Иоффе, Крылов и Рождественский в Германии

Задуманный академиком Крыловым тонкий эксперимент по определению склонности академика Иоффе к многоженству не удалось довести до конца, поскольку они встретились раньше, нежели Иоффе прочитал объявление в газете. Добрая порция хохота при этом вовсе не повредила встрече. "Относительно приобретения приборов условлено так: мы сообща, т. е. Иоффе А.Ф. ., Д. С. Рождественский и я (Крылов), выделим из списков приборов однородные группы... сделаем запросы фирмам и, избрав наивыгоднейшие, предоставим уже представительству самую закупку..." "Купеческие" обязанности - все это составление заказов, переговоры с фирмами, во время которых академики торгуются за каждый пфенниг,- отнимают массу времени. Но прежде всего они ученые. Изголодавшиеся, набрасываются они на научные журналы, но, пишет Иоффе, "не успеваю читать, во-первых, от жадности, а во-вторых, от других дел". С нетерпением ждет Иоффе встреч с коллегами, и, конечно, в первую очередь с Эренфестом . Однако вскоре выясняется, что в Голландию "большевиков" не пускают, несмотря на ходатайство Лоренца и Каммерлинг-Оннеса . Огорченный Эренфест собирается к Иоффе в Берлин, а пока между ними идет оживленная, как когда-то в Петербурге, переписка. Эренфест "присылает массу очень интересного материала", "Литературу имею пока исключительно немецкую...- сообщает Иоффе домой.- В том, что я перечел, мало новых фактов, и много рассуждений и спекуляций, не всегда обоснованных. Многое из того, что мы сделали и особенно хотели сделать, тут напечатано, но, например, из своих планов мне ничего не приходится изменять". Пожалуй, он несколько поторопился с выводом. Вскоре в этом смогли убедиться и его сотрудники, читая на доске объявлений в Рентгеновском институте очередное письмо из Берлина:

"Очень много времени провожу с Эренфестом , с которым обсуждал и свои научные планы. От него узнал, что самые интересные из затеянных мною работ только что уже сделаны и доложены на Брюссельском конгрессе. Между прочим, сделана и работа над определением скоростей вторичных электронов, вызванных рентгеновыми лучами, с тем результатом, который я и ожидал... Сделана также работа с определением границы поглощения лучей. Эта граница, как я и ожидал, оказалась ступенчатой. Вообще все мои задачи, поставленные в Рентгеновском институте, оказались вполне правильными. Если бы они были выполнены тогда, когда были задуманы, то опередили бы других года на 2, а теперь их, конечно, придется оставить".

Впрочем, рентгеновцы узнают своего патрона - он остался, как всегда, оптимистом: "...жалеть об этом нечего,- пишет он,- найдутся у меня и другие, только бы пошла работа..."

...Едва Эренфест появился в Берлине, как вокруг него завертелся водоворот. Со свойственной ему стремительностью он тотчас же организует коллоквиумы с участием немецких, голландских и русских физиков; "...занят Эренфестом и закупками настолько, что... письма вам пишу до 7 ч. утра", - извещает Иоффе. 11 мая он сообщил в Петроград: "...Эренфест докладывал работу Рождественского и устроил мне и ему маленькую рекламу. К нам отнеслись очень хорошо все здешние физики. Лауэ и Планк меня сейчас же узнали и очень тепло расспрашивали; завтра в 10 ч. утра я буду у Планка. Нернст тоже усиленно приглашал меня... На коллоквиуме докладывалась моя работа с Рентгеном, я тоже выступал и делал дополнения к ней..." Это была давняя, еще до войны выполненная работа, но слушатели принимали ее как новую: она только что была напечатана в "Анналах физики". Иоффе узнал об этом, уже приехав в Берлин. Через несколько дней он отправился в Мюнхен навестить великого своего учителя. Семь лет прошло с их последней встречи. "Он очень постарел, жена его умерла года два назад и это его совсем подкосило. Всякую фразу он начинает с того, что когда жена еще была жива... Он оживился только тогда, когда речь зашла о физике... Мне он очень обрадовался и долго меня рассматривал со всех сторон - нашел, что я совсем не изменился..."

К тому времени Рентген уже вышел в отставку. Его место директора Физического института в Мюнхенском университете занял профессор Вилли Вин . Когда Иоффе -бывший сотрудник этого института - явился к нему с визитом, Вин принял его строго официально, а при обсуждении какой-то физической проблемы вскользь заметил, что русские вообще не способны решать самостоятельно крупные вопросы. Иоффе тут же поднялся. Долее он не смеет занимать время профессора. Пожалуй, он даже не удивился. Это был редкий, но далеко не единственный случай недружелюбного отношения к нему, гостю из Красной России. В Гейдельберге , где он хотел познакомиться с только что организованным Радиевым институтом , возглавлявший его Филипп Ленард (этот ученый считал, что Рентген отнял у него открытые им лучи; впоследствии же титуловался "отцом арийской физики") попросту отказался разговаривать с "врагом своего отечества". Нет, это не удивляло, так же как выходка Вина и так же как дружеский прием Рентгена, Планка и многих других немецких ученых. "А Мюнхен совсем не изменился", - написал Иоффе, побывав в городе молодых своих лет. Шел 1921 год. Веймарская республика проклинала проигравшего войну кайзера, и в мюнхенских пивных уже пошумливал неудачник-художник Адольф Шикльгрубер со своей шайкой. "А Мюнхен совсем не изменился. И внешний вид, и люди все те же".

Ссылки: