Гагарины: освобождение от немцев

Командир части, которая вступила в наше село, сразу же разыскал Алексея Ивановича , сказал, что благодарит его от имени бойцов и командиров за точные сведения, за предупреждение о минах. При всех обнял и расцеловал. Ребятишки очень гордились отцом. Юра даже спросил: Мама! Полковник расцеловал папу, как солдата, правда? Ты слышала, как он сказал: "Благодарю за службу!", слышала? Еще грохотали близкие бои, а в селе возрождалась наша, советская жизнь. Пора было думать об урожае. Командир части, расположившейся в нашем селе, распорядился, чтобы саперы осмотрели поля, очистили их от мин, неразорвавшихся снарядов. Собрались мы, посчитали свои силы... Грустные это были смотрины: мужики на фронте, молодых парней и девушек фашисты угнали в Германию. Но что делать: трудиться надо. От хлебороба жизнь зависит. Вечером мы читали "Правду". Ее оставили нам вступившие в Клушино пехотинцы. В ней была напечатана фотография - митинг в Гжатске, заметка об освобождении города. У жителей лица радостные, все улыбаются, а в центре полковник читает приказ Верховного Главнокомандующего. Были и другие материалы о нашем районе.

Мы эту газету читали от строчки до строчки, начиная с названия. Начал читать Алексей Иванович: "Правда". Издается с 1912 года. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Прочел, а у меня прямо-таки дух захватило, слезы на глазах! Еще несколько дней назад мы такие слова не смели произнести. Под угрозой казни. 9 марта, в Юрин день рождения, был ему сделан самый желанный подарок: возобновились занятия в школе. Накануне учительница Ксения Герасимовна Филиппова обошла все деревенские дома, извещала, чтобы назавтра к 9 часам все собрались в доме Веры Дмитриевны Клюквиной - там будет школа. Изба у Веры Дмитриевны была большая, а она осталась одна, вот и попросила Ксения Герасимовна разместить классы у нее. Школу- то нашу, которой колхоз до войны гордился, немцы сожгли. Вера Дмитриевна охотно согласилась, избу всю почистила и полы помыла, у соседей лавки заняла, старалась как можно лучше все устроить. Я разыскала на чердаке Юрин портфельчик. А положить в него было нечего: букварь и другие учебники пошли у гитлеровцев на растопку, ни одной тетради не осталось. Но ученик есть ученик, должен быть с портфелем. Проводили мы Юру на уроки с пустой сумкой. Вернулся он возбужденный, стал делиться впечатлениями. Учебников в классе не было, но командир полка передал Ксении Герасимовне "Боевой устав пехоты". По нему-то и овладевали грамотой. В одной комнате располагалось по два класса: сначала первый и третий. Заканчивались у них занятия - начинали учиться второй и четвертый. Ксения Герасимовна сразу же дала задание набрать гильз, чтобы по ним учиться счету, поискать в домах бумагу. Многого школе не хватало. Даже так скажу: ничего не было. А учила Ксения Герасимовна ребят хорошо. Да и воспитывала по-настоящему. В школе (в доме Клюквиной) даже самодеятельность была. Участвовал Юра в хоре, поначалу пели ребятишки довоенные песни, а потом стали услышанные по радио разучивать. Поставили спектакль "Встреча с Героем Советского Союза". Я ходила на этот утренник. Показывали, как в освобожденное от фашистов село возвращается раненый летчик, Герой Советского Союза. Его встречают родные, односельчане. Он расспрашивает, как они жили, рассказывает о боях, в которых отличился. Тут по радио сообщается: "Победа!" Все кричат: "Ура!" И мы, зрители, тоже закричали: "Ура!" Помню, Юра учил стихотворение (автора его я не знаю), декламировал его с большим чувством. Оно и мне запомнилось:

Юноша прямо стоит на допросе,

Молча стоит он - ни слова в ответ.

Немец-жандарм закурил папиросу

И достает комсомольский билет.

Вот и билет твой, я предлагаю:

Ты откажись, отрекись от него.

Жизнь сохранить я тебе обещаю.

Жизнь, что на свете дороже всего.

Что в нем хорошего?

Книжка - не боле,

Книжку сожги - И допросу конец.

Нет, не сожгу, Отвечал комсомолец,

Пусть лучше сердце

Сожжет мне свинец. Потом в стихотворении говорилось, что комсомольца казнили, облив его водой, он заледенел, но не сдался:

Так и стоял, измываясь над ними

Долго по телу струилась вода...

Так и остался стоять он у хаты,

Точно был вылеплен весь изо льда.

Но не водой ледяною облитый

И не покрытый корой ледяной,

Вылит из бронзы и солнцем залитый,

Будет он вечно стоять над Землей! Это стихотворение Юра читал не раз. Уже потом, когда мы переехали в Гжатск , он его декламировал на школьном вечере. Читал его как клятву, как солдат присягу произносит. Юра сразу учиться стал старательно. Он понимал: учительнице нелегко приходится одной обучать ребят четырех классов, да еще нет учебников, школьных пособий. Юра всегда был добрым, отзывчивым. Вот он и стремился не расстраивать учительницу и мне поменьше доставлять беспокойства. Ведь в семье у нас жила тревога за судьбу Валентина и Зои. Каждый из нас сдерживал себя.

Алексей Иванович, Юра, Борис старались не говорить о горе. Да и я дома держалась. Только по дороге на ферму, в поле, когда вокруг никого не было, давала волю слезам. Алексей Иванович сразу же по освобождении' попросился на военную службу. Поначалу ему отказали: невоеннообязанный. Но он ходил к командирам, настаивал, добился, чтобы его взяли вначале на охрану бункеров, а потом перевели охранять военный госпиталь в Гжатске. Сказали: заодно, мол, полечитесь. У него к этому времени очень язва обострилась. Но болезнь это невоенная, он к врачам не обращался, перемогался. До того дошло, что зимой сорок четвертого он сознание на посту потерял. Радость освобождения переплеталась с горестями. Не было большей беды, чем утраты. Тревога от незнания судьбы угнанных детей была как рана. В один из первых после освобождения дней написала я письма. Писарь из военной части дал мне несколько листков, показал, как делать почтовый треугольник. Послала я письма по старым адресам сестре Марии, в Москву братьям Алексея Ивановича - Николаю и Савелию Ивановичу. А Ольге куда писать, если Брянск еще у немцев? В каждом письме о себе, детях писала, о нашем горе - угоне в плен Зои и Валентина ; просила откликнуться и о других родных, коли известно, сообщить. Только детям моим старшим некуда было писать. Где они? Живы ли? Что с ними?

Первая весть пришла о младшем брате моем Николае . Весть была черной: "похоронка". Он погиб в то время, когда мы были в оккупации, погиб, отвоевывая у врага родную землю. А вскоре пришла другая горестная весть от его семьи из села Затворова. Подорвался на мине его сынишка, его тоже звали Коля, был он на два года младше Зои. Побежала я в Затворово. Хоронили его все оставшиеся в селе жители. Как же все горевали! Страшно, когда умирают дети! Дедушка не дал отнести его на кладбище, схоронил в саду, под окнами избы. Стояла у могилы, сердце закаменело от горести. Разные мысли всплывали. Война коснулась каждой советской семьи. У Сергея, старшего брата, детей не было, меньший, Николай, погиб, а тут и Колю хороним.

Каждый вечер я кому-нибудь да писала письмо. Вдруг, думаю, первое не дошло, затерялось. Вскоре почтальонша наша идет, прямо к нам направляется, улыбается: - Кто плясать будет, ты, Анна Тимофеевна, или ребят попросишь? Письмо было из Москвы, от Николая Ивановича Гагарина , всего несколько слов: где вы, родные? Он, так же как и я, писать стал сразу же, как узнал об освобождении Клушина. Наши письма разминулись. В следующем письме он подробно рассказал, как работает (воевать он не мог: был глухим). После эвакуации возвратился в Москву, они с Марией Михайловной ждут нас, может, помощь какую оказать смогут.

Ссылки: