Приглашение Иоффе на Сольвейский физический конгресс

Приглашение на Международный физический Сольвейский конгресс большая честь для ученого. Перечислить участников этих немноголюдных научных собеседований - значит перечислить корифеев физики XX века.

Четвертый конгресс посвящался электропроводности, и одним из восьми лучших физиков в мире по этим вопросам был признан петроградец Иоффе. "Дорогой господин Иоффе,- писал из Голландии профессор Гендрик Антон Лоренц .

- Когда в прошлом году я имел удовольствие пригласить Вас на 4-й Сольвейский конгресс физиков, Вы подали мне надежду, что сможете на нем присутствовать... мы будем очень счастливы видеть Вас среди участников. Вы подали также надежду, что сможете сделать доклад о замечательных явлениях электропроводности кристаллов, изучением которых Вы занимались сначала в Мюнхене, а затем в Петрограде..."

После конгресса Иоффе, как обычно, поделился впечатлениями с женой: "Мой доклад сошел довольно средне со стороны языка (один раз даже мадам Кюри перевела мне недостающее слово с русского языка), но по содержанию вполне всех удовлетворил. Мадам Кюри сказала "e'est ravissant"' (не знаю точно, что это значит, но, кажется, не моветон). Вообще хвалили меня вполне достаточно; доклад с обсуждением тянулся в субботу с 41/2 до 5 ч. и в понедельник с 10 ч. до 1 ч., а в понедельник с 5 до 1/2 6-го я делал доклад о квантах. В обсуждении других вопросов я также принимал самое живое участие..."

Эти обсуждения важны были не только тем, что "сдвигали" определенную проблему. Столкновения мыслей, идей, мнений будоражили, вдохновляли участников, давали великолепную зарядку на будущее. После шумных этих встреч неудержимо тянуло в сосредоточенную тишь лабораторий и кабинетов.

Ученый ценен своей отдачей. В этом отношении его можно уподобить аккумулятору. Именно в предвидении этой отдачи, этой "разрядки" время от времени необходима зарядка - эффективная лишь тогда, когда ей предшествовала разрядка. Накопление - отдача, накопление - отдача. Периодически регулярный процесс, неизбежный, как времена года. Что же удивительного, если после очередного научного съезда у Иоффе очередной раз вырывается: "...мне бы хотелось не ездить по заграницам, а вернуться домой, наладить свою работу с Синельниковым..." Впрочем, не следует принимать его сетования без оговорок. Физик Иоффе по натуре человек многогранный. Займись он и впрямь чисто экспериментальной работой, стань этаким лабораторным отшельником - ему бы, как воздуха, недоставало всех этих встреч, бесед, поездок, физических "звонов".

В мире бизнеса человека оценивают по счету в банке: мистер Н. стоит полмиллиона... Среди ученых своя система весов: доктор Н. сделал то-то. И этот вклад, это самое "то-то" не заменишь никаким красноречием и никакими почетными степенями. Эйнштейн, Планк, Бори, Эренфест, Франк, Нернст разговаривали с Иоффе как с равным вовсе не потому, что видели в нем академика, президента института, декана факультета. Для них физик Иоффе - это элементарный фотоэффект, механизм деформации и прочность кристаллов и электрические их свойства. Именно этим - ничем другим - объяснялся интерес к его докладам во Французском физическом обществе и в Американском физическом обществе, на съезде физиков в Ганновере, и на съезде механиков в Дельфте, и на коллоквиумах в Берлине, и на конгрессе Сольвея... В эту эпоху научной революции, когда новые поразительные идеи, подобно сверхзвездам, вспыхивали на физическом небосклоне, когда менялись, казалось, незыблемые основы представлений о материи, петроградский физик Иоффе узнает себе цену. Не только суровая мадам Кюри одарила его своим "восхитительно". Эйнштейн, еще в 1911 году отметивший его способности, однажды в течение целого дня беспрерывно обсуждал с ним его работы. "Во время одного из моих приездов в Берлин,- вспоминал Иоффе в своей книге "Встречи с физиками",- Эйнштейн заинтересовался моими исследованиями механических и электрических свойств кристаллов; он просил меня рассказать о них поподробнее. Помню, в 3 часа дня я пришел к нему и вскоре приступил к изложению своих опытов. Примерно через час вошла его жена и просила Эйнштейна в 5 часов принять кого-то, приехавшего из Гамбурга, чтобы познакомиться со знаменитым ученым. Эйнштейн избегал таких встреч... Поэтому он увел меня в соседний парк, чтобы беспрепятственно продолжать беседу. Только когда опасность встречи миновала -, мы вернулись в его кабинет. Часа за два я рассказал все существенное, и тогда начался исключительный по глубине и настойчивости процесс освоения нового для Эйнштейна материала... Наступило 8 часов вечера, нас позвали к ужину. Но и здесь работа мысли и обсуждение темы не прекращались; продолжала усваиваться духовная пища, а усвоение материальной пищи происходило по указаниям жены: что взять на вилку и когда направить ее в рот. Внимание Эйнштейна было далеко от макарон, которыми нас угощали... Приближалась полночь, и уходил последний поезд в Вердер, где я жил под Берлином. Я предложил продолжить беседу завтра или в любой другой день, но увидел, что смысл моих слов не доходил до Эйнштейна, и не стал настаивать. Наконец, в 2 часа ночи процесс закончился - все стало на свои места, сомнения выяснены..." Это воспоминание Иоффе относится скорее всего к его первой встрече с Эйнштейном (в мае 1922 года). Назавтра каждый из собеседников упомянул о другом в письме. "Был у Эйнштейна, который принял меня очень тепло,- написал Иоффе жене, - говорили с ним почти исключительно о физике". А Эйнштейн сообщил Эренфесту: "Вчера я весь вечер провел с обаятельным Иоффе... Его исследования электропроводности меня очень заинтересовали..."

...В этом сонме физиков первой величины можно находиться лишь только по одному праву - по праву первооткрывателя. В науке есть нечто от спорта. Борьба идет не только с секундами, метрами, килограммами, не только с сопротивлением материала,но и с результатами коллег-соперников. Не только за метры, но и за медали. Разумеется, этот "спортивный", а в сущности свойственный любому творчеству элемент не всегда заметен. Хотя существует всегда - и порою выступает на первый план. И порою оборачивается трагедией, как это случилось с другом Иоффе Павлом Сигизмундовичем Эренфестом . "...его трагедия заключалась в болезненном отсутствии уверенности в себе",- писал о своем общем с Иоффе друге Эйнштейн. А Иоффе сказал однажды: "Нервы у него не под кожей, а на ее поверхности". Горькое ощущение собственной неполноценности, невозможности подняться в своем творчестве до уровня друзей, которых он горячо любил, судя по всему, сыграло не последнюю роль в уходе Эренфеста из жизни...

Особенность Иоффе состояла в другом. Этот физик обладал даром воображения. Таков уж был его склад, его индивидуальность, что любой факт, каждое новое наблюдение рождали в его мозгу лавину домыслов, предположений, гипотез - а это не всегда приводило к удачам. Великий педант Рентген осуждал его когда-то за склонность к сенсациям. Однако такой авторитет в физике, как Дж. Дж. Томсон, считал, например, что "из всех услуг, которые могут быть оказаны науке, введение новых идей является самой важной..."

Ссылки: