Гагарина Анна Тимофеевна: голод, поездка в Москву, 1944

Лето только начиналось. Голод был ужасный. Был у меня небольшой запас ржи, несколько фунтов, что удалось от гитлеровцев утаить, немного продуктов Алексей Иванович получал на свой паек, да соорудил меленку. Намелю, бывало мучки, травы добавлю, что ребята на пригорках собирали, - хлеб пеку. Тем спасались.

Решилась: поеду в Москву, может, что удасться достать. И пошла. От Клушина до Гжатска дорога знакомая, а там-то как? На поезда не сажали, нужны были специальные пропуска, чтобы билет купить, на дорогах везде патрули. Военное время. Алеша (он тогда жил на окраине Гжатска, в маленькой хибарке) попытался меня отговорить, но я настаивать стала. Он и согласился. Несколько дней добиралась до Бородина. Ночевать просилась в деревню к людям, днем шла от патруля к патрулю. Ведь и обойти лесом нельзя было, опасно, на минах можно было подобраться. Подойду, обьясню: только что из оккупации, иду к родственникам, хочу добыть кое-что из пропитания. Глядишь - пропустит. Недалеко от Бородина такой строгий солдат попался: не положено, да и все тут! Я аж расплакалась, столько пошла и назад поворачивать? Ему, видно, жаль стало, говорит:

- Я отвернусь, вас не видел! Перед самой станцией снова наряд:

- Стой! Ни с места! Остановилась. С места не двигаюсь. Подошли двое с автоматами, расспрашивают, осматривают. Ну, думаю, теперь-то уж не пройти. А как же домой с пустыми руками вернуться? Объяснила, куда иду, зачем. Чувствую - не пропустят. Тогда я говорю:

- Сынки! У меня в Германию детей угнали. Валентин - ваш ровесник, а Зое - шестнадцать. Тут как раз офицер подошел, посмотрел на меня, кивнул солдатам: пропустить, ко мне повернулся:

- На станции товарный должен остановиться. Желаем до Москвы добраться. С их желанием и добралась. Тут, в Москве, окончательно поняла: нас не сломили, никогда не сломят. Вот она, Москва-красавица, стоит, незабываемая. Посуровела, к войне приготовилась: дома разными пятнами и разводами раскрашены - замаскированы, стекла полосками бумаги перекрещены для крепости. Я еще внимание обратила, что фанеры в окнах почти нет. Сразу бросилось в глаза: сколько на улицах инвалидов! Там человек на костылях, а тот с палочкой, у этого рука на перевязи, у другого лицо все сожжено. Вот человек, потерявший ноги до бедер. Сидит он на низкой скамеечке на шарикоподшипниках, а они громкий визг при движении издают. В руках у инвалида деревянные подставки, которыми он отталкивается. Пригляделась я к первому, которого нагнала, лет ему 19 - 20... В метро мне идти не захотелось да и привычней как- то пешком. Дошла до улицы Заморенова, где в полуподвале жили Николай Иванович и Мария Михайловна. Так случилось, что они оба дома были после ночной смены. Угостили меня морковным чаем с черным хлебом. Я, конечно, отказываться стала, но Коля упрекнул: - Нюша! Мы ж понимаем, как вам тяжело пришлось. У нас карточки рабочие. Тут же поехали мы с Николаем Ивановичем на трамвае на Тишинский рынок. Купил он мне на свои деньги бутылку подсолнечного масла и несколько "петушков" на палочке (были такие леденцы) для ребят. Мария Михайловна дома приготовила гостинцы: сахар, две буханки хлеба, кое-что из вещей, из которых можно было сшить мальчишкам брюки да рубашки, да еще два куска хозяйственного мыла. Это по тем временам было большой ценностью. Вечером прошлись мы по московским улицам, на метро проехали, на Красную площадь вышли. Я смотрела, запоминала, чтобы обо всем потом подробно Юре и Борису рассказать. Николай Иванович об Алексее расспрашивал, о жизни в оккупации, сказал, что люди находятся, даже когда родные "похоронки" получили. Я понимала: хотел меня успокоить. Мне тоже хотелось верить, что дети найдутся. Утром я выехала в Гжатск. Добралась я за день, зашла к Алексею в Гжатске, заторопилась в Клушино, все-таки отсутствовала я несколько дней, о ребятах беспокоилась. Дома был порядок.

Юра как старший вполне со своей задачей справился, за Бориской приглядывал, в доме прибирался, обеды кое-какие варил. Гостинцы ребятам понравились. Одну буханку я порезала на сухари, оставила про запас. Ребята согласились. Они очень радовались встрече. Обо мне и говорить не приходилось. Только при виде младших я чуть успокаивалась, не то что забывала о судьбе старших, но хоть думать о делах могла. А едва оставалась одна - тяжесть опять наваливалась, теснило сердце.

Ссылки: