"Лютый физик"...Семенов Н.Н.

Источник: Кокин Л., 1981 

Лабораторные занятия по физике на первом курсе Физмеха вел Николай Николаевич Семенов , он же преподаватель Семенов-физик, бывший Семенов 1-й. Вопрос о том, как его называть, разбирал в своем заседании совет Политехнического института.

"...Слушали: о недоразумениях, возникших вследствие того, что в числе преподавателей института имеются 2 лица с одинаковыми именами, отчествами, фамилиями - Николай Николаевич Семенов. Поскольку принятые доныне числительные предикаты 1-й и 2-й оказались неудобными, постановили: ...фамилии преподавателей Н.Н. Семеновых сопровождать впредь обозначениями их специальностей, а именно: "Николай Николаевич Семенов-физик", доныне Семенов 1-й, и "Николай Николаевич Семенов- математик", доныне Семенов 2-й". Это "царственное" добавление к фамилии было едва ли не главное, чем отличался в те времена от своих студентов молодой преподаватель Семенов 1-й, сам недавний студент...

На лабораторную работу полагалось 4 часа. Через час к преподавателю подбегал чернявый маленький Шура Шалышков : "Я сделал!" - "Берите вторую!" - не отрываясь от книги, которую читал, ответствовал Семенов- физик. Проходил еще час, и маленький Шальников опять возникал перед ним: "Я сделал". - "Берите третью". Вскоре студенты стали получать ключ от лаборатории и вместе с ключом заверение, что Шальников им покажет, как и что делать. А маленького первокурсника Семенов-физик пригласил к себе в Рентгеновский. "Я работаю", - независимо сказал ему первокурсник. "Кем?" - спросил физик. "Лаборантом, - ответил студент, - в школе". Он весьма гордился своей работой и не собирался ее менять, но еще не знал тогда, что сопротивление бесполезно, что Семенов может убедить кого угодно и в чем угодно.

Впрочем, в полном объеме эта его способность проявилась, должно быть, позже, хотя Шура Шальников стал не первой "жертвой" Семенова. Первой "жертвой" пал Шурин товарищ, с которым они вместе учились музыке и играли в четыре руки. Если в музыке главенствовал маленький Шура Шальников, то в физике - такой же маленький Люся Харитон . Его Семенов соблазнил поступить в Рентгеновский года за два до Шальникова в результате долгой беседы на лавочке в парке - академик Харитон вспоминал об этой беседе в своей речи на семидесятилетнем юбилее академика Семенова. Следом за Харитоном та же участь постигла Виктора Кондратьева и Александра Вальтера .

Потом, спустя лет семь или восемь, вернувшийся от Резерфорда Харитон снова не устоял перед своим прежним учителем. Харитон приехал из Англии физиком-атомником. У Семенова этой областью физики невозможно было заниматься - не существовало необходимых условий. И опять они долго беседовали, уже не на лавочке - в кабинете. Искушаемый, сидя на стуле, снизу вверх смотрел на искусителя. Тот в излюбленной своей позе восседал на столе. Убеждал: "Займитесь теорией взрыва". Совет этот надолго определил путь ученого, а позднее Ю. Б. Харитон (вместе с Я. Б. Зельдовичем) разработал первую теорию цепного распада урана...

Говоря словами письма к Капице, датированного 1922 годом, Семенов пекся "о создании физиков... настоящих ученых - систематических, упорных, знающих приборы и методы, смотрящих на науку не только как на удовольствие, но и как на дело... Но ведь такая ученая корпорация создается очень постепенно,. - писал Семенов.

- Абрам Федорович сыграл очень большую роль, что воспитал нескольких человек нас, своих учеников, которые, в свою очередь, должны заботиться о формировании новых работников... Я не так много придаю значения нашим работам и считаю, что пусть они будут уж не так хороши, пусть лучше мы послужим только удобрением для другого поколения, которое создаст в России подлинную науку, живую, полную открытий и изобретений. Ибо я считаю, все-таки, что наука, да и всякое дело движется не личностями, но обществом, даже народом. Задача же личности - пробивать пути, помогать быстро свершиться тому, к чему есть в народе основания появиться".

...В те давние времена, когда будущие академики были студентами, поэт еще не успел противопоставить физиков лирикам; тогдашние лирики, широко известные в Лесном и окрестностях, без боязни слагали из жизни физиков стихи и даже поэмы. Такова поэма "О трех, умученных физикой".

"Под петербургским небосклоном родились Вальтер с Харитоном,

на лоне волжской благодати впервые свет узрел Кондратьев,

они росли, они мужали и вместе юношами стали.

Тут злобный рок их подстерег и вздумал дать им всем урок:

он свел их всех, шутя, играя, в лабораторью Николая Семенова.

Конец их близок. Семенов тот был лютый физик...

В лабораторьи - тишина: наука там царит одна.

Валь, Хар и Ко, склонившись низко, с волненьем ждут развязки близкой...

Гулять никто из них не выйдет: им воздух нужен в жидком виде.

Вдруг стук - патрон. Вскочили трое, дрожат: оставит ли в покое?

Вошел высокий, черный, гибкий, и с саркастической улыбкой...

взор устремил на Харитона. И молвил самым строгим тоном:

"Вам далеконько до открытий, когда на лекциях вы спите,

хитро закрыв один лишь глаз.

Но вы не проведете нас!.. На сон - часа четыре в сутки!

И все свободные минутки лишь ей, лишь физике отдать - она богиня нам и мать.."

Курс лекций "Электромагнитные и электронные явления" преподавателю Н. Н. Семенову-физику поручили читать взамен уехавшего в заграничную командировку академика Иоффе. Молодой лектор органически не мог уложиться в отведенные ему часы. По ходу объяснений вдруг увлекался какой-нибудь деталью, тут же принимался обдумывать ее, рассматривать с разных точек зрения, обсуждать, и предмет занятий уводило куда-то в сторону, иногда далеко в сторону! После хрустально-ясных лекций Иоффе эта непредсказуемость, стихийность Семенова особенно бросалась в глаза.

Его не все понимали, не каждый мозг был в состоянии переварить эту "пищу", он предназначал свои мысли для голов со светлым мозговым веществом.

...Что правда, то правда: "умученный физикой" щуплый студент Харитон, случалось, задремывал на лекции (разумеется, не на семеновской), и тогда по конспекту расползались предательски бессмысленные полосы. Но такое случалось не со скуки, а оттого, что студент работал ночами... Почти полвека спустя, вспоминая себя - тогдашнего, академик Харитон заметил, что выпало ему быть чем-то вроде экспериментального кролика в педагогической лаборатории академика Иоффе... Как ни беззаветно служили богине и матери-физике Валь, Хар и Ко, они ничуть не походили на ангелов. Любили, к примеру, устраивать во храме науки игру в "ножички" с помощью остро заточенного напильника или палить из мелкокалиберки в приколотую на двери мишень. Их "лютый" патрон прощал им эти слабости, а быть может, просто не замечал их, как не замечал многого другого.

Стоило какой-нибудь идее увлечь его - это случалось постоянно, хотя сами идеи непрерывно менялись, - как, вне зависимости от важности, идея завладевала им целиком, поглощала его. Ему самому случалось страдать от этого...

Как-то раз, зайдя в лабораторию, он сказал Шальникову: "Посмотрите-ка, Шура, нет ли на шкафу прибора?"- и назвал понадобившийся прибор. Шкафы в лаборатории были высокие, "царские", но потолки в прежнем сумасшедшем доме были еще выше. В "зазоре" под потолком пылились разные колбы, приборы и прочее. Маленький Шальников залез на стул, но ничего не увидел. Пришлось вскарабкаться на высокую спинку стула - для равновесия Семенов наступил на него коленом. Ухватившись за дубовый карниз шкафа, Шальников подтянулся на руках, заглянул в "зазор" и сообщил: "Нет прибора". - "Нет?" - позабыв про стул, Семенов направился к двери. А покинутый на весу Шальников не успел даже крикнуть - карниз, который его держал, обломился и, падая с дубовою планкой в руках, Шальников стукнул ею забывчивого патрона по голове. Тот рухнул без памяти, понеся наказание за собственную увлеченность.

Ссылки: