На процессе Бухарин опровергал "разговор с Каменевым"

На процессе Бухарин дважды подчеркнул, что свидание с Каменевым состоялось на квартире последнего - на той самой квартире, где, как пояснял Бухарин Каменеву (но "Записи"), "стояло ГПУ" Он признал то, что ранее категорически отрицал. В наши дни кажется безразличным, где произошла встреча, важно о чем они беседовали, но в 1928 году, настаивая на истинных обстоятельствах встречи, Бухарин доказывал свое алиби. Свой разговор с Каменевым Бухарин на процессе уже сам расценил как клевету на руководство партии. Мало того, на процессе Бухарин не остановился на одном, действительно имевшем место разговоре. Он подтвердил вымышленные в показаниях против него и другие встречи с Каменевым: свидание в больнице у Пятакова, где присутствовал Каменев, наконец, свидание с Каменевым на даче у Шмидта1. Об этом последнем свидании Бухарин узнал впервые еще до своего ареста из присланных ему показаний, кажется, Ефима Цетлина (точно не помню), эти показания читала и я. В то время Н.И. категорически отрицал эту встречу. Что касается встречи Бухарина в больнице с Пятаковым и Каменевым, то о ней до ареста Бухарина никто не вспоминал. В личных разговорах, на XVI съезде партии всегда фигурировала единственная беседа - "разговор", по выражению Рыкова, а не разговоры. Я взяла эту версию под сомнение и потому, что Бухарин показал на процессе, что якобы с экономической частью своей программы он ознакомил Каменева и Пятакова. Парадоксально, но в лице Каменева и Пятакова Бухарин имел как раз самых ярых противников своей платформы и знал об этом. Эта сомнительная подробность уже сделала подозрительным и самый факт. Окончательно я исключила эту версию, прочитав в троцкистском "Бюллетене оппозиции" в * 1-2 за июль 1929 года, что это свидание датируется декабрем-январем 1928 - 1929 годов. Только тот, кто не мог знать, что о действительной беседе Бухарина с Каменевым Сталину было известно не позднее ранней осени 1928 года, кто не наблюдал, как реагировал Рыков на июльскую встречу Бухарина с Каменевым (а единственным свидетелем этого была я), кто, наконец, не видел и не прочувствовал, в каком состоянии был Н.И., когда узнал о доносе на него Сталину, - только тот мог легко поверить, что Бухарин имел еще какие-то контакты с Каменевым.

На процессе вымышленный "право-троцкистский блок" стал центральной магистралью, тем остовом, на котором, как осиные гнезда, лепились сфальсифицированные преступления. Обвиняемых приковали к "право- троцкистскому блоку" тяжелыми цепями, как каторжников к галере.

Вот какое длинное отступление понадобилось мне, чтобы объяснить, что стояло за словами открытки Рыкова о том, что отсутствие Бухарина на XVI съезде было удачей "по понятной ему причине". Открытка Рыкова принесла Николаю Ивановичу большую радость и облегчение. Если он и переживал свое отсутствие на съезде, то только из опасения, что его товарищи-единомышленники Рыков и Томский, подвергнутые обстрелу или, как Н.И. выражался, глумлению ибо, повторяю, оппозиция сдалась еще до съезда), будут в обиде за то, что им пришлось принимать удары и за себя, и за него. Н.И. это мучило, несмотря на то что оба и Рыков, и Томский - навещали его и знали, как тяжко он болел. И в Крыму можно ли было предугадать день, когда он сумеет с большим напряжением собрать силы, пусть даже к окончанию съезда, чтобы присутствовать там и, как ему казалось, выполнить долг перед товарищами.

Интуиция подсказывала ему, что этого делать не следует После открытки Алексея Ивановича Н.И. был уже твердо убежден, что поступил правильно по отношению к своим друзьям. И прекратились его терзания.

Опасения Рыкова, что присутствие Бухарина на XVI съезде еще больше осложнило бы их положение, объясняются не только особой ситуацией, сложившейся после его разговора с Каменевым во время июльского Пленума 1928 года, но и тем. что Рыков хорошо знал сложный характер Николая Ивановича. Именно поэтому он считал, что Н.И. нелегко было бы сохранить то относительное спокойствие и сдержанность, которые с трудом давались ему и Томскому.

С великой болью подчинившись, как тогда считали, "воле партии", не встретив сочувствия к себе, к своим товарищам Рыкову и Томскому со стороны делегатов съезда, Н.И. мог "взорваться". У Н.И. эмоции нередко брали верх над разумом. Вот этого взрыва, уже наверняка обреченного на неуспех, опасался Рыков.

Алексей Иванович был человеком практического склада ума, у него было больше трезвого благоразумия. Они очень любили друг друга Рыков и Бухарин, хотя бывало, что Н.И. доставалось от старшего товарища, потому что никогда нельзя было с точностью предсказать, чего можно ждать от Н.И., ибо политический расчет в конечном итоге был ему чужд. Он мог сорваться потому, что заявление о признании ошибочности своих взглядов 25 ноября 1929 года было сделано под страхом остаться за пределами партии, из смертельной боязни ее раскола.

Ссылки: