Семенов: научная школа

Год 1930-й, донские края. Бригада воронежских студентов проводит коллективизацию. В субботу бригадир разыскал третьекурсника университета Чиркова : "Езжай, Николай, в Воронеж". - "Зачем?" - "Тебя в Ленинград посылают, в какой-то там институт имени академика Иоффе". В Воронеже, в университете, показали парню письмо: просьба прислать в Физико- технический институт способных людей со склонностью к научной работе. Подписано: директор академик Иоффе, зав. Физико-химическим отделом Семенов. И поехал Чирков в Ленинград. Обтерханный, в худых башмаках - других у него не имелось - пришел в институт. "По письму я". - "Это, - говорят, - к Семенову. Подожди". Вдруг врывается вихрем человек, садится на стол, и на Николая:

- Воронежский? А о теории цепной реакции знаете?

- Не знаю.

- А что такое вакуум знаете?

- Не знаю!

- Ну, а Торичеллиеву пустоту знаете?

- Торичеллиеву пустоту знаю...

- Так это и есть вакуум! А про остальное я сейчас расскажу, что непонятно - спрашивайте.

И тут же, у доски, устроил двухчасовую лекцию. Потом достал из ящика статьи: "Прочитайте-ка, чтобы закрепить. Чего не знаете - узнаете. Главное, чтобы соображали. А пока начинайте работать. Так состоялось первое знакомство с наукой у будущего доктора химии.

Еще был такой случай - в триумфальную пору "всеобщего оцепенения". Поступил в институтскую аспирантуру молодой химик из Киева. Занимался там у себя изучением механизмов реакций в русле цепной теории и, естественно, надеялся с наибольшим успехом продолжить работу под присмотром самого Семенова. И - по собственной более поздней оценке - оказался куда большим роялистом, чем сам король. Ибо Семенов предложил новому аспиранту заняться исследованием реакций, идущих без образования тех самых промежуточных радикалов, которые, казалось бы, составляли суть сути цепной теории. Аспирант в возможность таких реакций не поверил и попробовал возражать. Академик выслушал, по своему обыкновению проявив уважение к человеку, который наверняка знает меньше, но переубедить себя не дал. Задача была серьезная, необходимая для продвижения вперед. А поскольку аспирант проявлял характер, ему предложил: "Хорошо. Вы можете взять на киевскую вашу тему дипломника. А уж сами начните все-таки это".

Аспирант подчинился скрепя сердце, а что еще оставалось... Было страшно везти этот воз: никто, не исключая Семенова, не мог предложить ни методов, ни изученных реакций, только идеи, советы, обсуждения...

И, поначалу тоскуя по прежней своей теме, незаметно для самого себя аспирант увлекся. Задача в самом деле оказалась до крайности интересной. Семенов, разумеется, на это именно и рассчитывал, поручая ее обещающему молодому исследователю и настаивая на своем. Ибо задолго до появления аспиранта считал: "Высший триумф для руководителя - когда сотрудник забывает о данном ему начальном толчке и считает разрабатываемый им участок науки своей полной собственностью". Так писал академик Семенов в статье, озаглавленной "Коллектив". Общепризнано, что коллективность исследований - отличительная черта современной науки. В самом деле, исследователь-одиночка, а тем паче ученый-отшельник в наше время редкость, анахронизм, но порою как грубо и упрощенно понимаются при этом отношения личности с коллективом! Семенов- вероятно, один из пионеров "артельной работы" в науке - всегда понимал, что, давая сотрудникам правильное направление в работе, опаснее всего перестараться, приглушить, а то и убить энтузиазм начинающего ученого. Активные "частицы" окружали Семенова значительно раньше, чем он углубился в исследование "активных центров", обсуждая, советуя и советуясь с товарищами по общему делу.

С самых первых самостоятельных шагов в науке такой сложился у Семенова стиль в работе - с тех давних пор, когда он был старше немногих своих помощников от силы на три - на четыре года, а сами эти помощники еще были студентами. Со времен маленькой лаборатории в "детском саду" Иоффе педагогические принципы Семенова не переменились - хотя "детский сад" давным-давно уже превратился в большую научную школу. На помочах там никого не водили. Учились друг у друга, вместе обсуждали результаты, намечали планы. Тогда среди них было много студентов, но главным в образовании считалась работа в лаборатории - иногда важнее экзаменов. Этот путь подготовки научных работников в "деле" Семенов называет путем познания общего через частное. В поисках наилучшего способа для своего исследования студенту волей-неволей придется изучить много способов, познакомиться со многими приборами, многое прочесть, ему придется сконструировать установку, а это потребует новых знаний и навыков; придется проанализировать результаты, и для этого опять же многому научиться. Такой "частный" опыт позволит потом поставить любое исследование, занять в лаборатории сразу место исследователя, а не ученика.

В своей нобелевской речи, по традиции произносимой новым лауреатом при получении премии, Семенов - в отступление от традиции - назвал несколько десятков имен сотрудников своих и коллег (из своего и из других институтов), которые внесли лепту в отмеченные наградой исследования. "Именно благодаря коллективности, взаимной поддержке и в то же время личной инициативе удалось достичь тех результатов, которые удостоены здесь такой высокой оценки", - говорил новый лауреат, до крайности скупо пользуясь местоимением в единственном числе первого лица. Не преувеличенная и тем более не показная скромность диктовала ему это, отнюдь нет. Диктовал принцип - о плодоносности его естественно судить по тому, сколько поколений первоклассных исследователей воспитала научная школа.

"Мы учились увлекательной охоте за тайнами природы на самой охоте", - сказал как-то академик Семенов. Кто не поспевал за работой, тот уходил. Семинары Семенова частенько ошеломляли новичков. "Признаюсь, на первых порах я сидел, открыв рот, не в силах уследить за ходом обсуждения. Уходил с семинара с отчаянным желанием "дорасти",- говорил В.В. Воеводский , аспирант предвоенной поры.  И когда академик Кондратьев говорил, что при всей горячности Семенова можно вспомнить, пожалуй, лишь одну работу, которая окончилась неудачей,- лишь одну-единственную за всю жизнь,- найти этому объяснение было нетрудно. Прежде чем поддаться идее, как она ни заманчива, Семенов непременно включает "локатор". Ну, а если у вас проклюнулась гениальная мысль, наберитесь мужества и отправляйтесь к Николаю Николаевичу (или просто к Н.Н., как зовет его весь институт). Вероятней всего, вам придется не сладко, но лучше отрезвиться вначале, чем потом, когда ложный путь заведет в тупик. Зато если уж вы отбились от наскоков Семенова, считайте, что придумали что-то дельное. Никто никогда не слышал, чтобы он кого-нибудь наставлял: того-то не знаете, прочитайте то-то.

В Институте химической физики не так уж ценятся эрудиты. Гораздо больше - творцы. Семенов обучает вас тем, что обсуждает с вами, вы воочию наблюдаете, как он мыслит. Если сможете - спорьте! Вы на равных, безразлично, зелененький ли вы аспирант или без пяти минут академик. Лучший способ учебы - сотворчество. "Ученый должен всегда помнить, что ни чины, ни возраст, ни научные заслуги не должны иметь никакого значения в его научном общении с учениками, как бы молоды они ни были, - таково убеждение Семенова.- В свете факела истины важны лишь научные аргументы".

Впрочем, был такой случай, когда Семенов сказал "Прочитайте" - кроме уже известного случая при знакомстве с Николаем Чирковым. Он сказал это аспиранту Воеводскому , когда тот принес показать ему кандидатскую работу. Выслушав тогда будущего академика, он достал из ящика типографией пахнущий оттиск - собственную свою статью - и сказал: "Прочитайте". Сам ушел куда-то, а аспирант, обнаружив, что в статье изложено то же самое, что в его работе,- читал. Сравнивал. Ждал - вернется Н.Н. и скажет: "Поинтересовались бы, молодой человек, прежде чем браться". А Н.Н., вернувшись, сказал: "Здорово, что вы сами додумались!" И исследователи, независимо друг от друга пришедшие к одному результату, принялись с увлечением обсуждать, что это значит.

Но - забота и горе тому, чьей работой загорится Семенов! Если ему не хватает приборов - будут приборы, если нужны лаборанты - пожалуйста. Но вот если нужен покой - то покоя не будет. На вопрос, который его занимает, Семенов не в силах дожидаться ответа - он его жаждет. Если он догадается среди ночи, как ускорить ответ, он не сможет терпеть до утра и поднимет вас ночью. Если вечером вы с ним обсудили работу - утро начнется с того, что он спросит: "Ну, что нового?" Человеку, который спал ночь, сказать нечего. И человек не спит. И пока получается "новое" - шеф не оставляет его в покое. Но вот однажды услышит, что нового ничего чет, и другой раз, что опять ничего. И исчезнет. Если же встретит - не спросит. Знает: сам к нему прибежишь, если выйдет что-нибудь интересное.

..."Ну, что нового?" Для Абрама Федоровича Иоффе тоже не существовало интересней вопроса. Очень разные люди ученик и учитель. Один порывист, горяч, стихиен. Другой неизменно был сдержан, вежлив, холодноват...

Но ведь это все внешне, с поверхности. В чем-то бесконечно более важном, глубоком эти два человека близки друг другу. Воспитанник школы Иоффе сам стал главою обширной научной школы. Маленькая лаборатория двадцатых годов превратилась в Институт химической физики, многопроблемный, огромный Семеновский полк в науке. В сущности, школа Семенова - продолжение школы Иоффе. Не по темам, которые она разрабатывает, но по стилю, по духу. По "живости духа", говоря словами Семенова из письма Капице, датированного еще 1922 годом. Ведь главное - "заложить" в ученика не темы, а принципы! Помните: школа - не группа эпигонов, а коллектив, объединенный одинаковым отношением к жизни... Как и всякая школа, эта тоже вынуждена постоянно прощаться со своими оперившимися воспитанниками. Ничего удивительного.

Но какие бы, подчас далекие от первоначальных, задачи ни определяли новый круг интересов,- преемственность, как правило, сохраняется, цепь не рвется. "Естественна также и ностальгия", - признавался знаменитый ученый, которого относят к среднему поколению семеновской школы. Этот признавшийся в ностальгии по научной школе, откуда он "родом", физик, автор первых расчетов цепного распада урана, заявил о себе в науке, когда был лаборантом. На институтском ученом совете. Стал доказывать, будто руководитель лаборатории неверно истолковал результаты опытов. Предложил собственное свое толкование. Понятно, шестнадцатилетнему критику не сразу поверили. Но по ходу обсуждения мало-помалу сделалось ясно: мальчик-то прав! И одним из первых правоту его понял раскритикованный им завлаб - с этого началась многолетняя дружба двух ученых. В двадцать один год этот "мальчик" уже руководил группой, а Семенов писал о его работе с гордостью, что она "вызвала интерес и даже дискуссию с заграничными учеными". И дальше: "Хотя он не кончил никакого вуза, мы его провели аспирантом, так как его теоретические знания шире, чем у большинства даже старых работников института. Ой поражает быстротой соображения и ориентировки в сложнейших вопросах..." Кстати, диплома о высшем образовании академик и трижды Герой Социалистического Труда Яков Борисович Зельдович (это он был тем лаборантом) так и не получил...

Никогда не вести молодежь "за руку" - вот основной педагогический принцип Семенова . Чтобы с первых шагов в науке человек до многого доходил сам, изыскивая свои, пусть еще не лучшие, но собственные решения... "Наш долг,- говорит Семенов,- давать молодежи задачи не с очевидным ответом. Не навязывать своих "безоговорочных" суждений. Помогать, но не диктовать". Разве не так ставил на ноги молодого Семенова Папа Иоффе?..

"...Обдумывая свои опыты и опыты других, он деятельно ищет не подтверждения установившихся воззрений, но стремится найти хотя бы слабый намек на противоречия... Развивая это противоречие, он доводит его до такого масштаба, когда становится совершенно очевидным, что в существующей теории есть дефекты и требуются новые, еще неизвестные теоретические обобщения. Он считает, что именно через эти противоречия двигается вперед наука..." Давние слова Семенова о Капице с полным правом можно отнести к нему самому. От времени они нимало не потускнели. Но еще задолго до этого, в пору опытов со свечением фосфора, тридцатилетний Семенов писал: "Результатом опытов могут быть законы, совсем не похожие на прежние, нам "привычные"... Надо превозмочь себя и иметь мужество отбросить унаследованные традиции и привычные взгляды и войти в новую область свободными и непредубежденными, имея в руках лишь одно оружие - непосредственный опыт. Опыт есть единственный непреложный аргумент, и как бы ни было удивительно то, что он нам говорит,- мы обязаны ему верить и строить новые теории применительно к тому, что мы видим, не смущаясь противоречиями со старым и привычным". Размышления разных лет нисколько не перечат друг другу. Лишний раз говорят они, как рано сформировался ученый и как твердо держится своих взглядов. Завидное постоянство. Но разве не об этом же история мальчика, в начале века кружным путем отправившегося в химию через физику и не сошедшего с выбранного пути?!

...На высоком берегу Москвы-реки в районе Ленинских гор расположены бок о бок два известных всему миру научных института: Институт химической физики и Институт физических проблем . Однажды директор Института физических проблем академик Капица преподнес директору Института химической физики академику Семенову картину, на которой изображены они оба, какими были много-много лет назад,- копию с портрета, написанного Кустодиевым в 1921 году в Петрограде в квартире художника на Введенской улице. "Портрет хорошо сохранился,- на оборотной его стороне написал Капица,- а мы здорово постарели. Но в душе мы оба так же молоды и глупы, как выглядим на портрете"...

На пороге семидесятилетия Семенов писал о законах, которые "правят" ученым: первая заповедь - блюсти чистоту науки. Чтобы оценить беспристрастно собственный труд, в который вложена вся его страсть, ученый должен быть как бы врагом самому себе - в этом его трагедия и его величие. Но выбор один - либо будешь врагом себе, либо станешь врагом науки. "Наука - дитя истины, а не авторитетов..." С обнаженной отчетливостью и на всю жизнь осознал это тридцатилетний Семенов в пору опытов со свечением фосфора. Как бы ни было удивительно то, что говорит экспериментатору природа, последнее слово в их драматическом диалоге в конечном счете принадлежит ей. Когда академик Семенов выступил против некоторых научных деятелей, открыто пренебрегших этой, казалось бы, аксиомой в изучении природы, пора становления цепной теории давно миновала, и треволнения, с нею связанные, остались далеко позади. По глубокому его убеждению, именно из желания познать мир и устройство мира, из бесчисленных настойчивых "как?" и "почему?" еще в далекой древности взошли первые ростки научного мышления. И значение неотвязных вопросов отнюдь не исчерпано по сию пору. Скорее напротив. Каждый ответ вспенивает в котле познания десяток новых вопросов, подобно тому как в ядерном котле-размножителе тем больше топлива производится, чем больше сгорает. Об этом Семенов мог судить по себе, по своим сотрудникам. Всегда перед ними стояла масса задач - интересных и новых, и чем дальше, тем больше. Не потому ли из семеновской школы вышло очень немного книг - на систематизацию, на изложение уже известного, как правило, не хватало времени. Ограничивались статьями - и чем короче, тем лучше. Ну, а книги писали тогда, когда это было действительно необходимо - и интересно! Однако обобщить решенное оказывается порою не менее нужным, чем решить нечто новое - не изложить известные истины, но привести недавно понятые в порядок. Похоже ли это на привал в пути? Отчасти. Снаряжение, во всяком случае, подвергается основательной перетряске - в расчете на завтрашнюю дорогу. Для Семенова подготовить статью или научный доклад отнюдь не означает просто сесть написать. Писать, разумеется, необходимо, без этого не обойтись, но это - второочередное дело. (И оно, впрочем, исполняется с крайним тщанием. Нет статьи, которая не переписывалась бы раза четыре-пять.) А главное все же- обдумать, что в понимании Семенова равносильно понятию обсудить. ...Приглашение обсудить какой-то вопрос с Семеновым говорит сотруднику института, что преодолен некий "активационный барьер". Ни с табелью о рангах тут нет прямой связи, ни со штатным расписанием. Чтобы стать Семенову интересным, исследователь должен обратить на себя внимание как исследователь... Интерес оказывается обоюдным, хотя, как правило, молодой собеседник в своей задаче разбирается лучше. Это естественно. Как ни обширен научный багаж - богатство, накопленное за много десятилетий,- невозможно знать все. С интересом Семенов слушает именно то, что для него ново. Слушая, стремится в первую очередь представить себе картину явления - как бы физический образ. И новизна этого образа должна обязательно какими-то гранями уложиться в ту неохватную панораму, какою видится ему, физику, мир - от микро-микромира атомного ядра до макро-макромира Вселенной. Так, если бы, допустим на миг, к нему явился новый Эйнштейн, он принял бы, по-видимому, его ошеломляющую работу как более общий случай известной работы Ньютона. И в первую очередь именно так - именно от несовместимости с "панорамою" мира - не смог принять фантасмагорий Лысенко. Излюбленный вопрос Семенова: "Как это может быть?" И если то, что рассказывает собеседник, остается не выясненным до конца,- почти наверняка значит: тут что-то не так или, может быть, не совсем так, какая-то прореха, дыра. Поразмыслив, собеседник, как правило, обнаруживает ее. А обнаружив, естественно, стремится "заделать" - при помощи каких-то добавочных опытов и рассуждений. Собеседники Семенова, его многочисленные ученики - от академика до аспиранта - относят дружно это его умение на счет интуиции, таланта, того, что "от бога" и чему не дано научиться. Он же сам, однако, оспаривает это единодушное суждение, считая научную интуицию, кажущуюся каким-то наитием свыше, не более чем мифом: в любом случае можно проследить "кинетику" мысли, ее историю, логический ее ход. И в "механизме" творчества немалую роль отводит тому, что в принципе доступно любому исследователю, называя это культурой мысли. ...Из семеновского "Как это может быть?" зачастую уже в ходе беседы возникает идея нового эксперимента. Обзорный доклад или статья благодаря сумме возникших при его подготовке идей, таким образом, не назад обращается, а в будущее, перерастает в доклад постановочный. Одно это оправдывает многодневные бдения, перепалки и переделки и лихорадку почти по-студенчески под угрозой, того гляди, не поспеть к сроку.

Ссылки: