь крикуны и печальники? / Отшумели и сгинули смолода? / А молчальники вышли в начальники, / Потому что молчание - золото. <...> Вот как просто попасть в богачи, / Вот как просто попасть в первачи, / Вот как просто попасть - в палачи - / Промолчи! Промолчи! Промолчи!" Как-то прозаик И.Грекова включила пленку с записью этой песни в присутствии одного "умеренного душителя свободы". Когда отзвучали заключительные строки, он заплакал и стал повторять: "Я - палач? Я - палач?" [ 372 ] Таково было мощное очистительное воздействие этой песни. Да и сейчас она звучит, пожалуй, не менее остро, чем тогда. Разумеется, у Галича было мало возможностей выступать со своими песнями открыто, и он был вынужден давать концерты в основном по частным квартирам. Увидев в 1965 году картины художника Петра Валюса, привезенные с Алтая, Галич спросил его: "Предвидится выставка?", на что тот невесело усмехнулся и ответил: "Вслед за вашим концертом в Лужниках" [ 373 ]. Поэтому если и устраивались какие-то концерты Галича, помимо домашних посиделок, то они проходили главным образом в кафе либо в закрытых заведениях и, конечно же, безо всякой рекламы. Сценарист и режиссер Вячеслав Лобачев сумел однажды побывать на таком концерте: "Единственный раз я видел Галича на "закрытом" концерте бардовской песни, который проходил в октябре 1965 года в корпусе сангигиены II Московского мединститута. Почему "закрытого?" О начале концерта мы узнали за час до его начала. В городе - никаких афиш, никакой рекламы. Позвонили друзья наших друзей. Я - своим друзьям-одноклассникам. Через десять минут собрались во дворе школы. Всего одиннадцать человек. Чувствуем, что опаздываем. Хватаем два такси, утрамбовываемся в них - и вперед! Приезжаем за десять минут до назначенного срока, и - облом! Нас не пускают - не студенты. Вдруг в толпе замечаем знакомого старшекурсника. Он как раз и оказался возле подъезда, чтобы провести своих. Группа значительно выросла. Наш сталкер повел всю группу в морг, который был соединен подземным переходом с корпусом сангигиены. Некоторым юным дамам стало дурно, другие - выбрали для себя профессию врача. Что это был за концерт! Пели Вахнюк, Городницкий, Клячкин, Кукин, Якушева, Визбор, Галич, кто-то еще. Галич запомнился вальяжной, я бы даже сказал аристократической манерой выступления. Как изысканно он подтягивал колки, настраивал гитару, какой-то неповторимый взмах головой. А исполнил три песни, как и каждый участник концерта. Две я забыл, а вот "Красный треугольник" в авторском исполнении - это нечто!" [ 374 ].

Ссылки: